Какими бы неопределенными и противоречивыми ни были бы идеалы, провозглашаемые хрущевской Москвой, они представляли угрозу для лидеров старого закала. «Маленькие Сталины» Восточной Европы оказались перед рискованным выбором. Они могли либо попытаться приспособиться к новым веяниям и провести свою собственную десталинизацию, либо же, наоборот, дистанцироваться от Москвы и сохранить верность старому сталинскому курсу. Обе стратегии были весьма опасны. В том случае, если руководство той или иной восточноевропейской социалистической страны официально одобряло новую линию Москвы и поддерживало критику сталинизма, ее руководителям было бы трудно объяснить свои собственные слова и действия, предпринятые в те, еще недавние времена, когда их страна послушно следовала сталинским курсом. Подобная ситуация создавала благоприятные условия для оппозиционных выступлений. Во многих социалистических странах партийная оппозиция, которую поддержали как недовольные из числа номенклатуры, так и более широкие слои населения, не преминула использовать эту возможность и отстранила от власти представителей старой гвардии. Именно такой поворот приняли события в Польше и Венгрии, отчасти — в Болгарии. Не менее рискованным представлялся и отход от СССР, поскольку советская экономическая, политическая и военная поддержка была важным условием выживания большинства коммунистических режимов. К тому же в создавшихся условиях никто не мог определить рамки дозволенного Москвой и предсказать, как советское руководство отреагирует на нестандартное поведение.
Наконец, политическую ситуацию осложнял и острейший продовольственный кризис, который поразил КНДР в начале 1955 г. Уже в январе 1955 г. правительство КНДР обратилось к СССР и КНР с просьбой о предоставлении продовольственной помощи и приняло решение о сокращении норм выдачи зерна по карточкам. Говоря о причинах неурожая, председатель корейского Госплана Пак Чхан-ок сказал советскому послу: «Фактический урожай в 1954 г. был не 2,9 млн тонн, как ожидалось, а 2,6–2,7 млн тонн. Однако крестьяне облагались натуральным налогом из предполагавшегося урожая 2,9 млн тонн. Размер натурального налога фактически составил 30–32 % урожая вместо предусмотренного законом 25–27 %. Поэтому крестьяне неохотно продавали хлеб государству сверх сданного ими натурального налога […] недостаток продовольствия объясняется также необходимостью увеличить помощь зерном крестьянам-беднякам, объединившимся в сельскохозяйственные производственные кооперативы»[25].
Специальным постановлением от 5 декабря 1954 г. Кабинет министров КНДР запретил свободную торговлю рисом на рынках. Нарушителей этого запрета привлекали к ответственности[26]. К весне 1955 г. рис практически исчез из продажи и в государственных магазинах, и на рынках. Рабочие и служащие государственных предприятий получали рис по карточкам, хотя и по пониженным нормам, но в деревнях и небольших городах положение стало критическим. На протяжении полутора месяцев с начала апреля и до середины мая в венгерскую больницу в Саривоне поступило более 20 человек с диагнозом «крайнее истощение». В документах иностранных посольств говорится о том, как крестьяне весной 1955 г. отправлялись в горы на поиски съедобных трав, кореньев и даже коры деревьев. По данным венгерского посольства, в пров. Сев. Хамгён появились беженцы, которые уходили из охваченных голодом уездов. Бывали случаи, когда эти люди теряли сознание и умирали на обочине. Осенью 1954 г. килограмм риса в частной торговле стоил 40–50 вон, а к концу весны 1955 г. его цена возросла до 400 вон, то есть примерно в десять раз[27]. Именно голод вынудил Ким Ир Сена отложить его поездку в СССР, которая была первоначально намечена на начало весны 1955 г.[28]
В июле министр иностранных дел КНДР Нам Ир, знакомя нового советского посла с ситуацией в КНДР, заявил: «Вследствие неурожая в ряде провинций в прошлом году значительное количество населения КНДР нынче голодало». К осени 1955 г. ситуация нормализовалась, хотя жизнь корейской деревни оставалась очень бедной. Немалую роль в этом сыграла экстренная продовольственная помощь, предоставленная КНДР Китаем и Советским Союзом.
Характерно, что все эти признания и просьбы о помощи звучали в основном за закрытыми дверями, в то время как официально власти не признавали самого факта голода. Правда, 26 апреля 1955 г. в «Нодон синмун» была напечатана статья о продовольственных проблемах, вина за которые возлагалась на якобы расточительное поведение потребителей, которые неэкономно расходовали продовольствие. Однако кому-то из руководства даже такая острожная и, в общем, лживая формулировка показалась слишком радикальной, так что номер со спорной статьёй был изъят из распространения всего лишь через час после того, как был напечатан[29]. Официально считалось, что никаких проблем с продовольствием в КНДР не существует. Не исключено, что причина такой скрытности — вообще-то, вполне характерной для сталинистских режимов — была связана и с тем обстоятельством, что излишняя откровенность могла быть использована недовольными для критики руководства и лично Ким Ир Сена.
2. 1955: СОВЕТСКАЯ ФРАКЦИЯ ПОД УДАРОМ
Первая попытка руководства Северной Кореи отреагировать на новую, отчасти непонятную и потенциально опасную международную обстановку относится к концу 1955 г. До этого Ким Ир Сен и его окружение, в общем, игнорировали начавшуюся в Советском Союзе кампанию по десталинизации. Первые признаки пхеньянской реакции появились к концу 1955 г., и эти мероприятия Пхеньяна не сулили ничего хорошего ни тем, кто надеялся на либерализацию режима, ни тем, кто хотел просто следовать советской линии, какой бы эта линия не была. События осени 1955 г. и зимы 1955–1956 гг. стали первым признаком того, что Северная Корея намерена отдалиться от своего главного покровителя, Советского Союза.
Первым проявлением данной тенденции стала короткая, но интенсивная кампания, которую Ким Ир Сен и его соратники провели против ряда заметных членов советской группировки. Конечно, советская группировка вряд ли рассматривалась Ким Ир Сеном как единственный источник опасности. В северокорейской политической жизни в условиях постоянного ожесточенного соперничества фракций источником проблем могла стать любая группировка, и Ким Ир Сен это хорошо понимал. Снятие Пак Ир-у с поста и атаки на Чхве Чхан-ика в начале 1955 г. продемонстрировали, что Ким Ир Сен не особо доверял и «китайским корейцам». Однако ситуация, сложившаяся к 1955 г., означала, что наибольшую политическую опасность для Ким Ир Сена представляли именно «советские корейцы».
Как и в других социалистических странах, политическая и социальная структура в КНДР изначально строилась по советскому образцу, и культ личности Ким Ир Сена копировал культ личности Сталина. Поэтому любое принижение авторитета Сталина представляло собой смертельную опасность для престижа самого Ким
Ир Сена. У него были веские причины бояться того, что соперники используют явные аналогии со Сталиным, чтобы обвинить Ким Ир Сена в создании и насаждении собственного культа личности. Последующие события в Корее и в других социалистических странах показали, что эти страхи были вполне обоснованными.
После Корейской войны на ключевых постах в Трудовой партии Кореи и в государственном аппарате КНДР находилось приблизительно 150–170 советских корейцев. В первые годы существования КНДР они опирались на поддержку советских военных учреждений, но к 1955 г. их позиции несколько ослабели — в основном вследствие постепенного возвышения бывших партизан и других лиц, поддерживавших Ким Ир Сена. Ким Ир Сен и его «ближний круг» никогда не чувствовали особой симпатии по отношению к советским корейцам, но именно продолжавшаяся в СССР десталинизация сделала последних особенно опасными в их глазах. В силу своих тесных контактов с Советским Союзом советская фракция легко подпадала под влияние «советского духа» и в силу этого могла служить проводником опасных для режима хрущевских нововведений. К тому времени стало ясно, что Хрущёв планирует и осуществляет весьма радикальные реформы, стал очевидным разрыв со сталинскими традициями, происходивший в СССР. Мы можем предположить, что в этих новых условиях Ким Ир Сен решил, что не может позволить себе и дальше делать вид, что в «братских социалистических странах» не происходит ничего серьезного. При этом ему казалось наиболее вероятным, что именно советские корейцы подхватят идеи либеральных реформ, начнут критику «культа личности» и проповедь «коллективного руководства» или создадут иные проблемы.
К концу 1955 г. стало ясно, что Ким Ир Сен, систематически укреплявший свою власть и поэтапно устранявший все потенциальные угрозы своему политическому влиянию, готовит атаку на советскую фракцию. На этом этапе нельзя с уверенностью сказать, стремился ли он к ее полному разгрому или же только хотел ограничить ее политическое влияние и преподать урок всем потенциальным нарушителям спокойствия (последнее представляется нам более вероятным).
