История самозванца напоминает как две капли воды историю Григория Отрепьева в московский период его жизни. Вспомним, что Гришка воспитывался в дворянской семье и обошел Московию в монашеском платье.
Описывая свои литовские скитания, «царевич» упомянул о пребывании у Острожского, переходе к Габриэлю Хойскому в Гощу, а потом в Брачин, к Вишневецкому. Там, в имении Вишневецкого, в 1603 г. и был записан его рассказ. Замечательно, что спутник Отрепьева Варлаам называет те же самые места и даты: в 1603 г. Гришка «очютился» в Брачине, у Вишневецкого, а до того был в Остроге и Гоще.
Помимо исповеди «Дмитрия», важный материал для суждения о личности самозванца дают его автографы. Двое ученых, И. А. Бодуэн де Куртенэ и С. Д. Пташицкий, подвергли палеографическому анализу письмо «царевича» к папе и установили парадоксальный факт: «Дмитрий» владел изысканным литературным слогом, но при этом допускал грубейшие ошибки. Вывод напрашивается сам собой: самозванец лишь переписал письмо, сочиненное для него иезуитами. Графологический анализ письма показал, что Лжедмитрий был великороссом, плохо знавшим польский язык. По–русски же он писал свободно. Более того, его почерк отличался изяществом и имел характерные особенности, присущие школе письма московских приказных канцелярий. Это еще одно совпадение, подтверждающее тождество Лжедмитрия и Отрепьева. Мы помним, что почерк Отрепьева был весьма хорош, и потому сам патриарх взял его к себе для «книжного письма». На Руси грамотность никого не удивляла, но каллиграфы попадались среди грамотных чрезвычайно редко. С точки зрения удостоверения личности изящный почерк в те времена имел исключительное значение.
Будучи иноком поневоле, Отрепьев тяготился затворнической жизнью. И в самозванце многое выдавало бывшего невольного монаха. Беседуя с иезуитами, «Дмитрий» не мог скрыть злости и раздражения, едва заходила речь о монахах.
Анализируя биографическую информацию об Отрепьеве и самозваном царевиче, мы замечаем, что она совпадает по многим важным пунктам. След реального Отрепьева теряется на пути от литовского кордона до Острога — Гощи — Брачина. И на том же самом пути, в то же самое время обнаруживаются первые следы Лжедмитрия I. На названном, строго очерченном, отрезке пути и произошла метаморфоза — превращение бродячего монаха в царевича. Свидетелей этой метаморфозы было достаточно.
Варлаам наивно уверял, будто расстался с Гришкой до того, как последний назвался царевичем. Он сообщил, что Отрепьев учился в Гоще у протестантов и зимовал там у князя Януша Острожского. Князь Януш подтвердил все это собственноручным письмом. В 1604 г. он писал, что знал «Дмитрия» несколько лет, что тот жил довольно долго в монастыре его отца, в Дермане, а потом пристал к анабаптистам (очевидно, гощинским). Письмо уличает Варлаама во лжи. Оказывается, и в Гоще, и еще раньше, в Дермане, князь Януш знал Отрепьева только под именем царевича Дмитрия.
По–видимому, Отрепьев уже в Киево — Печерском монастыре пытался выдать себя за царевича Дмитрия. В книгах Разрядного приказа находим любопытную запись о том, как Отрепьев разболелся «до умертвия» и открылся печерскому игумену, сказав, что он царевич Дмитрий. «А ходит бутто в ыскусе, не пострижен, избегаючи, укрываясь от царя Бориса…» Печерский игумен, по словам Варлаама, указал Отрепьеву и его спутникам на дверь. «Четыре–де вас пришло, — сказал он, — четверо и подите»[618].
Кажется, Отрепьев не раз пускал в ход один и тот же неловкий трюк. Он прикидывался больным не только в Печерском монастыре. По русским летописям, Григорий «разболелся» и в имении Вишневецкого. На исповеди он открыл священнику свое «царское происхождение»[619]. Впрочем, в докладе Вишневецкого королю никаких намеков на этот эпизод нет. Так или иначе, попытки авантюриста найти поддержку у православного духовенства в Литве потерпели полную неудачу. В Киево — Печерском монастыре ему не поверили. В Остроге и Гоще не признали. Самозванец не любил вспоминать это время. Вишневецкому «царевич» сообщил кратко и неопределенно, будто бежал к Острожскому и Хойскому и «молча там находился».
Совсем по–другому излагали дело иезуиты. Они утверждали, что претендент обращался за помощью к Острожскому, но тот будто бы велел гайдукам вытолкать самозванца за ворота. Сбросив монашеское платье, «царевич» лишился верного куска хлеба и, по словам иезуитов, стал прислуживать на кухне у пана Хойского. Никогда еще сын московского дворянина не опускался так низко, до положения кухонного мужика. Растеряв разом всех своих прежних покровителей, Григорий, однако, не пал духом. Тяжелые удары судьбы могли сломить кого угодно, только не Отрепьева.
«Расстрига» очень скоро нашел новых покровителей, и весьма могущественных, в среде польских и литовских магнатов. Первым из них был Адам Вишневецкий. Он снабдил Отрепьева приличным платьем, велел возить его в карете в сопровождении своих гайдуков. Авантюрой магната заинтересовались король и первые сановники государства, в их числе Лев Сапега. На службе у канцлера подвизался некий холоп Петрушка, московский беглец, по происхождению лифляндец, попавший в Москву в годовалом возрасте как пленник. Тайно потворствуя интриге, Сапега объявил, что его слуга, которого теперь стали величать Юрием Петровским, хорошо знал царевича Дмитрия по Угличу. При встрече с самозванцем Петрушка, однако, не нашелся, что сказать. Тогда Отрепьев, спасая дело, сам «узнал» бывшего слугу и с большой уверенностью стал расспрашивать его. Тут холоп также признал «царевича» по характерным приметам: бородавке около носа и неравновеликой длине рук. Как видно, приметы Отрепьева сообщили холопу заранее те, кто подготовил инсценировку. Сапега оказал самозванцу неоценимую услугу. Одновременно ему стал открыто покровительствовать Юрий Мнишек. Один из холопов Мнишека также «узнал» в Отрепьеве царевича Дмитрия.
Таковы были главные лица, подтвердившие в Литве «царское происхождение» Отрепьева. К ним присоединились московские изменники, братья Хрипуновы. Эти дворяне бежали в Литву в первой половине 1603 г. Варлаам очертил весь круг лиц, «вызнавших царевича» за рубежом. Он забыл упомянуть лишь о двух первых сподвижниках авантюриста — о себе и Мисаиле.
Едва ли могли убедить кого–нибудь наивные сказки претендента и речи собравшихся вокруг него свидетелей. Во всяком случае, Вишневецкий и Мнишек не сомневались в том, что имеют дело с неловким обманщиком. Поворот в карьере авантюриста наступил лишь после того, как за его спиной появилась некая реальная сила.
Отрепьев с самого начала обратил свои взоры в сторону запорожцев. Этот факт засвидетельствован многими. Ярославец Степан, державший иконную лавку в Киеве, показал, что к нему захаживали казаки и с ними Гришка, который был еще в монашеском платье. У черкас (казаков) днепровских в полку видел Отрепьева, но уже «розстрижена», старец Венедикт: Гришка ел с казаками мясо (очевидно, дело было в пост, что и вызвало осуждение старца) и «назывался царевичем Дмитрием»[620].
Поездка в Запорожье связана была с таинственным исчезновением Отрепьева из Гощи. Перезимовав в Гоще, Отрепьев, как писал Варлаам, с наступлением весны «из Гощей пропал безвестно». Замечательно, что расстрига общался как с гощинскими, так и с запорожскими протестантами. В Сечи его с честью приняли в роте старшины Герасима Евангелика.
В Запорожье в 1603 г. началось формирование повстанческой армии, которая позже приняла участие в московском походе самозванца. Казаки энергично закупали оружие, вербовали охотников. Обеспокоенный размахом военных приготовлений в Сечи, король 12 декабря 1603 г. особым указом запретил продажу оружия казакам. Но казаки не обратили внимания на грозный манифест.
К новоявленному «царевичу» явились гонцы с Дона. Донское войско готово было идти на Москву. Крепостническое государство пожинало плоды собственной политики притеснения вольного казачества. Самозванец послал на Дон свой штандарт — красное знамя с черным орлом. Его гонцы выработали затем «союзный договор» с казачьим войском.
В то время как окраины глухо волновались, в сердце России появились многочисленные разбойничьи шайки. Династия Годуновых оказалась в трудном положении. Отрепьев чутьем уловил, какие огромные возможности открывает перед ним сложившаяся ситуация.
Трехлетний голод и разруха ввергли страну в состояние апатии. Боеспособность дворянского ополчения упала. Русское государство вступило в полосу военных неудач. Царь Борис пытался упрочить позиции России на Северном Кавказе и направил туда одного из своих лучших воевод Ивана Бутурлина. Но после первых успехов семитысячная русская рать была поголовно истреблена черкесами и турками.
Перемирие с Польшей 1600 г. не обеспечило стране безопасности западных окраин. Король Сигизмунд III вынашивал планы широкой экспансии на восток. Он оказал энергичную поддержку Лжедмитрию I и заключил с ним тайный договор. Взамен самых неопределенных обещаний самозванец обязался передать Польше Чернигово — Северскую землю. Семье Мнишек, своим непосредственным покровителям, Отрепьев посулил Новгород и Псков. Но его старания не принесли ожидаемых выгод. Самые дальновидные политики Речи Посполитой, включая Замойского, решительно возражали против войны с Россией. Король не выполнил своих обещаний. В походе Лжедмитрия I королевская армия не участвовала. Под знаменами Отрепьева собралось около 2 тыс. наемников — всякий сброд, мародеры, привлеченные жаждой наживы. Эта армия была слишком малочисленной, чтобы затевать интервенцию в Россию. Но вторжение Лжедмитрия поддержали украинское население и казаки.
