Вторая редакция является в списках позднее первой и по составу своему искусственнее, имеет краткое предисловие, а краткое обращение к святому, которым оканчивается первая редакция, развивает в целое похвальное слово, которое отделяет от жития в виде особой статьи; наконец, в ней заметно стремление восполнить пробелы и сгладить несообразности первой редакции, что служит признаком позднейшаго происхождения. К общим местам, которыми первый редактор прикрывает свое незнание начальнаго периода жизни Авраамия, второй прибавляет целый обстоятельный разсказ о происхождении Авраамия и его жизни до прихода к Ростову. Сличая этот разсказ с неопределенным вступлением первой редакции, легко заметить тесную связь между ними: текст последняго служил канвой, по которой второй редактор нанизал новыя биографические черты, но так механически, что их легко отделить, и тогда останется текст первой редакции дословно в прежнем виде. То же стремление дополнять и пояснять текст первой редакции обнаруживается вставками и распространениями, внесенными в ея дальнейший разсказ. Впрочем, она вставляет только одну новую фактическую черту, заимствованную по-видимому, из жития Леонтия прямо или чрез один из позднейших летописных сводов: по первой редакции, Авраамия возводит в сан архимандрита еп. ростовский Иларион; борьба с идолом идет при епископе Феодоре; между этими событиями вторая редакция вставляет известие о бегстве еп. Феодора от упорных ростовских язычников и о присылке на его место еп. Илариона с кн. Борисом. Остальныя добавки реторическаго свойства без фактическаго содержания. Гораздо труднее указать источники новых биографических черт в начале второй редакции. Историческия основания ея внушают к себе очень мало доверия: во-первых, подозрительно существование в конце X или в начале XI в. «града» Чухломы, который встречаем в достоверных исторических памятниках не раньше конца XIV в.; во-вторых, еще более сомнительна в Чухломе того времени возможность благочестивых родителей, которые, по второй редакции, могли «наказать сына книжному учению», когда более надежные памятники говорят, что только с конца XI в. христианство стало распространяться из центральных пунктов северо-востока в его отдаленные пределы, когда из самаго жития Авраамия видно, что в эпоху прибытия святаго к Ростову этот исходный пункт христианскаго просвещения в крае еще не весь принял крещение, когда наконец подвижник XIV в., другой Авраамий, нашел в чухломской стране еще массу язычников. Так, во второй редакции жития можно видеть вариант предания, занесеннаго в первую, вариант более развитой и потому, может быть, более поздний. В новых подробностях ея заметна основа общая с прежними чертами: в предании о путешествии будущаго ростовскаго просветителя в Новгород для удовлетворения жажды к иноческим подвигам сказывается также связь Ростова с Новгородом, какая выразилась в перенесении предания о новгородском архиеп. на основателя перваго ростовскаго монастыря, подобно тому как в совете старца, который явился изнемогавшему в борьбе Авраамию, идти в Царьград и там в доме И. Богослова искать оружия против ростовскаго идола сказалось местное воспоминание о Царьграде как первом источнике христианскаго просвещения в Ростове, получившем оттуда своих первых епископов — Греков.
Стремление второй редакции пояснять и дополнять свой основной материал еще в большей степени разделяет третья. Из нея сохранилось одно извлечение, помещенное в валаамском уставе среди известий о других подвижниках этой обители; по языку его видно, что оно сделано поздно, в конце XVII или начале XVIII в., а состав его показывает, что оно не простая дословная выписка из «полнаго» жития, а скорее анализ его и что это полное житие основано на двух первых редакциях, разнясь от них только в разсказе о происхождении и жизни Авраама до прихода к Ростову: о последнем оно разсказывает по второй редакции, а за дальнейшими известиями о борьбе Авраамия с идолом, о явлении И. Богослова и проч. выдержка отсылает к житию в четии-минее, т.е. к первой редакции, следовательно, не нашла об этом ничего новаго в полном житии. Итак, третья редакция представляла третий вариант сказания о первоначальной жизни Авраамия. Выше были указаны подозрительныя черты втораго варианта; третий заметно старается поправить их и даже аргументировать свои поправки: Авраамий «родом бе от предел галицких, града Чухлова, богатых родителей, но не просвещенных, еще бо страна та в неверии тогда бысть». Далее на основе поправленнаго таким образом предания второй редакции развивается заманчивая своими подробностями повесть о том, как язычник Иверк, до 18 лет лежавший в разслаблении, слушает христиан — гостей из Новгорода, зашедших в дом его отца, внимает их беседе об истинном Боге и чудесах его, задумывается, проникается сомнением в богах своего отца, призывает на помощь новгородскаго Бога, получает мгновенно облегчение и в радости тайком уходит в Новгород, оттуда на Валаам, крестится под именем Аверкия и наконец делается иноком Авраамием; далее разсказ сходен с другими редакциями. Следуя обдуманной программе, новый вариант до того точен в разсказе, что по дороге из Чухлова в Новгород не забывает научить бежавшаго Иверка христианскому закону и книжной премудрости. Но не видно, чтобы у автора были какие-нибудь новые письменные источники, кроме известных уже редакций жития: по крайне мере даже известие о современности Авраамия кн. Владимиру отрывок цитует по списку одной из этих редакций. Все это подрывает доверие к новым биографическим известиям, вносимых в житие третьей редакцией, и заставляет видеть их источник в остроумии очень поздняго книжника, поправившаго разсказ второй редакции по своим соображениям, основав их на объяснении не понятаго имени Иверка.
Сводя результаты разбора, можно приписать обретению мощей Авраамия, относимому известием в одной рукописи его монастыря ко времени кн. Всеволода III, некоторое влияние на пробуждение устных преданий о святом; но нет основания думать вместе с архиеп. Филаретом, что тогда же составлена первая редакция жития, где нет ни слова об этом событии. Устное предание — почти единственный источник этой редакции, нестройной, составленной не раньше XV в. Здесь только в сказании о борьбе Авраамия с ростовским язычеством и об основании монастыря сквозь легендарныя черты заметны исторические факты; второй эпизод этой редакции и все варианты сказания о жизни Авраамия до прихода к Ростову — смесь поэтических черт и общих мест с анахронизмами и догадками редакторов. Но и та часть жития, которая заслуживает некотораго доверия, вступает в противоречие с другими ростовскими известиями, отвергать которыя нет основания. Авраамий поражает идола при еп. Феодоре, «не по мнозе времени» всех приводит ко Христу и крестит от мала до велика, после чего еп. Иларион, заменивший Феодора, возводит Авраамия в сан архимандрита; а по житию Леонтия этот Иларион, подобно Феодору, «ничтоже усне» в Ростове и бежал, не стерпев упорства и озлобления язычников. Предание, очевидно, смутно представляло время деятельности Авраамия. В некоторых списках первой редакции не поименованы ни епископы, ни князья, современные Авраамию; в других его возводит в сан архимандрита, по совещанию с князьями Владимиром и Борисом, еп. Феодор, в третьих — еп. Иларион, наконец, в одном — оба. Отсюда понятно происхождение и значение этих княжеских и епископских имен в житии. Местное предание выводило в разсказе епископов, вел. кн. владимирскаго и князей ростовских удельных без имен, которых не помнило, перенося позднейшия явления на время Авраамия; в таком виде оно и сохранилось в некоторых списках первой редакции. Позднее книжники выставляли имена, руководясь предположением, что Авраамий действовал в самом начале христианства на Руси; так явились в первом эпизоде для епископов, современных Авраамию, имена Феодора и Илариона, а для князей ростовских — Владимира и Бориса; во втором эпизоде, где подле ростовских князей является еще вел. кн. владимирский, редактор имел в запасе для последнего имя Владимира, но для первых не мог уже подыскать имен из такого ранняго времени, и они остались во всех списках не поименованными. Ввиду этих имен и того, что житие молчит о Леонтие и Исаии, деятельность Авраамия и теперь относят к первым десятилетиям христианства в России, задолго до этих епископов. Но если можно сопоставлять такия бледныя историческия черты, какия находим в житиях Леонтия, Исаии и Авраамия, и строить из них нечто целое, то надобно поставить Авраамия близко по времени к этим ростовским епископам. Можно указать один сколько-нибудь ясный хронологический пункт, к которому известия о Ростове XI в. позволяют отнести просветительный подвиг Авраамия: это промежуток епископств Леонтия и Исаии, 1073—1077 гг., когда ростовская кафедра оставалась не занятой. Христиане были в Ростове уже при Леонтие, но язычество преобладало, и от него пострадал этот епископ: преемник его Исаия, сколько можно судить по неопределенным известиям его жития, нашел уже если не все население города, то большинство христианами, новокрещенными и не утвержденными в вере. Эту перемену можно приписать проповеди Авраамия, о которой житие начинает разсказ известием, что не все еще в Ростове приняли крещение, когда преподобный выступил против коренившейся здесь идольской прелести. Тогда движение христианства в Ростове и его области можно будет в общих чертах воспроизвести по ростовским житиям, хотя с некоторой последовательностью и без резких противоречий. Изложенный вывод находит подтверждение в обмолвке витиеватаго похвальнаго слова, приложеннаго ко второй редакции жития и по ней составленнаго: хотя житие представляет Авраамия современником ростовских еп. Феодора и Илариона, слово называет его последователем Леонтия.
