Христос и "я" человеческое: "Я видел тебя под смоковницей"2 . Об этом никто ничего не знает, но только тут все решается.
Четверг, 12 мая 1977
Перечитывал, перелистывал эту тетрадку. Впечатление такое, что в нее "стекает" все то, чем я по-настоящему – "изнутри" – занят, но чем не занимаюсь "вовне". Кто это – Бергсон? – говорил, что у каждого философа по-настоящему только одна идея (прозрение? интуиция?) и только ею он и занят по-настоящему. Видит Бог, я не считаю себя философом. Но если применить к себе эту кличку только в самом общем ее смысле – применимом ко всякому, кто хоть сколько-нибудь "размышляет", – то моей идеей, моим "вопросом", я думаю, нужно признать идею отнесенности . Отнесенности всего к Царству
1 Очень просто (англ.).
2 1Ин.1:50
Божьему как откровению и содержанию христианства. "Новая жизнь" начинается с этой отнесенности и в ней исполняется. Грех христиан – это ограниченность кругозора, это нарушение, пресечение отнесенности, пресечение ее идолами и идолопоклонством. Причем глубина и "новизна" этого греха в том, что идолом тут становится нечто, в сущности своей выросшее из и для "отнесенности": Церковь, богослужение, богословие, благочестие, сама, так сказать, "религия". Это звучит дешевым парадоксом, но Церкви больше всего мешает, вредит сама "Церковь", Православию – "православие", христианской жизни – "благочестие" и т.д. Когда Христос говорит о том, чтобы мы никого не называли бы на земле "отцом" или "учителем", Он говорит (мне кажется) именно об этом. Церковь есть "отнесенность"; только для того, чтобы мы знали, к чему все отнесено, что являет истину обо всем, чем мы по-настоящему живем, она и существует. И как только она становится одной из составных частей мира (Церковь, государство, культура, этика et tutti quanti), как только перестает "относить", и это значит – являть, этим явлением судить, обращать и претворять, она сама становится идолом . С этого начинается и к этому должно приводить любое "учение о Церкви". К ней ко всей обращено: "Образ буди…" Однако она давно стала жить сама собою , стала "в себя", а не в Бога богатеть, стала "копаться в себе", спорить о своей "миссии", обсуждать свое "дело" и "назначение" и всем этим отражать "мир сей", а не относить, тем самым спасая его, все в нем к Царству Божьему. Трудность: мы от Церкви узнаем Царство Божье, мы Церковь узнаем этим знанием, от нее, только от нее полученным. Это и есть сущность понимания Церкви как таинства. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что всего этого никто не слышит.
Los Angeles. Суббота, 14 мая 1977
В Los Angeles, у о. Д[митрия] Гизетти. Прилетели вчера втроем с Томом и Cfonnie] Tfarasar] для трехдневного "Orthodox Institute"1 . Вечером вчера – лекция – по-русски – здесь, в русском приходе. До и после длинный разговор с о.Д. и [его женой] Маригой – о Церкви, о приходе, об эмиграции и т.д. Разговор привычный, я бы сказал, непрекращающийся, где бы я ни был – в Монреале, в Сан-Франциско, в Детройте или в Париже, многолетний и многотрудный разговор.
Что в первую очередь очевидно из этого разговора – это печальный факт неудачи, и, я думаю, неудачи окончательной, всех попыток соединить в одной жизни, тем паче же – в одной молитве, в одном богослужении – "русское" и "американское", или, вернее, – русских и американцев. Ни те, ни другие "не приемлют". В семинарии [некоторые студенты] впадают в истерику от одного песнопения по-русски, в Монреале, здесь, повсюду – русские с еще большим раздражением реагируют на любое слово по-английски. И тут оказываются бессильными любые призывы, увещания, объяснения. Не желаем, и баста! Глубина, утробность понимания Церкви как "своей", "нашей", непонимания ее
1 "Православного института" (англ.). (краткосрочные курсы)
как любви, готовности не только "уступить", но и пострадать во имя и для другого. Эгоизм религии, эмоциональность и узость церковности…
Поздно вечером, уже в кровати, читал, вернее – листал валаамский сборник о молитве Иисусовой. Странное чувство – словно о какой-то другой религии читаю. И слова как будто те же, и общая цель – общение с Богом, Царство, радость, а вместе с тем как будто о чем-то другом, и даже на глубине. То же чувство испытывал, я помню, читая книгу Никиты [Струве] об о.А.Мечеве. Надо – именно на глубине – будет выяснить, что во мне "отталкивается" от этого. Испуг перед "максимализмом" этого призыва или же какой-то оправданный вопрос? Вот думал: сказано – "будьте как дети!" Но именно дети-то и не знают того абсолютного различия между "внешним" и "внутренним", на котором построен этот весь призыв, весь этот "механизм" (Феофан Затворник). Постоянная память о Боге . Да, в этом и содержание, и цель всего, в этом жизнь. Но не состоит ли, не исполняется ли эта память как раз в той "отнесенности", о которой я только что писал? И это так не потому ли, что и "мир"-то, то есть "внешнее", даны нам как возможность этой памяти, как претворение всего в общение с Богом. Пишут, что этот "механизм" невозможен без любви – и без исполнения всех других заповедей Христовых. Но это звучит почти как "отговорка". Ибо любовь-то разве не есть выход из себя, отдача себя, а не самозатворение в "клеть"? Не знаю. Всегда хочу найти время и до конца все это продумать, продумать "изнутри", с помощью Божией. И всегда откладываю. Исходный пункт, согласие в нем для меня очевидны – "непрестанно молитесь". Но далее, в понимании, в осуществлении именно этого непрестанно – что-то запутывается…
Вторник, 17 мая 1977
Три переполненных дня – суббота, воскресенье, понедельник – в Лос-Анджелесе. Службы, лекции, обеды, разговоры, радио. Устал очень, а тут – в семинарии – надвинулась самая занятая, переполненная неделя всего учебного года.
Хочу, для памяти, отметить – встречу в Лос-Анджелесе, в воскресенье, с коптским папой и патриархом Шенуди III. Удивительное впечатление – подлинности, глубины, "радости и мира в Духе Святом". Приглашение на январь в Каир.
Радостное впечатление от "наших": о.Фаддея Войчика, о.Гавриила Аши и др. в Лос-Анджелесе.
Калифорнию в этот раз почти не видел. Серые, прохладные дни, и этот бесформенный, нигде не кончающийся, надо сказать – ужасный город.
Задача, призванье нашей Церкви: неуклонно стремиться к тому, чтобы изгнать всякую "игру" из религии, все те безделушки, что повисли на ней и многим, большинству, кажутся чуть ли не сущностью Православия.
Мое состояние на этой неделе: сжавши зубы, прожить до конца, не быть безнадежно раздавленным ужасающей ее суматохой.
Среда, 18 мая 1977
Отдание Пасхи . Вчера вечерня, сегодня Литургия по пасхальному чину. Евангелие: "Столько чудес сотворил Он… и они не веровали в Него…"1 . Все утро в суматохе конца учебного года. Вл. Димитрий… Просмотр фильма о семинарии – до чего я выгляжу старым!
В "Русской мысли" сегодня очередная статья о.Д[митрия] Дудко. Все верно, ничего не скажешь, но – на мой слух – оттенок некоей декламации. Помимо этого да еще отзыва К.Померанцева о книге Краснова-Левитина ("Лихие годы"), читать в этой газете решительно нечего. Что не мешает какому-то читателю утверждать, что без "Русской мысли" Западная Европа немыслима…
Leautaud:"…j'ai une egale horreur des musees et des bibliotheques. J'aime mieux la rue, 1'actuel, le reel, le vivant…"2 (XII, 296).
Тяжелая, серая жара: провозвестница нью-йоркского лета.
Четверг, 19 мая 1977
Вознесени е. Лучшие из всех кондаков: "Еже о нас исполнив смотрение…" Все христианство, в сущности, об этом – "и еже на земли соединив небесным…". Говорил проповедь об этом: что все решается, так сказать, по отношению к Воскресению. Христианство может быть "вниз" и может быть "вверх". Те же слова, те же обряды, а "сокровища сердца" – разные.
Вчера вечером, после всенощной, визит с о. Щоанном] М[ейендорфом] к митрополиту Дамаскину, главе [церкви] в Швейцарии. "Главное – не вызывать кризисов, волнений…" "Восточное Православие" подобно чеховскому человеку в футляре: "как бы чего-нибудь не вышло…" Полный паралич. Тем поразительнее кажется весь образ коптского Патриарха… И опять по Писанию: из камней делает Бог детей Авраама3 …
Чтение сочинений (выпускных). Приходят на ум слова Леото: "II ne faut rien lire sauf de tres belles choses…"4.
На исповеди студент, почти мальчик, пресерьезно рассуждает о своей "духовной жизни". Где, когда, с чего началась в Церкви эта повальная "спекуляция на понижение"? Из подспудных влияний, оказанных на христианство современной "культурой", самое решающее и глубокое, по-моему, – это почти всецелое искоренение смирения . А при отсутствии этого, краеугольного в христианстве, смирения нет ничего опаснее, чем вся эта возня с духовной жизнью, чем даже чтение так называемой духовной литературы. Она вся укоренена в смирении, это ее фон, контекст, тональность. Но, поэтому, при отрыве ее от этой "тональности" она становится сама, как это ни странно, проводником "гордыни".
