Кельты с удовольствием рассказывали предания и легенды, которые с давних времен стали основным выражением их этнической идентичности. В Ирландии, где традиции сохранились лучше всего, до сих пор есть известные сказители, живущие в области Гэлтахт на западной оконечности острова {38}. В 80-х годах мне посчастливилось познакомиться с доктором Шеймасом О’Кахонем, преподавателем кафедры ирландского фольклора Университетского колледжа в Дублине. Тот любезно познакомил меня с потрясающим богатством ирландского фольклора. Существует несколько больших мифических циклов на ирландском гэльском языке, и кафедра доктора Шеймаса О’Кахоня располагает примерно 800 вариантами каждой из основных легенд. Почти все деревни в Ирландии имеют свою собственную версию каждой из основных легенд.
Существует интересная сказка под названием «Человек, которому нечего было рассказать». В ней говорится об усталом и заблудившимся путешественнике, который постучался в крестьянский дом, умоляя дать ему воды, пищу и ночлег. Хозяин впустил путника и предложил ему все, что он просит, но при условии, что вместо оплаты тот расскажет ему какую-нибудь историю. Путешественник не смог этого сделать, и вдруг он неожиданно обнаружил, что проваливается сквозь землю во мрак подземного царства. Затем с ним стала происходить череда несчастий, которая длилась до тех пор, пока, наконец, он не приобрел достаточного опыта, чтобы сочинить собственную историю. И, в конце концов, именно рассказанная им история спасла его.
Когда мы начнем рассматривать истинные корни артурианских легенд, очень важно обратить внимание на то наслаждение, которое испытывал рассказчик от самого процесса рассказывания, от возможности передать опыт от человека к человеку через живое слово. Многие элементы этих легенд изустно проходили сквозь множество поколений, пока благодаря письменности не оказались зафиксированными на пергаменте.
Есть что-то особенное в кельтском искусстве владения словом, такое же мгновенно узнаваемое и характерное, как их декоративное искусство. И это «что- то» – назовем его частицей кельтского сердца – является настолько мощным и настоящим, что пережило все удары и суету двух тысячелетий, подарив нам только в этом веке таких мастеров слова, как Иейтс, Джойс, Синдж, Дилан Томас и Шеймас Хейни, не считая многих других. Легенды об Артуре, где большую часть текста занимают приказания Артура разным рыцарям отправиться в странствие и на поиски приключений, предоставляют нам прекрасную возможность насладиться этим искусством. Когда рыцари в конце концов возвращаются ко двору, Артур неизменно приказывает им перечислить все, что с ними произошло, и рассказать свои истории. Он прекрасно понимает, что мы учимся через опыт, и через обмен опытом мы становимся мудрее.
Истории об Артуре имеют глубокие корни в кельтской традиции сказительства, в этом не приходится сомневаться. Но возникает вопрос, до какой степени содержание легенд является воспроизведением кельто-британской культуры Темных Веков или даже предшествующего периода? На этот вопрос я собирался ответить в данной главе, и теперь подошло время свести собранные сведения воедино.
Во-первых, если начать с самого простого, легенды, изложенные на бумаге, представляют собой смесь исторических реалий Раннего Средневековья и событий тех времен, когда были записаны эти легенды. Мы рассмотрим это более пристально в третьей главе, в которой прослеживаются изменения, происходившие с нашими сказаниями между 1136 годом, когда Гальфрид Монмутский написал «Историю бриттов», и годом 1485, когда Кэкстон {39} опубликовал «Смерть Артура» Мэлори {40}.
Эти изменения точно отражают эволюцию культур, представителями которых были авторы на протяжении 350-летнего периода европейской истории. Но, глядя на эти события из сегодняшнего дня, становится очевидным, что многие детали перенесенных на бумагу легенд прямо взяты авторами из своего повседневного опыта, а не из знания ими ранней (или даже поздней) кельтской культуры и истории. В частности, описание окружающего мира – двора, ежедневных христианских религиозных обрядов, ристалищ, кодекса рыцарской чести и куртуазной любви – напрямую отражает особенности ХП-XV веков, но никак не реалии IV века. Военные аспекты легенд имеют тот же уклон – абсолютное преобладание конницы и равнодушие к пехоте более соответствует летописям Позднего Средневековья, а не Темных Веков Британии.
Что касается костюма и платья, то письменные источники неоднократно и детально описывают средневековые одежды мужчин и женщин. Мужчины в этих летописях – бородатые, тогда как Цезарь отмечает, что галлы брили свое тело полностью, кроме головы и верхней губы. На художественных изображениях кельтские мужчины предстают или с усами, или с бородой. Оружие, доспехи, сбруя и украшения для лошадей, встречаемые в письменных источниках, также явно родом из Средневековья, хотя надо отметить, что существует некая неразрывная связь между кельтским периодом и временем авторов сочинений.
У кельтов были длинные мечи, кольчуги и искусно сделанные шлемы, но всадники не могли использовать тяжелые копья, так как у них не было стремян. Удары копьем на полном скаку и рыцарские турниры были невозможны, пока в Британии не появилось стремя.
При том, что римляне широко использовали военную атрибутику, мне не встретилось ни одного свидетельства ее применения кельтами: у них не было ни знамен, ни флагов, а украшали они только свои щиты и шлемы. Однако в артурианских легендах приводится много упоминаний о том, что свои штандарты и прочие предметы военной доблести кельты украшали изображениями и реальных животных, таких как вепрь, орел, и мифических зверей, в особенности дракона. Сообщения об этих символах на зубцах и башнях, венчавших каменные стены замков, часто встречаются в письменных источниках и являются еще одним отражением средневековой культуры, бритты же и до и после римского завоевания полагались в основном на земляные фортификационные сооружения.
Взаимоотношения между королями и королевствами, королями и их вассалами, военными предводителями и их подданными, возможно, наиболее исторически достоверно отображены в письменных источниках, хотя элементы системы феодальной вассальной зависимости также привнесены в большинство легенд из позднейших времен. Однако теме рабства в этих источниках уделено незначительное внимание, возможно в силу того, что к тому времени прямое владение людьми как собственностью в широком масштабе было заменено договорными системами, закрепляющими сервов и вилланов за их сюзереном. Также в письменных источниках редко упоминается об использовании заложников, возможно, потому, что эта форма политического давления стала менее значимой в обретших большую стабильность централизованно управляемых монархиях средневековой Европы. Но роль хозяина на пирах и торжествах, где можно было продемонстрировать бросающееся в глаза богатство и утвердить политический престиж, все еще считалась важной частью «большой игры» в Средневековье, так же, как это было в Темные Века.
Вот что удивительно: прослеживается определенное единообразие в изложении мистических и волшебных событий в книжной традиции артурианского цикла и в кельтских представлениях в сфере мистики и волшебства. Странствия в поисках Грааля имеют только поверхностный налет христианства. Гораздо лучше он заметен в традиционных представлениях о вечной жизни, покоящейся в Котле Возрождения. По аналогии центральная роль святой воды и священных полян, а также их ассоциация с целомудренными девами в белых одеждах (имя королевы Гвиневеры переводится как «белая женщина» {41}) несомненно являются прямым отголоском кельтского прошлого. Такие мотивы, как отсеченные головы, кровь, исцеляющая сила отсеченной головы, также имеют кельтские корни. Хотя мы увидим, что эти глубокие мистические представления были распространены далеко за пределы кельтского мира.
Поразительно, что такое множество этих крайне мрачных мотивов вошло в сочинения людей, принадлежавших к народу, который исповедовал христианство на протяжении нескольких столетий до того как они прикоснулись пером к бумаге. Для меня это является свидетельством недоказуемого – того, что мистическая эзотерика язычества была пронесена через столетия в устной традиции. Я уже говорил, насколько значимым и важным для бриттов и их кельтских родственников было пересказывание мифов. Мы знаем из великолепного «Беовульфа» {42} и скандинавских саг о том, что саксы, а позже викинги, тоже очень почитали традиции своего устного народного творчества. Мы также знаем о том, что держать горящим факел мифического героизма «Золотого Века» считалось священным, если не христианским, долгом. Эти волшебные сказания подразумевают наличие связующих нитей со сверхъестественным прошлым, преемственность наследия, которое христианство – чуждая и агрессивно обращающая в свою веру догма – не могло никогда полностью подавить. Пожалуй, единственно безопасным способом сохранить этот волшебный мир живым в обществе, где доминировала враждебная доктрина, была возможность рассказывать предания старины шепотом на ухо, передавая их из поколения в поколение, из уст в уста.
