лесной зоне, в 15 днях пути от Азовского моря (Меотиды). Невры — милоградская культура. Гелоны — скифы-пришельцы, заселившие Левобережье Днепра. Фиссагеты — городецкая культура в 5–7 днях пути от Будинов.
Археология помогает разъяснить и второй комплекс сведений Геродота, связанный с лесостепными земледельческими племенами. Говоря о собственно скифах, Геродот имеет в виду скотоводческие племена степей с их непостоянным кочевым бытом, отсутствием пашен и городов. Но севернее кочевников, т. е. в лесостепи, историк упоминает ряд племен, к которым он постоянно применяет дополнительное определение их необычного для скифов хозяйства: «пахари», «земледельцы», но причисляет их все же к скифам, может быть подразумевая под этим политическую принадлежность их к Скифскому царству (или к Скифской федерации).
Археологические материалы, хорошо систематизированные в последнее время украинскими археологами, действительно дают нам в лесостепи близкородственные земледельческие культуры, ярко окрашенные вместе с тем сильным скифским влиянием. Они и «пахари» и «скифы» одновременно. Главный массив земледельцев находился на Борисфене-Днепре. Эти «скифы-земледельцы» вели настолько активную торговлю с эллинами, что даже греческая Ольвия носила в то время второе название — «Торжища борисфенитов», хотя город расположен не на Борисфене. Карта античного импорта показывает, что центром торговли с греками была киевско-тясминская археологическая группа, расположенная вдоль Днепра на протяжении 400 км.
Геродот пишет, что земля «скифов-земледельцев», или «борисфенитов», простирается от реки Пантикапы (в которой следует видеть Ворсклу) «на север, вверх по течению Борисфена на одиннадцать дней. Над ними (борисфенитами) простирается обширная пустыня» (Гер. IV-18). Киевско-Тясминская археологическая группа поразительно точно соответствует описанию Геродота: одиннадцать дней плавания — это около 400 км, а севернее Киева действительно идет пустынное, редко заселенное болотистое пространство. Никакую иную археологическую культуру отождествить с геродотовскими земледельцами-днепровцами нельзя, тогда как киевская группа скифоидных памятников удовлетворяет всем условиям и своим расположением на Борисфене, и протяженностью, и земледельческим хозяйством, и оживленными торговыми связями с Ольвией (рис. 5). Эти примеры показывают, что пересмотр Геродота может привести к обоснованным новым построениям.
Рис. 5. Племена Скифии и археологические культуры середины I тыс. до н. э.
Сопоставление записей Геродота с археологической географией еще раз убеждает нас в добросовестности «отца истории». Плутарх напрасно нападал на Геродота и подозревал его в искажении истины. Все, что относится к походу Дария в Скифию и описанию народов Скифии, вызывает доверие.
Большой интерес представляют записанные Геродотом две легенды о происхождении двух различных групп населения Скифии. Эллины, жившие на берегу Черного моря и, следовательно, соприкасавшиеся с кочевой, скотоводческой половиной населения Скифии, сообщили Геродоту, что агафирсы, гелоны и скифы происходят согласно легенде от трех сыновей Геракла и Ехидны. Встреча Геракла со змееногой девой произошла в устье Днепра. Возмужавшие сыновья Геракла должны были натянуть тугой лук отца-героя — тот, кто сумеет это сделать, получает материнскую (нижнеднепровскую) землю. Лук натянул только младший сын — Скиф. Братья его выселились: Агафирс — на запад к Карпатам, а Гелон — на землю будинов. Эта генеалогическая легенда родилась, конечно, в среде царских скифов-кочевников, занимавших земли по берегам Нижнего Днепра, от порогов (где находились гробницы предков) до моря.
Другая легенда рассказана Геродоту, очевидно, скифом-борисфенитом, представителем земледельческих племен Среднего Приднепровья. В ней речь идет о трех братьях, потомках некоего Таргитая. Объектом состязания этих братьев был не скифский лук, а священные золотые земледельческие орудия (плуг и ярмо), топор и чаша. Победил в состязании младший сын Колаксай. Все почитатели этих аграрных символов носили собирательное имя «сколотов», но эллины, замечает Геродот, называли их скифами. Возможно, что лесостепные земледельцы сколоты, жившие на юге от Киева и создавшие свою особую, отличную от скифской, генеалогическую легенду, имеют отношение к праславянским племенам, располагавшимся в этой лесостепи задолго до Геродота. Это объяснило бы обильные заимствования из скифского языка, прослеживаемые в языках восточных славян.
Путешествие Геродота в Скифию обогатило науку не только подробностями похода 514 г., но и исторически важными сведениями о племенах и народах Восточной Европы в VI–V вв. до н. э.
* * *
Опубликовано: Курьер ЮНЕСКО, 1977, № 1.
Русская эпиграфика X–XIV вв.
(Состояние, возможности, задачи)
Наука о надписях рассказывает о людях города и деревни, о степени их грамотности в период XI–XIV вв. Данная статья дает общий взгляд на задачи русской эпиграфики, далеко не исчерпывая того огромного, почти необъятного материала, Которым располагает наука. В качестве примера можно привести работы, посвященные только двум древним соборам XI в., стены которых начали покрываться надписями сразу же после постройки: Высоцкий С.С. Древнерусские надписи Софии Киевской XI–XIV вв. Вып. 1. (Киев, 1968); Высоцкий С.С. Средневековые надписи Софии Киевской (Киев, 1976); Медынцева А.А. Древнерусские надписи Новгородского Софийского собора (М., 1978). Раскопки в Новгороде дали свыше 500 берестяных грамот XI–XV вв., являющихся важным историческим источником. Для изучения древнерусской культуры чрезвычайно важно обобщение всего эпиграфического материала.
В 1964 г. автором была предпринята попытка подвергнуть анализу точно датированные надписи, но в настоящее время количество материала значительно возросло (Рыбаков Б.А. Русские датированные надписи XI–XIV вв. М., 1964).
1. Русская средневековая эпиграфика — это неотъемлемая часть славянской кирилловской (а отчасти и глаголической) эпиграфики, тесно связанная, прежде всего, с письменностью южных славян, и в первую очередь Болгарского царства.
Ранний этап славянской эпиграфики IX–X вв. недостаточно представлен собственно русскими материалами, тогда как болгарские надписи на камне, керамике и штукатурке древних зданий дают замечательные образцы вроде серии преславских надписей (в том числе записи строителя церкви Павла Хартофилакса), текекозлуджской плиты, добруджанской надписи Жупана Димитрия 943 (951) г., исключительно интересного надгробия «чергубиля» Мостича, надгробия Тудоры и др. [5]
Совместные усилия всех славянских ученых должны привести к решению вопроса о происхождении и истоках славянских азбук — кириллицы и глаголицы [6].
При этом следует учитывать, что романтика славянской архаики привлекает большое количество дилетантов и фальсификаторов, постоянно наводняющих литературу новыми «открытиями» [7].
Одной из задач славянской эпиграфики является серьезное исследование ранних этапов письменности и, по возможности, полная публикация всех подлинных памятников, относящихся к этой важной проблеме.
2. Накопление большого и многообразного эпиграфического материала, знакомящего нас с различными сторонами быта разных социальных слоев древнерусского города, требует определения самой эпиграфики как науки. Обычно эпиграфика состоит в списке «вспомогательных исторических дисциплин», долженствующих помогать историкам, работающим над источниками. Однако самый список вспомогательных дисциплин сильно изменен ходом жизни за последние десятилетия: некоторые из них, как, например, археология и нумизматика, превратились в самостоятельные разделы исторической науки со своей методикой и кругом решаемых ими общих вопросов. Другие же (например, дипломатика или генеалогия) окончательно оформились как узкосправочные
