И когда Иван Грозный обратился в Рим относительно посредничества в заключении мира с поляками, к нему поехал один из высших иерархов иезуитского ордена Антонио Поссевино. Конечно, ничего из этого не вышло. Царь был себе на уме. Принял легата хорошо, предоставил посредничать в переговорах, многократно беседовал, но когда тот коснулся своей главной цели, поднял его на смех, назвав папу “волком”, чем немало смутил Поссевино. В остальном же Иван связей с Западом не прерывал, племянницу Марию выдал за датского принца Магнуса, которого пытался сделать “ливонским королем”, да и сам подумывал в девятый раз жениться на британской принцессе Марии Гастингс. Однако Рим с тех пор проектов подчинения России не оставлял и пристально отслеживал процессы в стране.
Это облегчалось тем, что важным центром Контрреформации стала Польша. Там в 1587 г. был избран на престол шведский принц Сигизмунд III Ваза, хотя и выходец из лютеранской страны, но ярый католик. Ближайшим его советником стал папский нунций, страну наводнили иезуиты. Заработала их цензура. Публично сжигались сотни книг — сочинения Коперника, историка Мартына Бельского и др. Современник писал: “Лучшей забавой иезуитов было сжигать древние польские рукописи”. Развернулись преследования ученых Краковского университета. Но применялись и более тонкие методы — в одной лишь Литве открылось 12 иезуитских школ. Принимали туда всех, и протестантов, и православных, причем вовсе не перевербовывая их в католичество. Считалось, что зерна, зароненные учителями, должны подействовать исподволь, ненавязчиво.
Сигизмунд решил покончить и с казачьими свободами. От его имени было издано постановление сейма: “Государственные сословия обратили наше внимание на то обстоятельство, что ни государство, ни частные лица не извлекают никаких доходов из обширных, лежащих впусте наших владений на украинском пограничье за Белой Церковью. Дабы тамошние земли не оставались пустыми и приносили какую-нибудь пользу, мы на основании представленного нам всеми сословиями права будем раздавать эти пустыни по нашему усмотрению в вечное владение лицам шляхетского происхождения за заслуги перед нами и Речью Посполитой”. Области, отвоеванные и удержанные доблестью казаков, получали новых хозяев и тот же статус и тяготы, что внутренние районы Польши.
На Руси после Ивана престол достался его сыну Федору, а фактическим правителем стал шурин царя Борис Годунов. Страна оправилась от террора, отдохнула от прошлых войн, реорганизовала армию. И в 1590 г. вновь ударила по шведам, одержав полную победу. По Тевзинскому договору Россия вернула выход к Финскому заливу, получила право торговли на Балтике, наши купцы появились на рынках Копенгагена, Стокгольма, германских городов. Кстати, в этой войне отличился двоюродный брат царя по материнской линии Федор Никитич Романов. Который станет потом родоначальником новой династии. Но это случится позже, а тогда Федор Никитич был лихим рубакой, непревзойденным наездником и считался первым щеголем на Москве. Когда хотели польстить чьему-либо красивому костюму, говорили: “Он точно Федор Никитич!” Но проявил себя и неплохим полководцем. Участвовал в нескольких походах, исполнял должность псковского наместника, командуя войсками на Ливонском направлении, а завершил войну воеводой полка правой руки (второй по рангу пост в русской армии).
Привилегии, данные Грозным его любимцам-англичанам, были при Федоре урезаны. Благо в северных портах появились еще и голландцы, тоже начавшие широкую торговлю с русскими. Охотно приезжали служить военные, был сформирован 5-тысячный корпус из иностранцев. В Россию эмигрировали от польских притеснений многие лифляндские дворяне. Правда, одно время казалось, что с Запада сгущаются тучи. В 1592 г. Сигизмунд III унаследовал и шведский престол после смерти отца Юхана. Два могущественных государства объединились в личной унии! Но король оказался никудышним политиком. Целиком попал под влияние папы и Габсбургов, подчинив государственные интересы римским и имперским. В угоду им ввязался в неудачную войну с Турцией, помогал императору подавлять мятежных венгров.
А внутри страны ужесточил борьбу за католицизм. В условиях дворянских “вольностей” протестантские учения в Речи Посполитой нашли много сторонников. Были аристократы, исповедующие лютеранство, кальвинизм, арианскую ересь, отрицавшую Св. Троицу. Но особенностью польской Контрреформации стало то, что подобное “диссидентство” знати оставалось вполне допустимым, вписывающимся в рамки тех же “свобод”. А борьба развернулась против… православия, не имеющего к Реформации ни малейшего отношения. Иезуиты сумели обработать Луцкого епископа, и от его имени была инициирована кампания по подчинению Превославной Церкви папе. Сигизмунд издал соответствующий универсал, и в 1596 г. в Бресте был созван собор. Представленные на нем священнослужители разделились на две партии, заседавшие отдельно и вынесшие противоположные решения. Одна, во главе с Киевским митрополитом Рагозой, постановила признать соединение церквей, лишить сана епископов, не признавших унии, и прокляла их вместе со сторонниками. Другая постановила лишить сана Рагозу с приспешниками, просить короля не чинить насилия в делах веры и разрешить послать своих делегатов на сейм.
Разумеется, Сигизмунд поддержал первую партию. Начались захваты имущества Православной Церкви и погромы униатами неподчинившихся храмов. Доходило до того, что Луцкий староста Симашко ввел особый налог на посещение церквей православными, а в Страстную субботу и Св. Воскресенье устроил в притворе храма танцы, приказывал гайдукам стрелять в иконы. В ответ на закабаление казачьих областей и притеснения веры вспыхнули восстания. Сперва — Косинского, погибшего в бою. Потом — Наливайко. Мятеж подавили, Наливайко и его полковников Лободу и Мазепу схватили и изжарили в Варшаве в медном быке, специально предназначенном для мучительных казней. Но религиозная нетерпимость Сигизмунда не пошла ему впрок. Встревожились шведы, как бы он не стал реставрировать католицизм у них, и в 1599 г. совершили переворот, возведя на трон его дядю Карла IX. С этого момента Польша и Швеция стали смертельными врагами.
В общем король перессорился со всеми. И с турками, и со шведами. И с русскими — но в положении, в котором он оказался, вынужден был в 1600 г. подтвердить с Москвой прежнее перемирие еще на 20 лет. Поссорился он и с подданными. Шляхту раздражали постоянные проколы во внешней политике. А на Украине продолжались восстания — в Добровнице, Остре, Брацлаве, Корсуни. Сейм издал постановление “О своеволии Украины”, предписывающее “беспощадные кары” за любые “эксцессы”. И Сигизмунд решил окончательно прижать казачество, запретив продавать простонародью оружие и сводя реестр к 1 тыс. чел. Были направлены войска для разорения Сечи и особые урядники, обязанные следить, чтобы крестьяне “не бегали в казаки”.
Для защиты веры в Речи Посполитой стали возникать православные братства: Львовское, Виленское, Киевское, Могилевское. Они открывали собственные школы в противовес иезуитским, организовывали типографии для выпуска религиозной литературы, брали под защиту гонимых священников, готовили кадры для православной пропаганды. Эти братства действовали в контакте с правительством и Церковью России, при их активной поддержке. Из Москвы финансировалось печатание книг, строительство храмов. Поэтому проекты подчинения Руси Риму становились еще более насущными. За них теперь цеплялась проблема торжества унии в Польше. Да и православные церкви балканских стран, покоренных турками, сильно зависели от материального и дипломатического покровительства царя.
И усилия в данном направлении предпринимались неоднократно. К Федору Иоанновичу папа Климент VIII направил прелата Комулео, иллирийского славянина, изучившего русский язык. Целью посольства было склонить русских к войне с Турцией в союзе с Габсбургами, и Москву даже соглашались признать “Третьим Римом”, обещали ей отдать Константинополь, подсказывали, что присоединение “единоплеменных и единоверных” славянских народов Балкан — не только право, но и “прямое назначение” Москвы. Но вот только для этого… надо бы признать церковную власть папы, который обеспечит все победы и вознаградит царя императорской короной. В 1601 г. с аналогичными целями послы Рима Коста и Миранда отправились якобы транзитом через Россию в Персию и подъезжали с переговорами к Борису Годунову. Успеха не было. И иезуиты в своих донесениях сетовали: “И при таком изобилии духовной рыбы (т. е. потенциальных обращенных) нельзя протянуть рук, чтобы взять ее…” “О, если бы наши отцы с самого начала пришли в эту страну не под своим, а под чужим именем! Многое тогда было бы в лучшем положении”. Вскоре такая возможность им предоставилась.
