Среди первых строителей Петербурга, согнанных сюда из дальних российских губерний, были казанские и астраханские татары. Они были заняты на строительстве земляной тогда Петропавловской крепости. Здесь же, вблизи Кронверкского пролива, они и селились. Их войлочные юрты занимали большой участок, называвшийся в то время Татарской слободой, или Татарским становищем. Позднее здесь был проложен переулок, названный Татарским в память о тех первых петербургских татарах. По сложившейся впоследствии традиции, татары в Петербурге занимались в основном мелкой торговлей. С этим родом деятельности связан и городской фольклор о них. Так, первый в Петербурге толкучий рынок, возникший в 1710 году на Березовом острове, недалеко от Кронверка, в обиходе называли «Татарским табором». «Татарским пассажем» называли в Петербурге крытый Александровский рынок, который занимал огромную территорию от Садовой улицы до Фонтанки вдоль Вознесенского проспекта, а на самом рынке место, где торговали так называемые «татары-халатники», народ окрестил «Татарской площадкой». Эти знаменитые «халатники» были достопримечательностью старого Петербурга. Они регулярно обходили город, заглядывая во дворы и пронзительно выкрикивая: «Халат-халат!» Их ожидали. На крик выходили домработницы, за бесценок продавая вышедшую из моды одежду, сношенную обувь, пришедшую в негодность домашнюю утварь. В Петербурге этих старьевщиков так и называли: «Халат-халат». Упоминаниями о них буквально пестрит петербургская литература.
Национальный татарский обычай употребления в пищу конского мяса оставил в фольклоре свой след. В свое время Крестовский остров был изрезан протоками, прорытыми во второй половине XVIII века для осушения болотистой почвы. Протоки образовывали островки, на одном из которых петербургские татары забивали лошадей. В народе остров называли «Татарским». В XIX–XX веках протоки были засыпаны и «Татарский остров» прекратил свое существование.
В 1910 году на Кронверкском проспекте было начато строительство первой и единственной в Петербурге мусульманской Соборной мечети. Окончательно завершена она была только в 1920 году. Мечеть оставалась действующей вплоть до 1941 года, затем по распоряжению властей ее закрыли. Вновь открыли мечеть в 1956 году. Несмотря на то, что мечеть была молельным домом для верующих мусульман всех национальностей, исповедующих ислам, за ней прочно закрепились два фольклорных названия, и оба они были связаны только с татарами. Мечеть одновременно называют и «Казанским собором» – по Казани, столице Татарстана, и просто – «Татарской мечетью». А весь район вокруг мечети петербуржцы называют «Татарстаном».
Евреи в Петербурге появились рано. Еще при Петре I. Хотя ни о каком землячестве или общине не могло быть и речи. Первый российский император Петр I евреев не любил. Несмотря на то, что в его ближайшем окружении было относительно много крещеных евреев. Польским евреем был вице-канцлер Шафиров, португальским евреем – первый генерал-полицмейстер Девиер, испанским евреем – любимый шут Петра Ян Акоста. Подобными парадоксами национальной политики напичкана вся история России. Даже в периоды наивысшего расцвета антисемитизма в верхних эшелонах власти всегда находились два-три «любимых еврея». По большому счету, евреев в Петербурге не было до 1770-х годов. Это дало повод к легенде о том, что подобная странность определена свыше, чуть ли не Богом, что евреи не жили в Петербурге только потому, что в летние месяцы, в период белых ночей, «ночи нет» и поэтому нет возможности определить время утренней и вечерней молитв. Известно, что ортодоксальные евреи время начала молитв определяют по заходу солнца.
Только после присоединения к России Польши и Литвы, в результате чего евреи, проживавшие на этих территориях, автоматически стали подданными Российской империи, они постепенно начали появляться в столице. Процесс этот сопровождался различными, порою абсурдными ограничениями. Так, например, Сенат почти одновременно издал два указа, взаимоисключавшие друг друга. По одному из них в Петербурге имели право жить фармацевты, но только до тех пор, пока не становились торговцами. По другому – евреи-торговцы могли селиться в столице и жить в ней, пока не поменяют своей профессии. Сохранился старый анекдот. Встречаются в поезде два еврея. Оба Рабиновичи. «Вас за что выслали?» – спрашивает один. «Я дантист, но мне надоело лечить зубы и я стал торговать. А вас?» – «Мне противно стоять за прилавком, поменял профессию, вот меня и выселяют». – «Знаете, есть комбинация». – «Какая?» – «Давайте поменяемся документами. Не все ли равно русскому правительству, какой Рабинович служит, а какой торгует».
Ограниченной для евреев была и служба в царской России. Однако они служили. В Петербурге любили рассказывать не то анекдот, не то легенду о том, как однажды во время Пасхи император после богослужения в кафедральном соборе начал целовать присутствующих, говоря при этом: «Христос воскресе!» Наконец дошел до часового, с теми же словами поцеловал его и к удивлению своему услышал в ответ: «Никак нет. Это неправда». Оказывается, часовой был евреем.
Основным районом расселения евреев в Петербурге была Коломна. Один из участков Коломны позади Мариинского театра в начале XX века, по свидетельству Осипа Мандельштама, в народе называли «Еврейским кварталом». Фольклорная традиция называть районы города по национальности его основных жителей была продолжена и в советское время. Правда, верные ленинцы-интернационалисты подкрашивали подобные микротопонимы сладким сиропом антисемитизма. Так, участок проспекта Тореза в Сосновке на советском жаргоне назывался «Кварталом еврейской бедноты». Как, впрочем, и многие дома, где, по мнению черни (в пушкинском понимании этого слова), процент проживающих инородцев превышал допустимую квоту, назывались «Еврейскими домами», «Домами еврейской бедноты», «Башнями Сиона» и т. д. и т. п.
В 1893 году в Коломне была выстроена Большая Хоральная синагога. Среди евреев города бытует легенда о том, что для строительства этой синагоги – «самой большой и красивой в Европе», место именно на Большой Мастерской улице в Коломне выбрано не случайно, что эта земля принадлежала самому махровому антисемиту и что синагога могла бы выглядеть еще краше и богаче, если бы царь разрешил украсить ее золотом и серебром. Синагога возводилась стараниями барона Горация Гинцбурга – крупного банкира, золотопромышленника и щедрого филантропа. Гинцбург прожил в Петербурге более пятидесяти лет и долгое время был бессменным лидером еврейской общины. Но когда в 1909 году он умер, то похоронили его в Париже согласно воле покойного. Однако, по широко распространенной среди евреев легенде, Гораций Гинцбург покоится на Преображенском кладбище в Петербурге.
Более того, желающие могут увидеть и само захоронение с гранитной плитой, наклонно лежащей на постаменте и украшенной каменными гирляндами. Могила безымянна. Никаких надписей на ней нет. По другой версии, эта плита установлена петербургской еврейской общиной сразу после смерти Гинцбурга в память о знаменитом бароне.
О возникновении первого в Петербурге еврейского Преображенского кладбища сохранилась любопытная легенда. Согласно ветхозаветной традиции еврейского народа, обрекать душу умершего на одиночество в загробном мире запрещалось. Поэтому первое захоронение на любом новом кладбище должно было быть двойным. Случилось так, что зимой 1875 года в лаборатории Охтенского порохового завода при взрыве погибли два лаборанта еврейской национальности. На Преображенском кладбище сохранилась их общая могила, отмеченная стелой. На ней надпись по-русски и по-еврейски: «Берка Бурак, Мошна Фрисна. Лаборатисты Охтенского порохового завода 23 лет от роду. Погибли при взрыве лаборатории 28 февраля 15 адера и погребены на кладбище 2-го марта 1875 года». Будто бы это и есть первая могила первого еврейского кладбища в Петербурге.
В 1970-х годах в петербургском фольклоре появился новый микротопоним. Преображенское еврейское кладбище стали называть «Линией Маннергейма». Здесь нашли свое упокоение те, над кем насмехались и кого ограничивали в правах. На языке идеологов ленинской национальной политики – «окопались». И теперь уже никто не мог лишить их родины.
Антисемитизм, как инструмент политического манипулирования, всегда присутствовал в арсенале русских правительств. С этим связана легенда о древних сфинксах, привезенных в Петербург из Египта в 1832 году. Будто бы давным-давно они закрыли глаза, увидев кровавые кресты, которыми погромщики пометили двери еврейских жилищ, и раскрыли их только на новом месте, в Петербурге. Проснулись от холода и вновь увидели над промерзшей белой рекой блеснувший золотом тот же самый знак креста. Это в день Крещения перед Зимним дворцом проходила церемония водосвятия… И сфинксы вновь, и уже навеки, сомкнули глаза.
