Когда же наступила необходимость в Суворове, как в опытном полководце, Павел I немедленно вызвал его и поставил во главе русского экспедиционного корпуса в Европе. Решив назначить Суворова командующим русскими войсками, отправляемых в Европу, Павел I написал ему следующий рескрипт, из которого видно все благородство его характера:
"Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться. Виноватого Бог простит! Римский Император требует Вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на то согласиться, а Ваше — спасать их. Поспешите приездом и не отнимайте у славы Вашей время, у меня удовольствие Вас видеть.
Пребываю к Вам благожелательный Павел".
Павел знал характер такого же, как он, горячего, но не злопамятного Суворова. Суворов поцеловал рескрипт Павла, отслужил молебен и немедленно тронулся в Петербург.
При встрече с Павлом I, Суворов, благодаря Императора за назначение, поклонился ему в ноги. А, как известно, Суворов не принадлежал к числу придворных льстецов.
Павел поднял престарелого фельдмаршала и возложил на него большой крест Иоанна Иерусалимского.
— Господи, спаси Царя, — воскликнул Суворов.
— Тебе спасать царей, — ответил Павел.
— С тобою, Государь, возможно, — сказал Суворов.
За победы в Европе, как известно, Павел щедро наградил Суворова. Если Павел и не любил, может быть, Суворова, как человека, то он высоко оценил его как полководца. Суворов получил титул князя Италийского, звание Генералиссимуса, Павел приказал войскам отдавать ему такие же почести, как Императору. Решил при жизни воздвигнуть ему памятник. В рескрипте, написанном Павлом Суворову говорится, что все эти почести оказываются ему "за великие дела верноподданного, которым прославляется царствование наше". Павел хотел устроить Суворову небывалую триумфальную встречу в Петербурге.
Но тут снова начинают свои козни враги Павла — его будущие убийцы. Главный организатор убийства Павла I "Пален разрушил в глазах Императора репутацию прибывшего в столицу одного из величайших русских героев".[21] Боясь, что возвращающийся из Европы Суворов может помешать цареубийству, Пален постарался представить поведение Суворова так, как будто он все время систематически нарушает распоряжения Императора. Пален докладывал Павлу I, что во время походов в Европе, солдаты и офицеры неоднократно нарушали военные уставы: рубили на дрова алебарды, не носили ботинок, офицеры побросали понтоны и так далее.
Пален клеветал, что став кузеном сицилийского короля, Суворов зазнался и ни во что не ставит награды, которыми отличил его Император, и что при этом он намеренно не торопится в Петербург, где Павел хотел оказать ему триумфальную встречу и отвести покои в Зимнем Дворце. При каждом удобном случае Пален продолжал наговаривать Павлу о "вызывающем поведении" Суворова. Так, 19 марта, сделав скорбную физиономию, он доложил, что Суворов будто бы просит разрешения носить в Петербурге австрийский мундир.
Поведение австрийских генералов во время Итальянского похода Суворова глубоко возмутило Павла, и он пошел на разрыв с Австрией. И вдруг, Суворов, по донесениям которого Павел принял столь решительные меры, хочет ходить в Петербурге в австрийском мундире. Это мнимое желание Суворова вызвало вспышку гнева у Павла. Пален подогрел ее, сообщив Павлу о других дерзких "нарушениях" Царской воли со стороны Суворова.
Когда мы анализируем причины перемены отношения Павла к высоко вознесенному им Суворову, то нельзя забывать также, что дочь Суворова была замужем за Зубовым, одним из участников заговора против Павла. Павел мог подозревать, что муж дочери Суворова участвует в заговоре против него. Вполне возможно, что и Зубовы старались настроить Суворова на разные выходки против Павла, которые подтверждали бы вымыслы Палена о "вызывающем поведении" старого фельдмаршала.
Павел, чувствовавший, что дни его близятся к концу, может быть подозревал, что и Суворов состоит в числе тех, кто желает его лишить престола. 20 марта по совету Палена Павел издал приказ об отмене триумфальной встречи и потребовал от Суворова объяснений, почему он и его подчиненные нарушают военные уставы и приказы Царя.
Негодяй Пален и другие заговорщики торжествовали. Великому полководцу, недоумевавшему, чем он не угодил так обласкавшему недавно его Императору не было устроено никакой встречи.
По приезде в Петербург Суворову было заявлено от имени Императора, что тот не желает встретиться с ним.
Но имеются свидетельства современников, что во время похорон Суворова, Император поклонился его гробу, весь день был мрачен, а ночью плохо спал, часто повторяя: "Жаль, жаль".
Такова истинная историческая подоплека "нелепого" отношения Павла I по отношению к Суворову. Все было подстроено заговорщиками так, что ни Суворов не мог понять "странного" поведения Императора, ни Император не менее "странного" поведения знаменитого полководца.
Если внутренняя политика Императора Павла характерна стремлением повернуть Россию на исторический путь, то армию он, наоборот, старается перестроить на европейский лад. Русская военная доктрина сменяется прусской муштровкой: стали вводиться пукли, косы, парики, пудра, неудобные мундиры и штиблеты, начинается беспрестанная бездушная муштровка солдат.
"В общем же царствование Императора Павла I, — как правильно считает А. Керсновский, — не принесло счастья русской армии. ...Русская военная доктрина — цельная и гениальная в своей простоте — была оставлена. Мы покинули добровольно наше место — первое место в ряду европейских военных учений, чтобы стать на последнее мало почетное место прусских подголосков, каких-то под-пруссаков".
XI. Надежды масонов на Павла I не оправдываются. Разрыв Павла I с масонством
Став Императором, Павел вернул из ссылки и тюрем Новикова и других масонов, наказанных Екатериной. Но это был акт скорее дружеского расположения к ним, как людям, чем как к масонам.
"...первое время по восшествии на престол, Павел оказал покровительство масонам, особенно тем, которые по его мнению, пострадали за него. На другой день после смерти Екатерины он освободил Новикова и всех замешанных в деле мартинистов. Кн. Куракин, кн. Репнин, Баженов, Лопухин были вызваны ко двору и щедро вознаграждены.
Затем был освобожден от надзора И. В. Лопухин, кн. И. И. Трубецкой и И. П. Тургеневу разрешено выехать из деревень, куда они были сосланы и жить, где пожелают. Вышел указ о возвращении из Сибири сосланного туда в 1790 г. Радищева. Повышены и отличены орловские масоны 3. Я. Карнеев и А. А. Ленивцев. Отличены М. М. Херасков, И. П. Тургенев, кн. Н. В. Репнин произведен в фельдмаршалы на третий день по воцарении Павла. Масоны торжествовали, но не надолго".[22]
Надежды масонов, что Павел будет послушным орудием масонства, не оправдались. Это то и послужило впоследствии главной причиной его трагической гибели и клевете на него при жизни и после его смерти.
"Павел подражал, — пишет в своих воспоминаниях Саблуков, — Фридриху Прусскому и введенной им военной системе, кто этим не увлекался, но он сохранил полную самостоятельность своих взглядов и религиозных убеждений... К счастью для Павла, — он не заразился бездушной философией этого монарха и его упорным безбожием. Этого Павел не мог переварить и, хотя враг насеял много плевел, доброе семя все-таки удержалось".
Будучи всегда глубоко религиозным человеком Павел несмотря на свое вступление в масонскую ложу, остался православным христианином. События во Франции еще более усилили его религиозность. Молясь Богу, он часами простаивал на коленях перед иконами в домашней церкви в Гатчинском дворце.
Большую роль в перемене взглядов Павла на масонство сыграли убежденные противники масонства Аракчеев и граф Ростопчин.
"...Я воспользовался случаем, — рассказывает гр. Ростопчин, — который мне представила поездка наедине с ним, в карете, в Таврический дворец. Возразивши на одно его замечание, что Лопухин был только глупцом, а не обманщиком, как товарищи его по верованиям, я затем распространился о многих обстоятельствах, сообщил о письме из Мюнхена, об ужине, на котором бросали жребий (убить Императрицу), об их таинствах прочих, и с удовольствием заметил, что этот разговор нанес смертельный удар мартинистам и произвел сильное брожение в уме Павла, крайне дорожившего своей самодержавной властью и склонностью видеть во всяких мелочах зародыши революции. Лопухин, успевший написать всего один указ о пенсии какой-то камер-юнгфере отправлен в Москву сенатором; Новиков, которого, по освобождении его из тюрьмы, Император полюбопытствовал видеть, был затем выслан из Петербурга и отдан под надзор; священник Матвей Десницкий, впоследствии митрополит Петербургский, остался при своем церковном служении; но многие лишились прежнего влияния, потеряли всякое значение и стали жертвами весьма язвительных насмешек Государя".
