душещипательными оборотами («это мое покаяние, свидетельство, мои надежды»). Пришлось трактовать свое выступление на злосчастном Пленуме как критику Лигачева и Секретариата ЦК.
Стоит тут вспомнить и самого забитого (словесно, конечно же!) в 1987 году до полуобморочного состояния правдолюбца, его невнятное бормотание после основательной порки на Пленуме ЦК КПСС, а также покаянную речь на Пленуме МГК. В своем покаянии Ельцин говорил, путая слова так:
«…честное партийное слово даю, конечно, никаких политических умыслов я не имел и политической направленности в моем выступлении не было.
… именно в этот период, то есть в последнее время, сработало одно из главных моих личных качеств — это амбиция, о чем сегодня говорили. Я пытался с ней бороться, но, к сожалению, безуспешно…
Мне сегодня было особенно тяжело слушать тех товарищей по партии, с которыми я работал два года, очень конкретную критику, и я бы сказал, что ничего опровергнуть из этого не могу. И не потому, что надо бить себя в грудь, поскольку вы понимаете, что я потерял как коммунист лицо руководителя. Я очень виновен перед Московской партийной организацией, очень виновен перед горкомом партии, перед вами, конечно, перед бюро и, конечно, перед Михаилом Сергеевичем Горбачевым, авторитет которого так высок в нашей организации, в нашей стране и во всем мире» («МП», 13.11.87).
Впоследствии Ельцин постоянно подчеркивал, что покаянная его речь была связана с болезнью и жестоким действием препаратов, которыми его напичкали врачи. Реально же это было просто проявление уровня его сопротивляемости режиму, уровня его нравственного потенциала. Когда партийная номенклатура показала свои коготки, «правдолюбец» начал молить о пощаде и потом еще долго осторожничал в своих высказываниях.
Например, так: «Нельзя же 70-летний опыт отбросить! Много сделано и народом, и партией, и комсомолом, от этого нельзя отмахнуться. ‹…› Но не торопимся ли мы некоторые процессы перевести на демократические рельсы, которые пока без шпал? Мое мнение: торопимся. ‹…› Вот тут проглядывается либерализация и даже опасная. Надо постепенно переходить к процессам демократизации, по мере готовности, в первую очередь, людей, да и средств производства, условий труда. Помните, еще Ленин говорил, что митинговать митингуй, но требовательность должна быть даже больше, чем у капиталистов» («Пропеллер», 21.02.89).
Яркий пример политического перевертыша!
Мне довелось видеть Ельцина не по телевизору лишь однажды. Это было на встрече с московскими избирателями в кинотеатре «Варшава». Манеры лидера оппозиции мне уже тогда показались отталкивающими. И я даже подумал, что он пьян, но отбросил от себя эту мысль. Ельцин вел себя развязно — именно как подвыпивший человек, который пытается копировать монолог какого-нибудь пошлого эстрадного сатирика. Тогда же я заметил беспалость Ельцина, сначала приняв ее за странную манеру складывания ладони «лодочкой». Это неприятно удивило: физический порок редко не отражается на характере. Оторванные в детской забаве пальцы вполне могли породить в характере Ельцина черты совсем не позитивные.
Из тогдашней встречи с Ельциным я запомнил один эпизод. Когда встреча закончилась, Ельцин пошел по проходу как раз мимо меня и остановился в пяти шагах, остановленной какой-то подобострастно прозвучавшей репликой в духе: «мы вас очень любим, но надо бы поменьше вождизма». Ельцин сделал расстроенное лицо и растеряно развел руками: ну какой же может быть вождизм?! Вот так — без аргументов — он разводил руками и говорил что-то невнятное и детское, пока вокруг не скопилась толпа. Тогда он через эту толпу и прошел с полным триумфом.
И все-таки в 1991 году видеть в Ельцине погубителя страны могли очень немногие. Моя мама, не стремившаяся вникать в политику, каким-то женским чутьем замечала опасность, и повторяла: «мне он не нравится, не нравится — и всё!» Было что-то в Ельцине от беса. Когда в 1996 году бабушка моей жены решила пойти на выборы и проголосовать за Ельцина, с ней увязался мой малолетний тогда сын. И на скользком полу избирательного участка так упал, что навсегда оставил на подбородке шрам — память о приобщении к сатанинской процедуре. Теперь-то известно, что в 1996 году выборы были сфальсифицированы. Ельцин не мог нарастить свою популярность от 5 % до уровня, чтобы быть вновь избранным президентом. Пропагандистская машина сделала фальшивые итоги выборов правдоподобными — несколько месяцев обработки сознания граждан не побудили их поддерживать Ельцина, но составили у них представление, что остальные-то точно поддерживают.
Лозунги, которые были вложены в голову Ельцина его ближайшими советниками, оказались просты и понятны всем. Они опирались на интуитивное противостояние режиму, ставили ему упрек, прежде всего, в нравственной несостоятельности, расхождении идеологических установок и направленности практических действий. Перестройка дала возможность Ельцину бросать жесткие обвинения в адрес пережившей свою дееспособность части коммунистической номенклатуры. Перестройка дала возможность гражданам услышать эти слова, которые в другой ситуации в лучшем случае стали бы достоянием антисоветской литературы, а в худшей — обернулись бы пафосом в тюремной камере или палате психбольницы.
Слова Ельцина были понятны, потому что уже добрый десяток лет они произносились в частных беседах и осторожно проникали на страницы газет. Слова Ельцина были просты, потому что он сам был прост на вид — такой бескорыстный правдоискатель, который без выкрутасов говорит то, что думает. На самом деле, у него за душой не было ничего. Поэтому простота его была, согласно пословице, «хуже воровства». Бесхребетную личность легко вылепить, сделать куклой, в которой толпа видит отражение своих собственных чаяний.
Спустя годы, можно с определенностью сказать, что внутренняя сила слов, произносимых Ельциным, не превышала силы слов кухонной беседы столичных интеллигентов, недовольных своим местом в жизни. Поэтому сила власти, данной Ельцину, оказалась не соответствующей силе его собственных нравственных устоев, силе его ума и организаторских способностей. Это теперь тоже ясно почти всем.
И все-таки очень трудно дается понимание того, что слова Ельцина из правды превратились в ложь, что его деятельность поставила равенство между понятием «Правда» и понятием «Ложь». «Правда» Ельцина была в свое время превращена в легенду о народном заступнике, появившемся вдруг из среды чиновников. Ложь Ельцина тоже стала народной легендой. При избрании Ельцина Председателем ВС РСФСР он обещал перейти к рыночной экономике, не снижая жизненного уровня народа, без повышения цен. И еще сказал свою крылатую фразу про то, что готов в случае повышения цен лечь на рельсы. В конечном итоге на рельсы Борис Николаевич предпочел уложить всю Россию.
Легенда о рельсах — это уже неотъемлемая часть судьбы Ельцина и оценка его политической карьеры, которая с годами будет становиться только отчетливей. Ибо закреплена эта легенда танковой атакой первого Президента России на первый парламент России. Кровь, пролитая
