А к 1453 году уже вовсю развилась морская торговля, корабли европейцев бороздили океаны, и это было стократно выгоднее торговли сухопутной. Константинополь как ворота в Азию потерял свое значение, и за его спасение некому было платить. В итоге на его защиту, кроме местных латинян, по призыву папы отправились войска лишь Польши и Венгрии, причем за свой счет.
Причины войн и многих других исторических событий надо искать в экономике, в международной торговле.
Что происходило 200–300 лет назад, полностью зависит в нашем сознании от интерпретации историка. Документы одного и того же времени, как правило, противоречат друг другу. Достаточно было поверить лишь одной стороне и объявить о «турецком завоевании», как сразу на этом мнении выстроилась историческая традиция, опровергнуть которую практически невозможно. Если же речь идет о еще более давних событиях, то разобраться тем более трудно.
XIII век сейчас представляют, как время бандитов (пришли то ли татары, то ли монголы грабить русских), а на самом деле – это рассказ о борьбе Византии и Западной Европы за политическую и духовную власть над миром. Традиционная версия, выводящая «татар» из «Монголии», возобладала, поскольку была востребована определенными кругами и европейского, и российского общества, потому что была полезна им на тот момент.
Затем появилась версия Н. А. Морозова о западном происхождении татаро-монголов, версия, поддержанная С. И. Валянским и нами. Но она недооценивает политическое значение византийских императоров во весь этот период. И это, конечно, должно быть исправлено.
Военная тактика «мусульман»
Из книги С. Лучицкой «Образ другого» следует, что в хрониках Крестовых походов мусульмане нигде НИ РАЗУ не названы мусульманами или магометанами. Средневековые писатели употребляют термины gentiles (язычники), pagani (опять же язычники, не христиане), infideles (неверные), perfidi (вероломные). Почти все эти термины могут быть применены и к античным язычникам, и к схизматикам, и просто к врагам. В русских летописях точно так же НИ РАЗУ не появляется слово «монгол», а пришельцев чаще всего зовут поганые (pagani), тартары (tartari, адские люди) или татарове (жители страны Татр).
В предыдущей главе мы писали, что европейцы обнаружили среди своих врагов и кочевников, и войска, применяющие «греческий огонь». Они увидели «диких язычников», но и воинов, использующих сконструированные искусными инженерами военные машины. Удивительно ли, что единый образ врага в интерпретации историка распался на многие составляющие. Это араб и турок, это античный грек, поклоняющийся украшенным золотом и драгоценными камньями идолам Юпитера и Аполлона, и монгол, кочующий со стадами быков и овец, живущий в юрте… То, что перед нами – одновременно и языческая «античность», и эпоха арабских завоеваний, и времена Крестовых походов и Монгольской империи, – в рамках жестко заданной схемы остается незамеченным.
Эпохи накладываются друг на друга. Мы неоднократно писали об этом, и анализ хроник Средневековья подтверждает наши выводы. Надо только понимать, что каждый хронист повествует лишь о части правды. Он пишет в меру своего разумения и в тех терминах, к которым привык. Затем «первичные» историки вроде Фукидида обобщали разнообразные сведения о своей эпохе, «подгоняли» терминологию под свой шаблон, а история представала как бы в другом свете.
Историки скалигеровской школы понять этого просто не в состоянии. Они давно уже выработали «свою» терминологию и выстроили «свою» историю из собственных догадок и словечек. «Татаро-монголы» – хотя такого этноса нет и не существовало никогда. «Древняя Греция» – но не было такой страны ни на каких картах. И карт не было. «Мусульмане» – хотя ни о каких мусульманах очевидцы событий не пишут. Трудно поверить, но С. Лучицкая – ученый, специалист по хроникам той эпохи, причем специалист серьезный и обстоятельный, насколько можно судить по ее книге, – сообщив, какие слова употреблялись хронистами вместо слова «мусульмане», тут же утверждает, что «описание… вооружения мусульманских воинов занимает немалое место в хрониках…» Схема сама диктует историку, что писать!
Представьте себе, что вы – офицер и вас назначают командовать полком, ведущим боевые действия. Но когда вы отбываете к месту дислокации полка, вам дают карты местности, где стоит совсем другой полк, список личного состава третьего полка, и донесения разведки вообще другой войны. Приехав на место, вы обнаруживаете не французских уланов, а немецких танкистов и прочие удивительные вещи. И вот вы отсылаете реляцию в генштаб: дескать, все здесь говорят по-немецки, вместо костелов кирхи, и ружья кирпичом не чистят. Однако, оставаясь в рамках заданной схемы, вынуждены сообщать далее, что французы ведут сильный пулеметный обстрел с редутов, а маршал Ней наслал на вас авиацию. Вот такая история.
Но вернемся к ближневосточным событиям XII века.
Итак, способам ведения войны и вооружению противника в хрониках европейских очевидцев уделено немало места. Хронистов поражает умение азиатов выпускать «дождь стрел» и избегать прямых столкновений. Гвиберт Ножанский сообщает:
«Нашим же (европейцам. – Авт.) по опыту неизвестна была такая живость в верховой езде и такая поразительная ловкость в умении избегать наших натисков и атак, особенно потому, что наши не имели обыкновение пускать стрелы или же сражаться во время бегства».
И Роберт Монах, и Фульхерий Шартрский, и Тудебод говорят о луке и стрелах как наиболее распространенном оружии азиатских воинов, а также об их резвых боевых лошадях.
А мы скажем, что точно так же и «древние» авторы – Геродот, Ксенофонт – противопоставляли «своих» тяжеловооруженных воинов «чужим» всадникам и стрелкам из лука, кочевникам, которых они рассматривали как варваров.
«Арабы, или сарацины, уже с давних пор принадлежали к варварам-всадникам, которых римляне брали к себе на службу и из которых формировали свою кавалерию», – говорит историк Ганс Дельбрюк. А ведь самого слова «араб» не было как минимум до VII века н. э. То есть крестоносец XII–XIV веков мог написать слово «араб», а «традиционный» римлянин – нет. Хотя в «древнеримских» трудах оно иногда попадается в качестве анахронизма.
Сарацины часто были вооружены пращами, а также имели щиты иной, нежели у христиан, формы. Примечательно, что европейцы изображают всадниками турок, а арабов и эфиопов – преимущественно пехотинцами, сражающимися копьями. Рауль Канский так описывает победу крестоносцев: «В тот момент уже ни араб копью, ни турок луку не могут доверять».
Раймунд Ажильский и другие хронисты заявляют, что сарацины вообще не имеют обыкновения сражаться мечом. Крестоносцы же почти не использовали лук, редко сражались копьем, а в основном махали мечами. У Роберта Монаха никейский султан Кылыч-Арслан говорит о христианах – тоже, кстати, не называя их христианами: «Все прочие народы опасаются наших луков и боятся наших стрел, но эти (франки. – Авт.) поскольку покрыты броней, боятся наших луков не больше, чем соломы, а наших стрел – не больше, чем палицы».
Француз Амбруаз о турках: «Они называют нас «людьми железа», так как у нас есть оружие, защищающее наших людей, а турки взваливают на спины свои стрелы и атакуют нас своей массой».
Раймунд Ажильский: «Турки же или арабы, как увидели, что уже не стрелами в дальнем бою, а мечами в ближнем бою надо сражаться, обратились в бегство».
Как правило, историки не замечают всей степени преувеличения, свойственной хронистам как при указании численности сражавшихся и погибших, так и в описании различий в тактике у сарацин и франков. Смысл европейских рассказов в том, что рыцари – честные воины и сражаются в открытом бою, а сарацины стараются избежать боя, проявляя трусость или хитрость. Из хроник можно сделать вывод, что франки (европейцы) все время преследуют сарацин (азиатов), но никогда не настигают их. Затем хитрые азиаты, меняя коней, возвращаются к уставшим франкам и уничтожают их. Они «окружают нас, уповая на свою многочисленность, таков способ сражаться у сарацин», – говорит Бодри Дейльский. Петр Тудебод пишет, что сарацины приканчивают раненых, «жестоко рубя головы мечом». Так что мечи у них все-таки были.
И Фульхерий пишет, что сарацины постоянно прибегают к коварству и различного рода уловкам. То стремятся пустить стрелу в спину храброму воину, то убить коня под ним. Подлые и вероломные, пишет Гвиберт Ножанский, «они имеют обыкновение, отрубив головы противникам, забирать их в знак победы и выставлять напоказ».
Авторы хроник XII–XIII веков все же признают воинственность и смелость азиатских воинов. Бодри Дейльский именует их всех «мужами даровитыми, хитрыми и воинственными, но – о, горе! – далекими от Бога», а Альберт Аахенский называет турок «мужами-воинами, прославившимися в военном искусстве».
