Вначале – отличные прогрессивные задания. Против новой власти – «все лучшие русские люди». Искренний и могучий жертвенный порыв. Достаточные реальные силы.
Но вот проходят все те же сорок четыре месяца и полный разброд т[ак] наз[ываемого] Белого движения, полное его банкротство физическое и моральное.
Все, что им становилось в вину революции, с еще большим правом приходится поставить в вину ему самому.
Сколько русских жизней погублено исключительно по его вине – без нужды и без пользы! Сколько русского достояния разрушено! Сколько честных русских людей сделалось ворами и спекулянтами! Сколько хороших русских девушек и женщин превращено в константинопольских проституток. Повторяю, – по его и только по его вине»[100].
После этого автор статьи с горечью отмечает пагубность продолжения антисоветской борьбы за счет объединения различных антибольшевистских сил: «Какая чудовищная моральная притупленность нужна для того, чтобы вопиять о вооруженной борьбе с Советской Россией «до победного конца» в ясном сознании безнадежности подобной борьбы. Каким своеобразным хладнокровием должны были обладать те из корифеев русской эмиграции, что на другой день после падения Врангеля заявляли:
– Ну значит, я немного ошибся. Впрочем, я предвидел… Теперь попробуем с эсерами, авось что-нибудь выйдет!
Или эта пресловутая формула: «Ни Колчак, ни Ленин» (гад одинаково всем). Или это тупое долбление наших политических дятлов все в одну и ту же точку! Или еще: федерирование Бог знает с кем, лишь бы получить дюжину пушек и тысячу патронов!
В конце концов, жажда свержения «кучки большевиков» превратилась в своего рода психоз, в манию, в бредовое помешательство.
Только бы сбросить их, а что дальше – безразлично.
Будет ужасающая анархия с новыми пожарищами и новыми морями крови? – Ничего.
Реакция? – Великолепно. С исчезновением народных комиссаров исчезнет ли революционный экстремизм? – Не знаю, и знать ничего не желаю. Только бы не было большевиков.
Да, таков новейший русский антибольшевизм.
То преступный в своей добела раскаленной ожесточенности, то глупый в своем упрямом противодействии истории, он в лучшем случае абсолютно импотентен со своим мармеладным желанием полюбовно разрешить все споры большинством голосов там, где нет никакой полюбовности и где тщетно искать какого-либо большинства»[101].
Далее автор статьи в просоветской газете «Путь» пишет о тех, кто исповедует идеи «сменовеховства», «национал-большевизма»: «Их логикой и чувством заведуют три цели: понять всю глубину совершающегося исторического перелома; найти наиболее верные способы преодолеть современный хаос; служить общественному благу и прогрессу в наиболее широких из эволюционно осуществимых пределов.
Действенным отражением этих-то трех целей и является все новое «примиренческое» или «соглашательское» направление.
А если верно, что каждый крупный исторический этап есть синтез тезисов и антитезисов предыдущих этапов, то не дается ли в обрисованном только что новом направлении русской общественности творческий синтез всего наиболее ценного, что дала России ее прежняя духовная культура и что дает ей теперь ее грандиозная революция?
И не этот ли синтез отучит, в конце концов, от подчеркивания: «большевистская Россия», «Советская Россия» и по-новому вернет всех к термину краткому, могучему и всем одинаково дорогому: Россия»[102].
Через месяц в этой же газете под заголовком «Развал к. д. партии» появился отчет о заседании парижской группы партии народной свободы от 7 июля 1921 г., который по своему характеру должен был дезавуировать отчет об этом же заседании в милюковских «Последних Новостях». Материал был опубликован без подписи, но по его содержанию можно сделать вывод о том, что он принадлежит перу Ю. В. Ключникова (об этом позже говорилось и на заседании парижской группы партии кадетов). Одновременно хочется обратить внимание на то, что газетная публикация состоит из двух неравных частей. Первая часть кратко пересказывает, со слов автора материала, «обширный доклад» П. Н. Милюкова, который «обрисовал борьбу между «старой» и «новой» тактикой на съезде членов ЦК партии (26 мая – 2 июня)», и дискуссию после доклада[103]. Вторую часть составляет развернутое изложение речи Ю. В. Ключникова, что по сути дела определяет смысл публикации: «неправильная» точка зрения П. Н. Милюкова противопоставляется «правильной» точке зрения Ю. В. Ключникова. Уже поэтому данный материал представляет значительный интерес и заслуживает подробного изложения.
Однако этим повышенное внимание к настоящей газетной публикации не исчерпывается, ибо здесь последовательно излагается вся история противостояния кадетской партии и Ю. В. Ключникова. Кроме того, у нас есть возможность сопоставить текст речи Ключникова, опубликованный в «Пути», с текстом протокола заседания парижской группы[104] (для удобства сопоставления текстов данный протокол выделен в общем тексте газетного отчета подчеркиванием).
Как уже отмечалось, первая часть кратко пересказывает пространный доклад П. Н. Милюкова. «Немалое внимание уделил П. Н. Милюков… указаниям на то, с каким единодушием… так называемая «новая тактика» была принята не только парижским комитетом, но и самой парижской группой в ее целом.
После доклада начались «фактические замечания». Длинный ряд ораторов внес многочисленные поправки в сообщения докладчика, причем большинство из них настойчиво подчеркивало, что ни о каком единодушии в принятии «новой тактики» не может быть и речи. И так энергичны были эти подчеркивания, что у случайного слушателя могло бы составиться впечатление, что если в чем и единодушны парижские кадеты, так это в отрицании ими тактической программы своего лидера»[105].
Далее анонимный автор публикации в газете «Путь» полемизирует с автором отчета в «Последних Новостях», ибо в милюковском печатном органе было заявлено, что «прения по существу (не обещающие быть продолжительными, ибо настроения определились)» были отложены, а в «Пути» утверждалось, что «они уже начались». И дальше в гельсингфорсской газете подробно излагалась «большая речь по существу вопроса о партийной тактике, занявшей весь конец заседания», с которой выступил профессор Ю. В. Ключников:
«В нашей партии много говорят о двух тактиках: «старой» и «новой». На самом же деле давно пора говорить о трех тактиках. Третья тактика, которую я имею в виду, еще не получила широкого признания, а тем более какой-либо официальной апробации. Тем не менее, необходимость перейти к ней ощущается и сознается все более и более отчетливо. Причина этого в том, что и старая кадетская тактика, и так наз[ываемая] «новая тактика» одинаково обнаружили свою полную несостоятельность, беспочвенность и нереальность и менее всего могут считаться пригодными для какого-либо спасения России.
К тем, что только и знают, что взывают к борьбе с большевиками до конца и при всяких условиях, – разумеется, – не обращаются голоса людей, успевших уже понять ненужность и вредность подобных призывов. Но на мою долю выпало сказать моим товарищам по партии, что избранные ими пути неправильны и потому именно мне яснее всего видно, насколько сильно течение в русской либеральной среде в пользу решительного пересмотра основной своей тактической программы. Но есть и другая причина, в силу которой я считаю нужным настаивать на внимании к «третьей тактике». Поскольку она проявляла себя до сих пор в оценках положения в России, в прогнозах, только она шла верными путями, только она обнаруживала верное чувство действительности. Того же нельзя сказать про две другие тактики: действительность неизменно опровергала все ожидания их представителей»[106].
Далее неназванный автор в «Пути», за которым легко узнается Ю. В. Ключников, пространно излагал точку зрения профессора Ключникова: «После крушения Деникина мне пришлось указывать, что дальнейшая вооруженная борьба против Сов[етской] России не обещает ничего, кроме совершенно напрасной жертвы русскими жизнями и новых ненужных разрушений. Я говорил, что скоро партия Народной Свободы волей-неволей откажется от принципа вооруженной борьбы, но неискупимые жертвы уже будут принесены… Так оно и случилось. Наша партия отказалась от идеи вооруженной борьбы, но лишь после того, как еще несколько десятков тысяч русских людей было загублено абсолютно напрасно, и я знаю, что никто меня не сумеет в этом опровергнуть.
Когда зашла речь о признании и поддержке Врангеля партией Народной Свободы, я решительно высказался и против такого признания, и против такой поддержки. Мне была совершенно ясна безнадежность его попытки и удручающая атмосфера, в которой она предпринималась. Опять-таки это не в силу какого-то особого моего дара предвидения, а всецело потому, что в своих оценках и действиях я не руководствовался слепым инстинктом борьбы с большевизмом, независимо от условий и результатов. Когда дошло дело до голосования резолюции о поддержке Врангеля, я голосовал против поддержки и тем побудил еще одного члена группы воздержаться от голосования. Таким образом, мне принадлежит своего рода заслуга перед группой: благодаря мне столь же ответственное, сколько и неудачное решение ее не сделалось единодушным решением группы»[107].
