что он сразу же похвалил мудрость такого молодого человека, и, не колеблясь, уже сам отсекает при следующей возможности голову сарацинского противника, пораженного при таких же условиях. Кажется, здесь речь идет о попытке оправдать уничтожение мусульманских «рыцарей» в противоположность уже установившейся традиции не убивать обезоруженного раненого противника. Известно, например, что Вильгельм. Завоеватель «лишил воинского пояса» нормандского рыцаря, который якобы отрубил голову раненому Гарольду на поле битвы при Гастингсе
15 [956].
Ричард, кажется, сам извлекает пользу из этого пункта рыцарского кодекса. Мы помним, как однажды он был подвергнут опасности, преследуя своего отца Генриха II. В момент, когда он почти догнал его, Гийом Маршал, преданный старому королю, сделал крутой поворот, чтобы защитить своего хозяина, и напал на графа Пуату. Ричард был без кольчуги: он бросился за отцом без подготовки, не собираясь сражаться. Согласно Гийому Маршалу, который пересказывает эпизод, будущий король вел себя не очень бесстрашно; он попросил о пощаде:
Шпоры звенели.
Это приближался граф Ричард.
И когда он увидел его разворачивающимся.
Он от страха закричал: «Черт возьми! Маршал, Не убивайте меня, это будет дурно. Ибо я совсем безоружен».
И Маршал ему ответил:
«Пусть дьявол вас убьет! А я не стану»16 [957].
Гийом Маршал, как мы знаем, положительно ответил на просьбу о «пощаде» графа Пуату и довольствовался тем, что убил его лошадь, оставив рыцаря пешим, что прекращало всякую погоню. Возможно именно по этой причине, став королем, Ричард взял Гийома Маршала к себе на службу и дал ему в жены самую богатую наследницу королевства.
А Ричард, практиковал ли он сам когда-нибудь эту «пощаду»? Примеров этого у нас нет. Некоторые случаи «милосердия» короля, упомянутые хронистами, не могут быть причислены к этой теме. Они говорят о «жалости» короля по отношению к дочери Исаака Комнина, проигравшего «императора» Кипра, который, почувствовав свое поражение, вышел из крепости и направился к королю, чтобы сдаться. Ричард довольствовался тем, что отправил его дочь к королеве Беренгарии в плен, как это было предусмотрено в предыдущих соглашениях, нарушенных Исааком17 [958].
Более поздняя легенда, переданная Матвем Парижским, свидетельствует о более характерном знаке милосердия Ричарда по отношению к изгнанному рыцарю. Он рассказывает, как один английский рыцарь из Нью-Фореста, который довольно давно взял привычку незаконно охотиться в королевских лесах, был схвачен на месте преступления и приговорен к изгнанию королевским судом. Этот закон, карающий всех виновных в преступлении на охоте, изданный Ричардом, был более милосердный, чем его предшественников — до него нарушителям выкалывали глаза, их кастрировали или отрезали ногу или руку; но король посчитал нечеловечным то, что люди калечат Божьи создания. Он приказал, чтобы карали виновных тюрьмой, или изгнанием из Англии или Гаскони, или даже штрафом, но без нанесения увечий. Воин был изгнан вместе со своей женой и детьми и должен будет просить милостыню, чтобы прокормиться. Решив однажды воззвать к милосердию Ричарда в Нормандии, он его встретил утром в церкви, где он слушал мессу. Он вошел, дрожа, но не осмелился подойти к королю, так как едва ли у него была человеческая внешность по причине его большой бедности. Он начал неистово молиться перед распятием, чтобы Бог помирил его с королем. Король услышал его молитвы и слезы, увидел, что он искренен в своем раскаянии, и это вызвало его восхищение. Он приказал привести воина и спросил, кто он такой. Тот назвал себя преданным человеком, как это делали его предки, и рассказал свою историю и причины своих просьб. Король спросил его: «Ты сделал в своей жизни что-нибудь такое же хорошее, как и это раскаяние перед распятием?» Воин рассказал, откуда ему пришла такая набожность. Ее причины восходили к давнему событию. Его отец и другой рыцарь поссорились; второй убил первого, когда рассказчик был еще совсем молодым. Ребенок-сирота решил отомстить за отца и убить этого убийцу, но безуспешно, так как тот скрылся. Наконец, в один день пасхальных праздников, став в свою очередь рыцарем, он встретился с ним один на один. Он вытянул меч, чтобы убить его, но тот спрятался за крестом на камине, так как он постарел и не мог защитить себя должным образом. Он заклинал его во имя Господа нашего не лишать его жизни; он торжественно поклялся заплатить капеллану за то, чтобы он помолился за спасение покойного. Взволнованный, разжалобившийся рыцарь вложил меч обратно в ножны и отказался убивать его. Так благодаря благоговению перед распятием он простил убийце смерть своего отца. Ричард высоко одобрил, похвалил поведение рыцаря и сказал ему: «Ты поступил мудро, так как распятие тоже услышало твое раскаяние». Потом он подозвал своего канцлера и приказал составить грамоту, по которой воин был бы восстановлен на своей земле и в своем статусе. Автор делает вывод: «И это милосердие, которое проявил набожный король Ричард и в других случаях, мы на это надеемся, спасло его от опасности приговора и мук»18 [959].
Эта история является, прежде всего, примером славы распятия, культ которого начинает распространяться в эту эпоху. Она, во всяком случае, является характерной для нравов и религиозных чувств, которые Церковь пытается привить, а также примером великодушия и сострадания Ричарда, способных уберечь его в ином мире от наказания, как возмездия за грехи.
Среди грехов, в которых упрекают короля Англии, фигурируют на видном месте, наряду со страстью к роскоши, гордыня, алчность и жестокость. Рауль де Коггесхолл, пересказывая смерть короля в 1199 году, описывает в нескольких строчках его карьеру и его несбыточные мечты о наследнике трона. Увы! Ричард принадлежал к «огромной толпе грешников», так что даже его похвальное желание отправиться освобождать Иерусалим было преисполнено гордыней, роскошью и суетной растратой богатств. Достигнув вершины славы, он не сумел остаться скромным в победе и еще больше предался греху, с сердцем, . переполненным . гордыней, алчностью, кровавой дерзостью и жестокостью:
«Он не понял, что своей победой он обязан Господу, не засвидетельствовал Спасителю свою признательность и не исправил в своей душе отходящие от норм нравы, которые он принял во время бурной юности. С возрастом он становился таким жестоким, злоупотребляя этим, что обо всех действиях, достойных уважения в начале его правления, все забыли»19
