несколько слов: Франкенштейн «[зажигает] жизнь в бесчувственном создании». Лаконичность описания позволила Шелли избежать возражений и домыслов и стала одной из особенностей, сделавших ее творение памятником мировой литературы, актуальным во все времена (см. ниже). И все же ее формулировки, при всей своей простоте, наполнены смыслом: они дают отсылку к одному из основных споров того времени – спору, в котором роману Шелли предстоит сыграть центральную, хотя и весьма спорную роль. Что есть жизнь? В чем разница между живым и мертвым? Существует ли некая живительная сила, первооснова, так называемая «искра жизни»? Изменился бы ответ на эти вопросы, если бы люди на самом деле могли реанимировать мертвые ткани организма и оживлять умерших? Получается, что роман Шелли попадает в эпицентр дебатов между витализмом и механицизмом.
Витализм – это учение о том, что жизнь невозможно объяснить или свести только к чисто физическим или химическим терминам и что живые существа наделены некой особой сущностью – душой, или жизненной силой. Противоположная витализму теория, механицизм (иногда называемый также материализмом или физикализмом, хотя это несколько другие вещи), настаивает на том, что жизнь можно объяснить чисто физическими или химическими терминами, что нет фундаментального различия между живой и неживой материей и не существует такого явления, как жизненный дух. Дебаты между двумя этими философскими течениями были весьма актуальны в кругу общения Шелли именно тогда, когда Мэри вынашивала идею своего романа. И действительно, писательница рассказывает, что во время обсуждения «различных философских учений» с Байроном и Шелли они затрагивали тему «природы жизненного принципа и того, есть ли вероятность, что однажды он будет обнаружен и разъяснен». Эти дебаты отражали главные достижения в теории и практике биологии. Сам витализм, однако, уходит корнями еще в период Аристотеля.
ЭНТЕЛЕХИЯ АРИСТОТЕЛЯ
Простые наблюдения всегда были одним из самых сильных аргументов в обосновании виталистического мышления. В момент смерти животное и полностью трансформируется, и в то же время остается прежним: несмотря на то, что жизнь уже покинула тело, грудь перестала вздыматься, а сердце остановилось, материя, из которой состоит существо, кажется неизменившейся. Один и тот же набор тканей в один момент обладает жизнью – со всеми вытекающими последствиями, – а в следующий момент это попросту мясо. Возможно, самый естественный вывод из таких наблюдений состоит в том, что разница между этими двумя состояниями состоит в наличии некой жизненной силы или принципа, духа или души.
Аристотель, наиболее влиятельный натурфилософ древности, основоположник исследований в биологии и естествознании.
Именно такой вывод сделал Аристотель из своих биологических исследований. Он утверждал, что живой организм отличается от материи, из которой он состоит, наличием души, или жизненной силы, которой философ присвоил термин «энтелехия» – некая сущность, делающая реальным то, что изначально было лишь возможностью. Получается, жизненная сила не только дарует созданию жизнь, но и фактически направляет его развитие. Это убеждение помогло определиться с ответом на схожий вопрос: как живые существа приобретают внешний облик и формируют устройство организма из бесформенной, однообразной материи – то есть как яйцо превращается в курицу?
Не все античные философы разделяли позиции витализма. Атомисты и эпикурейцы, такие как Фалес, Демокрит, Эпикур и (позднее) Лукреций были материалистами, видевшими в материи и движении основополагающие принципы и отводящими нематериальному и духовному второстепенную роль. Однако древнеримский физик греческого происхождения Гален все же выступал в поддержку витализма, придерживаясь мнения, что жизненный дух необходим для существования, и, так как он и Аристотель оказали наибольшее влияние на средневековую западную биологию, витализм вплоть до эпохи Просвещения оставался главенствующим направлением. Энтелехия Аристотеля, заключающая в себе цель оживления и результат развития, вписывалась в религиозные взгляды. Бог вдохнул во все живые создания искры жизни, или дýши, и это убеждение в свою очередь помогает осознать естественное сотворение.
Несмотря на господство виталистического учения в Средневековье, в эпоху Просвещения взгляды стали меняться: пытливые умы все старательнее углублялись в изучение анатомии и органической химии. Одним из наиболее влиятельных ученых того времени был Рене Декарт, детально изучавший анатомию. Согласно одной легенде, когда Декарта попросили показать посетителю его библиотеку, он провел его в секционный зал, показал на вскрытое тело на столе и сказал: «Вот моя библиотека!»
Труды Декарта в стенах этой библиотеки живой материи все больше заставляли его смотреть на живые ткани, включая человеческое тело, с позиций механики. Стимулируя волокна сухожилий и мышц, Декарт представлял канаты и блоки машины: «Я не вижу никакой разницы между машиной, созданной мастером, и различными телами, которые создала сама природа». Единственное исключение, допускал он, состоит в том, что размеры машин, созданных человеком, подходят под размер рук, их создавших, а «трубки и пружины, приводящие в движение природные тела, обычно слишком малы, чтобы их рассмотреть».
Исходя из этого восприятия природы как машины, учение, противоположное витализму, получило название «механицизм». Однако на самом деле Декарт ни в коей мере не отвергал витализм. Более того, он считал «животных духов» сущностью, одушевляющей мясные машины, являвшиеся объектом его наблюдений, хотя надо признать, что это все-таки была скорее его вариация на тему механицизма, которую еще называют гидравлической теорией нейромышечной деятельности (см. страницу 40). Гораздо ближе к виталистическому подходу находилось убеждение Декарта, что человек – это не просто машина и что люди существуют благодаря оживляющим их душам. Получается, ученый перенес вопрос жизненного духа в сферы философии сознания. Дуализм Декарта (вера в совершенно разную природу разума и тела) противостоял материализму, или физикализму (вере в то, что разум можно объяснить исключительно на основании материальных или физических фактов). Это противоречие стало еще одной темой романа Мэри Шелли, мы вернемся к нему в главе 4.
А как насчет других животных, помимо людей, а также органов и тканей организма? Кажется, здесь Декарт подрывает сами основы витализма с присущим этому учению четким различием между одушевленным и неодушевленным. Механистические аспекты философии Декарта стали приписывать всей натурфилософии французского Просвещения, хотя на практике все было иначе. Французский натуралист XVIII века Жорж-Луи Леклерк, граф де Бюффон (1707–1788), один из влиятельных в то время ученых-виталистов, проводил четкую границу между matière vive («живая материя») и matière brut («неживая материя»). Бюффон писал о том, что живые тела состоят из частиц материи, отличающейся склонностью к активности и движению, а жизнь возникает из коллективного действия таких «молекул»:
«Жизнь всего (и животного, и растения) – это, кажется, просто результат всех действий,
