Но мы прекрасно знаем, что западноевропейское рыцарство своими корнями уходит в землю. Его кормят крестьяне, сидящие на его земле, оно входит в состав класса землевладельцев-феодалов, землей оно связано с деревней, с общиной, в каких бы отношениях оно к ней ни стояло.
И, конечно, у всякого исследователя древнерусской жизни естественно возникает вопрос о том, как живут "мужи" древней "Правды Русской". На этот вопрос наши исследователи отвечают по-разному, либо вследствие неясности предмета предпочитают никак на него не отвечать. Но мы должны согласиться с тем, что этот вопрос слишком важен, чтобы обходить его молчанием. Если состояние источников не позволяет нам ответить на вопрос точно, то мы не в праве игнорировать и неясные намеки источников. Они требуют комментария.
В древнейшей "Правде" в ст. 13 читаем: "Аще поймет кто чюжь конь, любо оружие, любо порт, а познает в своем миру, то взяти ему свое, а 3 гривне за обиду".[79]
Поскольку здесь речь идет о тех же "мужах", интересы которых отображены в тексте этой "Правды", на что также указывает и перечень предметов (конь, оружие, порт), характерных именно для "мужей"-рыцарей, на нас лежит обязанность объяснить, в какой связи находятся "мужи" и "миры".
Тут есть стороны дела совершенно несомненные и вытекающие из них более или менее обоснованные предположения: 1) мир — это несомненно община; 2) община имеет определенные границы, которые учитываются законом при разыскивании пропавших вещей; это тоже совершенно ясно; 3) тот, кто ищет свою пропавшую вещь, т. е. по нашему предположению муж-рыцарь, связан со "своим миром". Это хотя и предположение, но его не трудно обосновать.
В чем именно выражается эта связь, мы из данного текста не видим, но что она есть, это очевидно, потому что мир по отношению к "мужу" называется в "Правде" его миром, т. е. тем миром, с которым он связан, в котором по всей видимости он и живет. Мне думается, что до некоторой степени помочь нам в разрешении загадки могут и другие статьи той же "Правды". Статья 17, хотя она, быть может, и не одновременного с первыми статьями происхождения, говорит о господине, владеющем "хоромами", в которых скрывается ударивший "свободного мужа" холоп. Этот господин достаточно силен, чтобы оказать сопротивление тем, кто разыскивает скрывающегося холопа. Перед нами встает вопрос о TOW, где стоят эти хоромы, где живет их господин. Можем ли мы игнорировать здесь наличие миров-общин? Думаю, что самая простая гипотеза, способная помочь в уяснении конкретного смысла" этих статей, заключается в том, что "господин" и "муж" — это два термина, которые обозначают одно и то же понятие, что все действие происходит на территории "мира", т. е. в общине, хотя, быть может, и не совсем в одно и то же время.
В городе или в деревне — это в данном случае все равно, потому что города, кроме нескольких наиболее крупных, в это время еще не совсем обособились от "мира". Город в "Пространной Правде" не случайно противополагается хоромам ("А кто сам своего холопа досочится в чеем любо городе или в хороме…" — ст. 114 Карамз. сп.)[80]
Эволюция соотношения между мирами и городами заключается в том, что по мере внутреннего развития городов, по мере роста их экономического и политического значения, они становятся во главе миров, и самый термин мир заменяется в таких случаях термином град. Именно в этом смысле летопись упоминает древлянские грады, которые успели сдаться Ольге и приступили к своему обычному занятию ("делают нивы своя", см. стр. 29). Этим же объясняется и факт отсутствия термина град в древнейшей "Правде", где он поглощается термином "мир", и замена термина "мир" в позднейшей "Правде" XII в. словом "град": "Аще кто конь погубит или оружие или порт…, а последи познает в своем граде, а свое ему лицем, взята, а за обиду платити ему 3 гривны" (ст. 34 "Пространной Правды", Троицк. IV сп.[81] Ср. ст. 13 "Правды" Ярослава).
Приблизительно в таком же смысле употребляется термин grod и в Польше.
Итак, наиболее вероятное объяснение ст. ст. 13 и 17 древнейшей "Правды" позволяет нам представлять себе дело так: мужи-рыцари связаны с мирами-общинами, живут на их территории, где и стоят их крепко сложенные хоромы, способные защитить своего хозяина.
Если это так, — а едва ли более вероятное предположение возможно, — то возникает дальше вопрос о челяди, которой владеют "мужи". Что делает в господской усадьбе челядь?
Для тех, кто убежден, что в это время наши предки занимались "охотой и торговлей", неизбежно предположение, что эта челядь ходит с луками по лесам, стреляет белок и куниц с тем, чтобы доставить "скору" своему хозяину, который ждет своих челядинцев с охотничьей добычей и готовит лодьи для отправки мехов на далекие заграничные рынки.
Для тех, кто думает, что мужи-дружинники этого времени живут данью с покоренных народов и не интересуются ни землей ни хозяйством, челядь вообще не объяснима: ее некуда приткнуть.
Для тех же, кто считает такую картину несоответствующей показаниям всех наших источников, кто считает, что основное занятие наших предков в эти древние времена было земледелие (подсечное и пашенное), неизбежно заключение, что челядь прежде всего работает на земле, обрабатывает землю и своим земледельческим трудом кормит своего хозяина-господина-мужа-рыцаря. Это заключение полностью подтверждается "Правдой" Ярославичей (см. стр. 29, 86–93), где вотчина с ее сельским хозяйством изображена с такой ясностью, что ее может не видеть только тот, кто не хочет ее видеть. Игнорировать вопрос о том, когда успела возникнуть эта вотчина, к XI в. представляющая собой полную картину крупного земельного владения с явным преобладанием сельского хозяйства, невозможно. Десятилетиями такие процессы не измеряются. Тут необходимы столетия.[82]
Стоит заглянуть внимательно в "Правду" Ярославичей, чтобы убедиться в том, что тут действительно изображено княжеское хозяйство, княжеская усадьба с полями, устойчиво существующими. "Пространная Правда" называет орудия производства уже не подсечного, а пашенного земледелия. Аппарат управления княжеской вотчины тоже говорит о том, что здесь мы имеем не подсеку, а настоящее полевое хозяйство.
В некоторых списках "Пространной Правды" имеется статья: "А се уроци ротнии: от головы 30 кун, а от бортьные земли 30 кун без трею кун, такоже и от ролейные земли, а от свободы 9 кун (ст. 109 Троицк. IV сп.). Под ролейной землей, являющейся в данном случае предметом спора, разрешаемого на суде путем присяги, конечно, разумеется земля пашенная.
Посмотрите, с какой осторожностью относится население к княжескому полю. Иноки Киево-Печерского монастыря вместе со своими прихожанами выбирают место для постройки каменной церкви. Собралась значительная толпа, которая ходила около "близь прилежающего" княжого поля, не рискуя, однако, на нем остановить свой выбор, хотя место было самое подходящее для их намерений. Случайно проезжавший здесь князь Святослав заинтересовался собравшейся толпой, спросил "что творят ту", и узнав, в чем дело, очевидно неожиданно для присутствующих, потому что автор этой повести (составитель жития Феодосия Печерского) объясняет этот поступок тем, что князь "яко от Бога подвижен" был, отдал свое поле монастырю под постройку церкви.
Термин "поле" в наших древних письменных памятниках имеет много значений: пашня, луг, пустое пространство земли вообще, степь и др, В каком именно смысле упомянуто поле в этом тексте, точно сказать трудно. Во всяком случае, этот участок земли, лежащий близ Киева, имел определенные границы и представлял собой значительную ценность (иначе бы монахи не относились к нему так осторожно).
Если он и не был распахан в то время, что как будто и подтверждается некоторыми деталями рассказа, то он рассматривался как участок, годный для пашни или для какого-нибудь иного хозяйственного назначения.
Настоящие пашенные поля мы можем видеть в жалованной грамоте 1146–1156 гг. кн. Изяслава Мстиславовича подгородному Новгородскому Юрьеву монастырю. Граница жертвуемой монастырю земли там обозначена так: "а завод той земли от Юрьевской границы Простью вверх и с Прости возле Ушковскую ораницю по верхней стороне… От Юрьевского межника логом подле Юрьевскую рель да подле Юрьевскую ораницю логом да по конець логу промеж ораницы Юрьевской Ушкова поля да в Просты".[83] Ушково поле, невидимому; здесь то же самое, что и Ушкова ораница, а ораница есть не что иное, как систематически вспахиваемое поле. Нельзя серьезно проводить границу и указывать на ней признаки случайные, не имеющие установившейся топографической точности.
Следует обратить внимание на тщательность, с какой проводятся и фиксируются в документах этого времени границы земельных владений вообще: "а обвод той земли от реки от Волхова Виткою ручьем вверх до Лющик, да Лющиком до кресту, а от креста до коровей прогон, а коровьим прогоном на ольху, а от ольхи на еловый куст, а от елового куста на верховье на Донцовое, а Донцовым вниз, а Донец впал в Деревяницу, а Деревяница впала в Волхов, а той земле и межа".[84]
