с ножами в руках, схвативших турок за косички и дергающих со всех сил, чтобы оторвать головы, которые они складывали на земле
Естественно, существовал риск репрессий, как это было во время всеобщей резни в Акре, что иногда могло служить тормозом. Один мусульманский хронист отмечает, например, что 24 июня 1191 года христиане заживо сожгли одно пленника; сразу же мусульмане сделали то же самое, и на этом все закончилось42 [983]. Взаимность не всегда, однако, играла роль смягчения. Так, если верить Матвею Парижскому (но, возможно, факт вымышленный), Саладин спросил у христианского пленника, как бы тот к нему относился, если бы они поменялись местами. Пленный ответил с достоинством, даже торжественно:
«Вы бы получили от меня главный приговор; так как вы самый заклятый враг моего Бога, ни одного сокровища не было бы достаточно, чтобы вас выкупить; и так как вы настаиваете на своем законе, который хорош для собак, я бы отрубил вам голову своей собственной рукой»43 [984].
Саладин ему ответил, что он только что сам себе вынес приговор, и отрубил голову пленнику, руки которого были связаны за спиной, что сразу вознесло его в ряды мучеников. Саладин, нам это известно, также обезглавил или казнил тамплиеров и госпитальеров, взятых в плен во время сражения под Хаттином в 1187 году. Так что такие резни не были чем-то из ряда вон выходящим. Эпизод казни пленных мусульман по приказу Ричарда не является событием того же порядка, так как оно произошло после заключения соглашения, в период недавно заключенного перемирия и стало нарушением данного слова, реальным или кажущимся, что очевидно противоречит рыцарскому кодексу, находящемуся на стадии развития.
Слово чести
Выражение «слово чести» еще не появилось в эту эпоху, но идея уже родилась. Уважение к данному слову является одной из баз рыцарской этики; оно необходимо для проведения переговоров, касающихся выкупа пленного рыцаря. В романах, как и в реальности, известно много случаев, когда побежденные «были освобождены под честное слово», оставались в целости и сохранности при условии, что они станут пленниками у сеньора их победителя или придут сдаваться в назначенный день, после того как сообщат родственникам о своем положении и попросят их собрать сумму, необходимую для их выкупа. Конечно, продолжают практиковать традиции залога: брат, сын, родственник выступает в качестве гарантии, занимая временно место пленника. Но в течение XII века нравы смягчаются, и к заложникам все больше относятся как к гостям; впрочем, нет смысла и плохо относиться к заключенным, за которых назначен хороший выкуп. Расходы за предоставление жилья и пропитание включаются в сумму требуемого выкупа. В XII веке ослабление семейных уз, скачок индивидуализма, о чем свидетельствует волна рыцарских романов, где главными героями становятся герои-одиночки, которые являются странствующими рыцарями, развитие «куртуазной морали», других менее известных факторов, требуют оценки слова, которое мы называем словом чести.
Здесь речь идет о глубокой эволюции мировоззрения, являющейся результатом, некоей формой освобождения от церковного влияния общества. В действительности это слово торжественно, но лишено всякого религиозного ритуала. Это не клятва, произносимая над реликвиями, несущая возмездие в случае нарушения. Оно обладает ценностью, или во всяком случае к этому стремится, в лоне аристократического общества. Соблюдение этого слова влияет на репутацию только того, кто его дал. Оно самодостаточно. Но оно достоверно только тогда, когда человек, который его дает, получает, так сказать, поручительство известной и уважаемой группы людей, своего рода «моральной личности», к которой он принадлежит. Итак, мы имеем дело со своего рода «сословием», обладающим одновременно социо-профессиональным, моральным содержанием и сильным идеологическим, даже религиозным сопутствующим значением. Это рыцарство, которое во второй половине XII века приобретает привилегии дворянства. Таким образом, мы можем говорить именно о рыцарстве, а не о тяжелой кавалерии, какой бы элитной она ни была.
Король Англии Вильгельм Рыжий на заре XII века уже провозглашает об этой черте «мировоззрения». В 1098 году, сделав пленниками многих рыцарей Пуату и Мана, он к ним относится благородно. Он приказывает снять с них путы, чтобы они могли спокойней питаться, после того как они дали слово, что не воспользуются этим, чтобы сбежать. Своим подчиненным, которые высказывают сомнения по поводу эффективности данного метода, он грубо отвечает в следующих выражениях:
«От меня далека мысль, что доблестный рыцарь может нарушить свое слово. Так как, если он это сделает, он всегда будет презираем, как внезаконник»44 [985].
Конечно, здесь речь идет о словах, приписанных королю монахом, и можно полагать, что он переносит на рыцарство часть своей монастырской этики. Но автор, Ордерик Виталий, несколько раз указывал на недостатки этой морали, совершенные многими другими персонажами. Если упреки будут бессмысленными, если мы согласимся придать этому рыцарству, причем лишенному давления со стороны церкви, этики, ему свойственной. С конца XI века своего рода «кодекс чести» требует, чтобы уважали слово, данное даже «неверным». В 1086 году в Испании, когда король Альфонс VI готовился нарушить слово, данное марокканскому султану Юсуфу, его от этого быстро отговорило его окружение, которое считало неблагородным такое поведение45 [986]. Отметим, тем не менее, что здесь речь шла о поведении королевском и о финансовых или политических расчетах, а не о пленении или освобождении «на слово», что было чисто рыцарской чертой. Конечно, у этой этики были недостатки, но их упоминание, наоборот, свидетельствует о признанном существовании этого качества. Так, в 1198 году, согласно многим английским хронистам, Гийом де Барр, взятый в плен Ричардом возле Манта, несмотря на данное слово, сбежал, пока рыцари короля были заняты другими пленниками. Правда, Гийом де Барр, со своей стороны, приводит другую причину своего плена, которая могла бы объяснить этот видимый недостаток. Согласно его версии, король Англии, неспособный его победить, убил мечом его лошадь, чтобы схватить его. Это первый едва ли рыцарский жест (но абсолютно не запрещенный) был в этом случае в основе второго, что еще больше укоренило мысль, что рыцарская этика стоит на пути формирования, но только в умах. Очевидно, не было никакого «юридического действия», но результатом этого была долгосрочная вражда между Ричардом и Гийомом де Барром, перешедшая в драку в Мессине46
