Но и ещё иные настроения встречаем у несионистской и безрелигиозной, на три четверти ассимилированной еврейской интеллигенции. Из таковых женщина большого развития и широких политических интересов, Т.М.Л., высказала мне в Москве в 1967: «Ужасно было бы жить среди одних евреев. Самое ценное в нашем народе – космополитизм. Ужасно, если все соберутся в маленькое милитаристское государство. Для ассимилировавшихся евреев это совершенно непонятно». Я ей в ответ, робко: «Но для ассимилировавшихся евреев тут и проблемы нет, они ведь уже не евреи». Она: «Нет, какие-то гены в нас остаются».
Ключ – не в фатальности происхождения, не в крови, не в генах, а: чья боль прилегает ближе к сердцу: еврейская или коренной нации, среди которой вырос? – «Национальность не исчерпывается, увы, ни знанием языка, ни приобщением к культуре, ни даже привязанностью к природе и жизненному укладу страны. Она имеет другое измерение – общность исторической судьбы, которая для каждого человека определяется мерой его сопричастности к истории и судьбе собственного народа. Но если для других эта сопричастность дана изначально, то для еврея она, во многом, – вопрос выбора, и нелёгкого»[1559].
Пока что – ассимиляция явлена недостаточно убедительно. Все, кто предлагали пути ассимиляции всеобщей, – обанкротились.
Проблема ассимиляции сохраняется в своей трудной разрешимости. И хотя в мировом огляде процесс ассимиляции зашёл очень далеко, – из этого никак нельзя заключить, что он отменит диаспору.
«Стопроцентно ассимилированного еврея [даже] советская жизнь… не породила – такого, чтобы он был ассимилирован на самом глубоком, психологическом уровне»[1560]. – И заключает еврейский критик: «Куда ни бросишь взгляд, везде найдёшь в ассимилированной жидкости нерастворимый еврейский осадок»[1561].
Но отдельные яркие судьбы, но индивидуальные ассимилянты большой полноты – бывают. И мы в России – от души приветствуем их.
«Русский еврей… Еврей, русский… Сколько вокруг этого соединения-разделения пролилось крови, слёз, сколько нагромоздилось несказанных страданий, которым ещё не видать конца, и сколько здесь всё же было радости духовного и культурного роста… Было и осталось очень много евреев, которые подняли на свои плечи этот тяжкий крест: быть русским евреем и русским. Две любви, две страсти, два борения… Не слишком ли много для одного сердца? Да, слишком много. Но в этом и состоит фатальный трагизм этого двуединства. От слова не станется, и двуединство – всё-таки не есть единство. Здесь равновесие – не данность, а заданность»[1562]. – Это написано, оглядываясь на дореволюционную Россию из парижской эмиграции 1927 года.
Прошло полвека – и, оглядываясь из Израиля, другой русский еврей, чья жизнь прошла в России советской, говорит:
«Мы евреи, мы выросли в России, мы странный гибрид – русские евреи… О нас говорят: евреи по национальности, русские по культуре. Разве культура и национальность – это костюм на манекене…? Когда чудовищный пресс вгоняет один металл в другой, их потом нельзя разделить, даже разрезав. Нас прессовали под огромным давлением, десятки лет. Мои национальные чувства уже не имеют иного выражения, кроме как в моей культуре. Моя культура насквозь проросла моими национальными жилками. Разделите меня, мне тоже интересно узнать, какие клетки моей души окрашены в русский, какие в еврейский цвет? – Но было не только давление, не только насильственное сращение – было ещё и неожиданное сродство этих проникающих друг в друга начал в каких-то глубинных душевных пластах. Словно бы они дополняли друг друга до новой полноты: пространство временем, душевную широту – душевной глубиной, всеприятие – всеотрицанием; и была взаимная ревность об избранничестве. – Поэтому у меня нет двух душ – враждующих друг с другом, обессиливающих одна другую, раздваивающих меня. Душа у меня одна… не двойственная, не раздвоенная, не смешанная – одна»[1563].
А из России ему:
«Я верю, что неспроста это получилось на путях России – этот контакт души иудейской и души славянской, что было тут какое-то предназначение»[1564].
В 1990 году, заканчивая «Апрель 1917» и приводя в порядок огромный материал, оставшийся за пределами «Красного Колеса», я решил представить часть этого материала в виде исторического очерка о евреях в российской революции.
Почти сразу стало ясно, что для понимания происшедшего очерк неизбежно должен отступить по времени, – и так он отступал, даже к первому включению евреев в Российскую Империю в 1772, с чего и был начат; с другой стороны, революция 1917 стала динамическим толчком в судьбе российских евреев, – и очерк естественно протянулся в историю послереволюционную. Так родилось и название: «Двести лет вместе».
Однако я не сразу оценил тот отчётливый исторический рубеж, который положила широкая эмиграция евреев из СССР, начавшаяся в 70-х годах XX века, – как раз к 200-летию пребывания евреев в России, – и ставшая вполне свободной к 1987. Этот рубеж впервые отменил недобровольность состояния российских евреев: они более не прикреплены к жизни здесь, их ждёт Израиль, им доступны все страны мира. Ясно обозначившийся этот рубеж внёс поправку в мой план довести повествование до середины 90-х годов – ибо замысел книги исчерпан: с момента Исхода исчезает и уникальность русско-еврейской переплетённости.
Теперь открылся совсем новый период в истории уже свободного российского еврейства и его взаимоотношений с новой Россией. Этот период явил стремительные и существенные перемены, но ещё короток, чтобы предсказывать его дальние результаты и судить о том, насколько характерны окажутся для него черты именно русско-еврейские, или же будут проявляться общемировые законы еврейской диаспоры. Следовать за развитием этой новой темы – уже за пределами жизненных сроков автора.
Еврейская Энциклопедия (далее – ЕЭ): В 16т. СПб.: Общество для Научных Еврейских Изданий и Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1906—1913. Т. 7, с. 434—436.
Краткая Еврейская Энциклопедия (далее – КЕЭ). Иерусалим: Общество по исследованию еврейских общин, 1982. Т. 2, с. 405.
А. Воронель. Лёгкое порхание вокруг тяжёлых проблем // «22»: Общественно-политический и литературный журнал еврейской интеллигенции из СССР в Израиле. Тель-Авив, 1992, № 82, с. 125.
Эд. Норден. Пересчитывая евреев // «22», 1991, № 79, с. 118.
Там же.
КЕЭ, т. 2, с. 7.
И.М. Бикерман. К самопознанию еврея: Чем мы были, чем мы стали, чем мы должны быть. Париж, 1939, с. 12.
А. Кестлер. Иуда на перепутье // Время и мы (далее – ВМ): Международный журнал литературы и общественных проблем. Тель-Авив, 1978, № 33, с. 99.
А. Кучерский. Еврейская парадигма // «22», 1993, № 88, с. 142.
С.Я. Лурье. Антисемитизм в древнем мире. Тель-Авив: Сова, 1976, с. 171 [1-е изд. – Пг.: Былое, 1922].
Г. Галкин. Что такое «еврейскость»? // «22», 1989, № 66, с. 94-95.
Г.Б. Слиозберг. Дела минувших дней: Записки русского еврея: В 3 т. Париж, 1933—1934. Т. 1, с. 7.
Ханна Арендт. Антисемитизм // Синтаксис: Публицистика, критика, полемика. Париж, 1989, № 26, с. 147.
Амос Оз. О времени и о себе // Континент: Литературный, обществ. – политический и религиозный журнал. М., 1991, № 66, с. 240.
Д. Левин. На краю соблазна: [Интервью] // «22», 1978, № 1, с. 56.
Г. Галкин. Что такое «еврейскость»?* // «22», 1989, № 66, с. 88-89. (В дальнейшем, если цитата приводится по данному тексту, а не по оригиналу, ссылка снабжается знаком*.)
КЕЭ, т. 6, с. 230.
С. Шварц. Евреи в Советском Союзе с начала Второй мировой войны (1939—1965). Нью-Йорк: Изд. Американского Еврейского Рабочего Комитета, 1966, с. 8.
Д. Штурман. О национальных фобиях//»22», 1989, № 68, с. 148.
И. Либлер. Израиль – диаспора: Кризис идентификации // «22», 1995, № 95, с. 153—154.
А. Каценеленбойген. Антисемитизм и еврейское государство // «22», 1989, № 64, с. 173.
Г. Свет. Евреи в русской музыке // Книга о русском еврействе: От 1860-х годов до Революции 1917 г. Нью-Йорк: Союз Русских Евреев, 1960, с. 465.
КЕЭ, т. 5, с. 323—324.
Ю. Карабчиевский. Борьба с евреем // Страна и мир: Обществ. – политический, экономический и культурно-философский журнал. Мюнхен, 1989, № 5, с. 111—112.
Российская Еврейская Энциклопедия. 2-е изд., испр. и доп. М., 1994. т. 1, с. 5.
