А борьба между этими партиями шла постоянная. Ведь вопрос престолонаследия был запутан до крайности. Подрастали дети здравствующего монарха, множество его родственников дурело в “клетке”. И при грядущей смене на троне какая-то из наложниц (и только одна!) могла выдвинаться на место матери султана — сместив тем самым прежнюю властительницу гарема. А дети остальных отправятся в “клетку”. С соответствующими последствиями для матерей. Претендентки вовлекали в интриги евнухов. К той или иной из них примыкали и младшие обитательницы гарема в надежде с помощью старших наложниц и тех же евнухов обойти соперниц и выдвинуться на ступень “гезде” или “икбал”. Образующиеся партии не брезговали доносами, ядами, колдовством. Выигравшие укрепляли положение. Проигравшие отправлялись на казнь или перемещались на должности рядовых рабынь… Готовясь к ожидающимся дракам за власть, гаремные партии вербовали сторонников среди визирей, янычар, духовенства. А попутно летели головы или рушились карьеры тех, кто считался потенциальным противником. И поскольку речь шла о личных судьбах, государственные интересы шли по боку. Собственно, Мурад IV был последним султаном, пытавшимся править самостоятельно, принимать какие-то решения и проводить собственную политику. Но устои империи уже расшатывались.
В Аравии восстал Йемен, провозгласил независимость, и туркам пришлось уйти оттуда. В Ливане Порта попыталась ликвидировать очаг сепаратизма, направила войска и перекупила нескольких вассалов Фахр-ад-Дина. Его осадили в горном замке, он бежал, но был пойман, отвезен в Стамбул и казнен вместе со всей семьей. Власть в Ливане отдали турецкому ставленнику Алям-ад-Дину. Но против него тотчас взбунтовались подданные, свергли, и поставили правителем Мельхема Маана, племянника Фахр-ад-Дина. И султану ничего не осталось, как утвердить его в качестве эмира. В результате положение в Ливане осталось прежним, а выиграла лишь английская Левантийская компания, помогавшая в ходе заварухи обеим сторонам, прочно обосновавшаяся в Халебе (Алеппо) и вышедная на первое место в левантийской торговле.
Подняли мятеж и буджацкие татары. И мудрено ли, что султан смотрел сквозь пальцы на дела крымского хана? Не выходит из подданства — и то хорошо, так что лучше не нажимать на него слишком сильно. По оценкам историков, за первую половину XVII в. татары угнали из России около 200 тыс. чел. Помосты невольничьих рынков в Керчи, Перекопе, Кафе, Анапе и наиболее крупного, в Азове, переполняли русские мужики, юноши, бабы, которым покупатели щупали мускулы, заглядывали в зубы. Самый ценный товар — девушки, маленькие девочки и красивые мальчики, предназначенные для гомосексуальных удовольствий, продавались отдельно, в закрытых шатрах или стационарных “магазинах”, куда допускалась только “солидная”, платежеспособная публика. А царскому правительству приходилось на выкуп уведенных в неволю собирать особый налог, “полоняничные деньги”, по 8 копеек со двора. И отправлять в Бахчисарай богатые “подарки”. Уберечься хотя бы от набегов главных сил хана, даже если он при этом не сочтет нужным удерживать своих мурз с мелкими отрядами.
Иран в войне с Турцией исчерпал свои силы. Но отдавать захваченных территорий не собирался, а у Мурада не получалось “дожать” его. И, не добившись ничего путного в Закавказье, султан опять сделал “рокировку”, перенес центр боевых действий в Ирак. Сам отправился с армией и осадил Багдад. Для российских планов строительства “засечных черт” такая ситуация была выгодной. В Москве понимали, что продвижение в Дикое Поле вряд ли обойдется без конфликта с Бахчисараем и Стамбулом. Но турецкие проблемы давали надежду избежать большой войны. Подготовка к строительству велась в глубокой тайне, чтобы поставить соседей перед фактом и не позволить помешать работам. Хотя подготовка, конечно, потребовалась колоссальная. Новые оборонительные сооружения должны были протянуться более чем на 1000 км. Нужно было обеспечить все это инженерной разведкой, людскими и материальными ресурсами.
Однако получилось так, что в это же время и тоже в тайне донские казаки вынашивали другой проект — захватить Азов и сделать его центром своей вольной республики. Это была мощная крепость, как раз незадолго до того реконструированная и усиленная. Обвод каменных стен достигал 1200 м, высота их доходила до 20 м, твердыню охраняли 11 башен, рвы трехметровой глубины и восьмиметровой ширины, 200 орудий разного калибра. Гарнизон состоял из 5,5 тыс. чел., из них 4 тыс. янычар, остальные — городское ополчение, слуги, местные татары. Но казаки находилось на взлете своей буйной силушки, и такие трудности их не смущали. А вот боеприпасов для предприятия требовалось много. Да и вообще желательно было упрочить контакты с Москвой, поскольку было ясно — с потерей Азова турки и татары не смирятся. И к царю в начале 1637 г. отправили зимовую станицу атамана Ивана Каторжного.
В послании о наступательных планах дипломатично не упоминалось — писали, что “многие орды на нас похваляются, хотят под наши казачьи городки войной приходить и наши нижние городки разорить, а у нас свинцу, ядер и зелья нет”. Сетовали, что в прошлом году государева жалования не было, “и мы помираем голодной смертию, наги босы и голодны”, что в порубежных городах “целовальники стали брать пошлины с казаков”. Пошлины с них брали по приказу Филарета после убийства Карамышева и отказа принести присягу. А по какой причине не было жалования в 1636 г., неизвестно — то ли казаки опять чем-то Москве досадили, то ли просто из-за административных неувязок. Но в принципе после участия донцов в Смоленской войне отношения с ними стали нормализовываться. А проекты строительства “засечных черт” и подавно требовали восстановить прочный союз. Поэтому атамана встретили радушно, пошлины отменили, царь и правительство охотно отпустили жалование. Его повез дворянин Степан Чириков, который заодно должен был встретить ехавшего из Турции посла Кантакузина. А Каторжный, оценив теплый прием, задержался в столице, надеясь выпросить еще и дополнительное жалование.
Пока посольство ездило, инициаторы нападения на Азов бросили клич по всем “верховым городкам и по всем речкам” — собраться в Монастырском городке. На Дону было тогда 48 городков, боеспособное мужское население насчитывало 15 тыс. Но в воззвании оговаривалось, что дело сугубо добровольное, и “нетчикам суда и расправы не будет”, и на круг прибыло лишь 4 тыс. — самые крутые и отчаянные. Но в это же время ухудшалось положение казаков в Польше. После подавления восстания Сулимы катились гонения, и произошел раздрай в Запорожской Сечи. Некоторые считали, что надо продолжать борьбу с поляками. Другие разуверились в успехе и перешли к туркам — их с радостью приняли и направили вместе с янычарами против мятежных буджацких татар. А третья часть, около 1 тыс., вообще решила бросить родные края, уйти в Персию и поступить на службу к шаху. Когда они достигли Дона, их пригласили остаться и принять участие в предприятии.
Запорожцы согласились. На кругу решили — на море в этом году не ходить, а “добывать Азов”. Походным атаманом избрали Михаила Татаринова. Начались приготовления. Делались штурмовые лестницы, ремонтировались челны для подвоза снаряжения. Снимались пушки, прежде стоявшие на казачьих лодках и стенах городков, их набралось 90, в основном, легких фальконетов. И как раз в разгар сборов на Дон по дороге в Москву прибыл Фома Кантакузин с большой свитой. Казаки, конечно, могли бы быстренько спровадить его дальше. Но заподозрили — вдруг он что-то заметил? И арестовали. А от царя приехал Чириков, привез жалование. Он возмутился, доказывал, что с дипломатами так поступать негоже. Ему отвечали, что “Фомка не посол, а лазутчик”, и отпустить отказались. Чириков, так ничего и не добившись, отправился обратно в Москву. А задержанный Кантакузин и впрямь разобрался, что замышляют донцы. И стал предпринимать меры, чтобы предупредить своих. Наудачу отправил несколько писем в Азов, привязывая их к чурбакам и пуская в реку по течению. Послал нескольких слуг пробраться к татарам или ногаям, именем султана приказывая идти на выручку Азову всем, кто может. Одного из гонцов перехватили на Аксае, надзор за послом ужесточили.
А 19 апреля казаки выступили. Основная часть войска, около 4 тыс., двинулась к крепости на челнах и по берегу. Два конных отряда были высланы в степь, создав заслоны со стороны Тамани и Крыма, а отряд на стругах вышел в устье Дона, блокируя Азов с моря (город стоял в 8 км от устья). Но надежда захватить турок врасплох не оправдалась. Оказалось, что они успели организовать оборону, и при подходе казаков стояли на стенах “в стройном чине” с мушкетами и пушками, готовыми к стрельбе. Донцы и запорожцы принялись обкладывать крепость по всем правилам воинского искусства. Окружали шанцами, строили лагерь, прикрывая его валами и рвами от возможных вылазок и нападений из степи, стали приближаться к стенам апрошами (зигзагообразными траншеями). Янычары насмехались, кричали: “Сколько вам под Азовом не стоять, а его вам как ушей своих не видать”.
