Но приобретения дьяков кажутся скромными по сравнению с тем, что могла себе позволить верхушка придворной знати. Самое большое поместье во время раздач 1539/40 г. получил кн. Петр Иванович Шуйский — сын наиболее могущественного тогда человека в Москве, боярина кн. Ивана Васильевича Шуйского: ему досталось село Вершинское и 71 деревня в Горицком стане Тверской волости Хорвач, всего 1306 четей в одном поле[1947]. А когда после смерти кн. В. А. Микулинского была пущена в раздачу его обширная вотчина, ее фактически поделили между собой представители нескольких самых знатных фамилий: кн. Александр Борисович Горбатый получил в Микулине 54 деревни, 1072 чети в одном поле; кн. Семену Васильевичу Ростовскому досталось в поместье сельцо Борки и 28 деревень (588 четей), а Григорию Васильевичу Морозову — село Рожественное с 40 деревнями (791 четь)[1948].
Всего, по моим подсчетам, около 1539/40 г. в Тверском уезде в поместную раздачу было пущено 22 514 четей пахотной земли из дворцового фонда[1949]. Более трети этих земельных богатств (8000 четей) досталось представителям титулованной знати: князьям С. И. Глинскому, П. И. Шуйскому, Ю. М. Булгакову, Микулинским, Щепиным, Гундоровым и др.[1950], а также влиятельным дьяческим фамилиям (Моклоковым и Карачаровым). А если учесть произведенный около 1541 г. раздел выморочной вотчины кн. В. А. Микулинского (его вдове, княгине Анне, оставили 1887 четей, а 2451 четь поделили между кн. А. Б. Горбатым, кн. С. В. Ростовским и Г. В. Морозовым), то получается, что на долю придворной верхушки пришлось не менее 10,5 тыс. четей поместной земли, розданной в 1539–1541 гг. в Тверском уезде.
1930 четей получили тогда мелкие дворцовые слуги (сытники, ключники, псари, трубники и др.)[1951]. Хотя запросы придворной знати и потребности дворцового хозяйства удовлетворялись, очевидно, в первую очередь, все же большая часть розданных около 1539/40 г. земель (12 584 чети) досталась служилым людям — тем, кого Г. В. Абрамович называет «рядовыми детьми боярскими»[1952].
Нужно подчеркнуть, что поместные раздачи конца 30-х — начала 40-х гг. XVI в. носили массовый характер: только в одном Тверском уезде, по имеющимся у нас данным, земли получили более сотни детей боярских[1953]. Верстание того же времени в Великом Новгороде затронуло многие сотни помещиков: местная служилая корпорация была самой большой в стране[1954]. Кроме того, поскольку испомещения шли рука об руку с писцовыми описаниями, можно предположить, что поместные раздачи имели место и в тех уездах, кадастровые описания которых до нас не дошли, но о которых известно, что в конце 30-х и первой половине 40-х гг. XVI в. там работали писцы: это, в частности, Владимирский, Вологодский, Кашинский, Каширский, Коломенский, Костромской, Можайский, Московский, Муромский, Нижегородский, Переславский, Пошехонский, Серпуховской, Суздальский и иные уезды[1955]. Следовательно, поместная политика эпохи «боярского правления» затронула, вероятно, более широкие круги провинциального служилого люда, чем можно судить по немногим сохранившимся писцовым книгам.
Массовые раздачи земель рубежа 30–40-х гг. неизбежно меняли сам механизм испомещения. Как справедливо отметил Г. В. Абрамович, «с этого времени испомещение окончательно перерастает из практики личных пожалований великим князем более или менее близких к нему людей в своего рода разверстку государственного земельного фонда между служилыми людьми, производимую соответствующими великокняжескими чиновниками»[1956].
Однако этот вывод ученого о бюрократизации процесса испомещения в описываемую эпоху явно противоречит его же попыткам связать поместную политику тех лет с деятельностью боярских группировок, сменявших друг друга при дворе. Так, поместное верстание 1538/39 г., которое Г. В. Абрамович считает благоприятным для рядовых детей боярских, он ставит в заслугу лично кн. Ивану Васильевичу Шуйскому и противопоставляет эту мудрую политику поместным раздачам, проводившимся в начале 1540-х гг., «при Бельских», якобы только в интересах знати[1957].
Между тем именно большой размах землеустроительных работ 30–40-х гг. XVI в. делает крайне сомнительным тезис о том, будто поместная политика той поры повторяла все колебания придворной конъюнктуры. Конечно, упомянутый выше факт пожалования кн. П. И. Шуйскому огромного поместья в Твери в 1539/40 г. проще всего объяснить влиянием его отца, боярина кн. И. В. Шуйского. Но сколь бы могущественным ни был тогда глава клана Шуйских, он никак не мог, находясь в столице, лично решать, кто из сотен новгородских помещиков, проходивших смотр в 1538/39 г., больше достоин придачи земли, или — годом позже — кому из тверских псарей, сытников или ключников следует дать поместье и какого размера. Подобные решения уже становились в то время частью бюрократической процедуры, в которой важную роль играли воеводы, определявшие служебную годность детей боярских, а также писцы и дьяки, от которых в конечном счете зависело (как показывают проанализированные выше челобитья новгородских помещиков 1550-х гг.), кто и сколько земли получит.
Еще менее убедительна попытка Г. В. Абрамовича приписать поместную политику начала 1540-х гг. влиянию лидера другой боярской группировки — кн. И. Ф. Бельского, который на короткое время стал тогда «первосоветником» Ивана IV. Непонятно, на каком основании ученый считает князей Бельских инициаторами раздела выморочной вотчины кн. В. А. Микулинского: никто из знатных лиц, получивших обширные поместья на ее территории, — ни кн. А. Б. Горбатый, ни кн. С. В. Ростовский, ни Г. В. Морозов — никогда не был сторонником кн. И. Ф. Бельского.
Несоответствие устоявшихся в науке представлений реальной практике испомещений изучаемого времени наглядно демонстрирует следующий эпизод. В ноябре 1540 г. вологодские писцы Т. А. Карамышев и Н. К. Милославский отмерили поместье в волости Тошне Вологодского уезда Якову Сидорову сыну Колотиловского. Отвод земли, согласно сохранившейся отдельной выписи, был произведен «по великого князя Ивана Васильевича всеа Русии наказному списку и по окладу боярина князя Ивана Михайловича Шуйского»[1958] (подчеркнуто мной. — М. К.). Приведенный случай интересен тем, что осень 1540 г. считается в литературе временем усиления влияния при дворе кн. И. Ф. Бельского, но, как мы видим, к назначению поместных окладов был причастен тогда представитель враждебного этому временщику клана, боярин кн. И. М. Шуйский. Таким образом, поместная политика не может быть синхронизирована с известными нам по летописям взлетами и падениями лидеров придворных группировок. Уместно также напомнить о том, что описание того или иного уезда, сопровождавшееся выделением земли помещикам, как явствует из дошедших до нашего времени писцовых книг по Новгороду и Твери 30–40-х гг. XVI в., нередко растягивалось на несколько лет: за это время в Москве мог смениться не один фаворит. Иными словами, процесс испомещения следовал ритму и логике приказного управления, а не перипетиям борьбы придворных группировок за власть.
3. Центральная власть и посадское население
Как показало изучение земельной политики 1530–1540-х гг., власти, несомненно, понимали особые интересы монастырей и служилых людей в сфере землевладения, хотя правительственные меры в этой области не были ни последовательными, ни особенно эффективными. Но существовала еще одна большая группа населения — посадские люди: были ли они объектом такого же внимания со стороны властей в 30–40-е гг. XVI в., как и помещики? Можно ли говорить о какой-то целенаправленной политике по отношению к городским посадам в описываемое время?
* * *
Первые годы великого княжения Ивана IV ознаменовались активным строительством городских укреплений. 20 мая 1534 г. был заложен земляной «град» в Москве: с этого началось возведение будущего Китай-города. По словам Летописца начала царства, «велел князь великий делати град и ров копати митрополичим и боярским и княжим и всем людем без выбора, и зделаша его того же лета месяца июня»[1959] (выделено мной. — М. К.). Составитель Новгородской летописи по списку П. П. Дубровского также отметил, что строительные расходы были возложены на все слои населения Москвы: «…и совершиша град того же лета, казною великого князя, и митрополичею, и князей, и бояр, и гостей, прочих гражан»[1960] (выделено мной. — М. К.). Через год, в мае 1535 г., на месте земляных укреплений были сооружены каменные стены и башни с воротами; работами руководил итальянский архитектор Петрок Малый Фрязин[1961] (Пьетро Аннибале), о котором уже не раз шла речь в этой книге.
