Ввиду своей особой природы и истории появления эта новая Римская империя была в некоторых отношениях гораздо более ограниченной, чем ее предшественница. Не имея по-настоящему имперского уровня военных и политических сил, она всегда должна была работать в тандеме с господствовавшими политическими силами в рамках своей религиозной юрисдикции. Если папская власть добивалась слишком большого успеха, угрожая интересам этих правителей, тогда результат всегда оказывался неприятным, и даже если в конечном счете находились слова для спасения ее репутации, папы римские на самом деле были вынуждены обычно давать обратный ход. Спор об инвеституре – важнейший подходящий случай, и папы узнали благодаря ему, что они не могут зайти слишком далеко в вопросах назначения на высшие церковные должности, но история средневековой Западной Европы дает ряд аналогий. Например, во время Столетней войны один из правителей – Джон Гонтский с помощью шантажа заставил епископов Англии увеличить их «добровольные» вклады в его военные усилия, пригласив более радикальных церковников, вроде Вайклифа, чтобы они начали демонстрировать контраст существующего церковного богатства и бедности Христа и его учеников. Аналогичным образом, если политика, проводимая папами римскими, начинала слишком солидаризироваться с политикой одной из двух великих держав высокого Средневековья – короли Франции, с одной стороны, и императоры Священной Римской империи – с другой, тогда недовольная сторона могла прибегнуть к старой стратегии избрания своего собственного папы, и расколы были не единичными случаями на протяжении веков после папы Григория VII[340].
Но в основном лобовых конфронтаций старались избегать, и таков был уровень идеологической силы, которую мог ввести в действие папа римский, что список осуществленных папских инициатив со Средних веков совершенно экстраординарный. Известно, что однажды Сталин спросил (после того как ему сказали, что он должен принимать в расчет точку зрения тогдашнего папы римского по вопросам политики): «Сколько бронетанковых дивизий есть у папы?» Но это значит упустить из виду главное – насколько может быть велика сила идеологии; хотя это был факт, в отношении которого он продемонстрировал свою полную осведомленность. И в целом действительно производит впечатление то, как многого могла достичь и достигала власть папы римского в Средние века, несмотря на отдельные ограничения, в условиях которых она действовала. Все движение крестоносцев (даже если точный маршрут отдельных походов находился за пределами прямого контроля папы) было обязано своим существованием папству, а вклад его в формирование средневековой политики – особенно путем разрешения или отказа разрешить браки между родственными особами королевской крови с целью создания конкретных альянсов – был огромным. И это без учета той роли, которую играла папская власть, определяя религиозную жизнь в средневековой Европе на каждом уровне, начиная от повседневного благочестия мирян и кончая поистине тяжелыми моментами – преследованиями за ересь, вроде многочисленных и жестоких нападений на так называемых кафаров на юго-западе Франции[341].
И конечно, у всех империй есть свои границы, так что тот факт, что средневековая папская империя столкнулась с существенными ограничениями, сам по себе не отрицает ее собственно имперский статус. Традиционные империи, вроде Первой Римской, Британской или современной Американской, обычно появляются, когда в имперском центре образуется такой излишек демографических, и/или экономических, и/или технологических ресурсов, что он может подчинить себе большие территории путем либо завоевания («официальная империя»), либо использования запугивающей тактики «кнута и пряника» («неофициальная империя»). Эти виды империй обычно существуют до тех пор, пока поддерживается преимущество в ресурсах, потом (возможно, на протяжении жизни еще пары поколений в силу привычки, прежде чем факт ее исчезновения становится очевидным) и их власть свергается. Именно потому, что новое равенство уровней развития на просторах Европы сделало невозможным существование империи по типу старой Римской к концу первого тысячелетия, и появилась новая папская Римская империя. А те преимущества, которые создают обычные империи, как правило, ограничены во времени, особенно потому, что их продвижение в своем развитии имеет тенденцию в любом случае постепенно ослаблять их. Безусловно, именно так и обстояли дела в Европе в первом тысячелетии и, вероятно, обстоят сейчас, когда Америка и Западная Европа поддерживали массовую экономическую экспансию в Азии ради своих целей, но в ходе этого процесса создали то, что, вероятно, станет следующей мировой экономической сверхдержавой.
На этом фоне тот факт, что папской империи приходилось функционировать в строго определенных политических границах, выглядит гораздо менее проблематичным. Есть еще один смысл, в котором идеологическая основа власти империи делала ее значительно более могущественной, чем ее более ранняя римская предшественница. Дело, разумеется, не в том, что у всех империй нет идеологической составляющей. Например, старая Римская империя внушала идеи рациональной (городской) цивилизации так эффективно, что завоеванные по всей ее территории от Адрианова вала до Евфрата города начали разделять эти идеи, стали римскими и в результате их жители обрели какие-то политические права, важнейшим из которых стало право быть судимыми по римским законам. Весь этот процесс преобразил первоначальное римское государство-завоевателя в нечто больше похожее на сообщество общин и породил также правовые системы, которые в свое время дали возможность появиться Второй папской Римской империи. Но с точки зрения идеологии Первая никогда даже не пыталась охватить всю массу населения помимо элит. Задача крестьянства, составлявшего 90 процентов населения, состояла в том, чтобы просто обеспечивать налоговые поступления, из которых финансировалась вся серьезная работа империи и цивилизации.
Здесь контраст с папской Римской империей не мог быть более резким. Программа реформ, разработанная папой Иннокентием III на IV Латеранском соборе, в принципе охватывала всех и каждого. Кому-то пришлось делать больше, чем другим; духовенство получило более подробный список дел, чем миряне, но и мирян не оставили без внимания. Глядя на то, что случилось потом, на мой взгляд, действительно восхищает и результат (то, что миряне в основном действительно стали следовать общему правилу в последующие годы согласно программе папы Иннокентия), и весь предшествовавший ему процесс. В каком-то смысле можно использовать его исследование, чтобы еще раз подчеркнуть границы папской власти. Через два поколения после смерти Иннокентия в 1260-х гг. все еще было необходимо проводить собрание всего духовенства в Вустерской епархии в Западной Англии, чтобы отрепетировать повестку дня Латеранского собора и дать ясно понять духовенству, что они должны делать. Иными словами, через пятьдесят лет после 1215 г. повестка дня Латеранского собора оставалась далеко не второстепенным вопросом, даже для духовенства. А спустя еще два поколения до нас дошел удивительно яркий документ, демонстрирующий, насколько по-прежнему ограниченно может быть подчинение среди английских мирян. В 1292–1294 гг. назначенные папой инспектора работали в местных приходах в районе Ромни-Марш графства Кент на юго-востоке Англии (тогда это был бедный и довольно глухой район, хотя и входил в Кентерберийскую архиепископскую епархию) и составили список всех найденных ими недочетов. Он тянется на много страниц и представляет собой удивительное обучающее средство. Помимо перечисления множества деревенских церквей, в которых по-прежнему не было правильных молитвенников, в списке имелись сведения о том, что священники не заботились о соблюдении установленной формы отправления религиозного культа и либо не выполняли свою работу, либо были женаты. Это доказывает, что средневековый период вовсе не был более «святым» (в зависимости от вашего определения святости), чем наши дни. Из-за того, что по латеранскому плану брак является полноценным таинством, неподобающее сексуальное поведение попадало в поле зрения инспекторов, а таких случаев оказалось много, особенно в деревне Вулбридж:
«Роберт ле Стер замечен в прелюбодеянии, совершенным с неким Картером. Он не явился. Поэтому мы временно отстраняем его от посещения церкви.
Джулиана де Хорнингброук замечена в прелюбодеянии с Ральфом де Пайсингом. Женщина не появилась, поэтому временно не допускается посещать церковь.
Священник Джон, который был в Вулбридже в прошлом году, замечен в связи с Джоан, женой Уильяма ле Херта. Вышеназванная женщина не появилась и поэтому временно не допускается в церковь; впоследствии опять не явилась, и поэтому она отлучена от церкви.
