Принц предстал перед королевским судом. Любопытно, что его защищали два адвоката: легитимист Берье и пламенный республиканец — Мари. Пример примечательный: подзащитный и его адвокаты, все трое принадлежащие к различным политическим течениям, были объединены своего рода духом непримиримой оппозиции к Июльской монархии. На суде принц неоднократно упрекал режим в отказе от принципа прямого обращения к народу и ратовал за возврат к институтам Империи. Сэнт Марк Жирардан после дебатов в палате пэров даже утверждал, что «эти стычки скрыли принца от высших классов, выставив его напоказ перед народом»{86}, о чем также свидетельствовали сочувственные отзывы делу Луи-Наполеона со всей страны{87}. Некий житель Валансьенна в 1840 году открыто высказывался в поддержку Луи-Наполеона, и нужно отметить, что сочувственные делу принца отзывы приходили со всей страны. В своем классическом труде по истории Французской революции 1848 года Даниель Штерн не без основания утверждала, что из различных симпатий, из различных течений общественного мнения скоплялась значительная сила вокруг имени Бонапарта. «В одном письме, — отмечала она, — написанном в то время, я нахожу любопытную оценку этих течений общественного мнения: «При настоящем положении вещей многие деятели разных партий примыкают к принцу. Направление умов в этом смысле особенно замечается в провинции. В Париже оно обнаруживается довольно ярко среди депутатов. Среди них насчитывают человек тридцать, которые охотно высказывают свои мысли в этом направлении. Вся бывшая крайняя левая целиком стоит на этой точке зрения, и такие идеи затронули уже в сильной степени левую, группирующуюся вокруг Одилона Барро; движение достигло уже до ее вождя, который остается пока в крайней нерешимости. Тьер некоторым кажется подозрительным. Мне кажется, что это напрасно. Тьер начинает сомневаться в династии, но он не отпал от нее. Это, может быть, единственный человек, который знает наше положение со всех сторон. Он в глубине души империалист, но он слишком опасается революции, чтобы сделаться революционером… Бонапартистская партия пускает свои побеги и в консервативную партию — правда, это бывает в исключительных случаях, но все-таки бывает. Словом, это партия, которая составляется из людей, потерявших свое положение, а таких теперь так много, что сила на их стороне»{88}.
Итак, о Луи-Наполеоне узнали после двух неудачных попыток военного переворота. В действительности, хотя их автор и был выставлен в смешном свете, сейчас точно известно, что заговорщическая сеть раскинулась очень широко по всей Франции. Сам заговор вполне вписывался в целую череду заговоров времен Реставрации, менее хорошо подготовленных, но встречающих повсюду сочувствие и поддержку от простого народа, настроенного резко против Бурбонов. И если в Страсбурге принц угодил в ловушку, приготовленную полицией, то во время булонского дела правительство Луи-Наполеона, да и сам Гизо были встревожены не на шутку. Правительство даже отказалось от проведения тщательного расследования, поскольку в заговоре были замешаны, кроме армейских чинов, и высшие чиновники государства, их разоблачение могло привести к падению самого режима. В целом армия сочувствовала Луи-Наполеону в его планах установления империи. Одним словом, неудавшиеся заговоры сделали принца и признанным претендентом, и объектом сочувствия народных масс. Перед правительством встала проблема: что делать с человеком, существование которого нежелательно для режима? Расстрелять племянника Наполеона в то время, когда было сделано все возможное для прославления героического прошлого, было рискованно, поэтому специально для Луи-Наполеона был введен новый вид наказания — пожизненное заключение в крепости. Так, на долгие шесть лет он оказался заточенным в крепости Ам под бдительным надзором полиции и усиленной охраной.
Во время заключения в крепости принц страшно страдал и морально, и физически. Многих поразил контраст между почестями, воздаваемыми праху Наполеона, и суровым заключением, которому подвергался его племянник. «В то время как смертные останки императора обоготворяются, — писал Луи-Наполеон, — меня, его племянника, похоронили заживо». Таким образом, тюремное заключение предоставило принцу дополнительные преимущества: он приобрел ореол мученика — борца с антинародным режимом и вошел в доверие к республиканцам. Директор региональной республиканской газеты «Прогрэ дю Па-де-Кале» Фредерик Дежорж, с которым принц познакомился еще во время своего пребывания в Лондоне, предоставил ему страницы своего издания для пропаганды бонапартистских идей, которые были близки республиканцам. Таким образом, республиканские издания «Геттёр дё Сэнт-Квентэн» и «Прогрэ дю Па-де-Кале» с 1842-го по 1845 год публиковали его статьи на различные темы, в которых принц разоблачал антидемократический характер Июльской монархии и ее реакционную сущность, парламентскую коррупцию и существование знати, ставшее анахронизмом, а также затрагивал проблемы внешней политики.
Возможность публикаций трудно переоценить — они оказали огромное влияние на формирование наполеоновской доктрины и привлекли массу симпатий к принцу. Основанный в 1842 году журнал «Ревю де Лямпир» внес большой вклад в распространение идей принца и слияние культа Наполеона с бонапартизмом в 1848 году{89}. Так, в нем были опубликованы «Наполеоновские идеи» и «Наполеоновская идея». Эти два произведения легли в основу зарождающейся концепции Луи-Наполеона, которая приобрела законченный вид с изданием в 1844 году «Уничтожения нищеты»{90}. Впервые эта брошюра была опубликована в газете «Прогрэ дю Па-де-Кале», а в последующем она переиздавалась пять раз до 1848 года и стала краеугольным камнем бонапартистской пропаганды среди рабочих во время президентских выборов.
Нужно отметить, что во время пребывания в заключении принц уделял самое пристальное внимание социальным и экономическим вопросам. Известно, что в его библиотеке в Араненберге были книги сенсимонистов и английского социалиста Роберта Оуэна. В крепости Аме он подписывается на газету «Ателье» и знакомится с трудами Адама Смита, Луи Блана и Жан-Батиста Сэя. Луи-Наполеон критически относился к идеям либерализма, считая, что государство должно вмешаться в отношения между наемными рабочими и хозяевами предприятий. Принц настолько глубоко вник в суть теории сенсимонистов, что известный французский исследователь Луи Жирар даже назвал его «сенсимонистским цезарем». Да, можно говорить о влиянии идей Сен-Симона и Луи Блана на принца во время написания работы «Уничтожение нищеты», но в целом взгляд Луи-Наполеона на проблему рабочего класса носит оригинальный и самобытный характер, который Дансетт определяет как государственный реформизм и милитаризм{91}. И если большинство открыло для себя эту работу уже после Февральской революции, то рабочие знали о ней гораздо раньше и неоднократно выражали благодарность принцу за то, что тот обратил внимание на их бедственное положение. Нужно также отметить проницательность принца и его дар предвидения, поскольку идеи, исповедуемые им, появились на заре индустриальной эры, и он внес огромный вклад в развитие социально-экономической мысли своего времени.
Окидывая взором современное состояние экономики в Европе, Луи-Наполеон с грустью констатирует, что в то время как Великобритания и Германия вступили на путь индустриального развития, Франция отстает от них и скатывается в разряд второстепенных европейских государств. И многие французы чувствуют это и ставят в вину режиму Июльской монархии, впрочем, не понимая причин отставания, превративших великую нацию эпохи наполеоновских войн в сборище биржевых маклеров. Луи-Наполеон считает, что не все потеряно, и предлагает путем всестороннего развития экономики ликвидировать наметившееся отставание и вернуть стране ранг великой державы. В частности, принц предлагает проект налоговой реформы, предусматривающий введение прогрессивного налогообложения. Образно он описывает этот процесс следующим образом: «Взимание налога можно сравнить с действием солнца, которое поглощает пар, исходящий от земли, чтобы затем в виде дождя распределить ее по всей земле, нуждающейся в воде, чтобы быть плодородной». «Работа, — писал принц, — создает финансовое благополучие, потребление — вот действительная основа процветания страны. Первым делом правительству надо постараться увеличить внутреннее потребление, сделать это можно за счет развития производительности сельского хозяйства. Мы не производим слишком много, но и не потребляем достаточно». Гениальным способом для своего времени, на пятьдесят лет раньше Кейнса, Луи-Наполеон рассматривал проблему увеличения национального богатства путем активных государственных инвестиций в экономику и роста потребления. Только по мере достижения благосостояния, подчеркивал принц, исчезнут пороки и не надо больше будет управлять народом при помощи страха и принуждения. А с достижением благосостояния раскрываются невиданные прежде перспективы «лучшего будущего».
