Грозный и без того понимал выгоду союза с Германской империей, объединенной с короной Речи Посполитой, но поскольку и сам был не прочь отхватить что-нибудь из Ягеллонова наследства, опять вспоминал вдруг, что неплохо было бы получить для себя Великое княжество Литовское без Польши. С этой идеей он обратился теперь к послам Максимилиана, настаивая на том, что Литва должна отойти к нему, а император или его сын пусть ограничатся одной Польшей. Послы выразили сомнения, поскольку у Литвы с Польшей успел сложиться крепкий союз и разрушить его на сейме не удастся никакими дипломатическими усилиями. Сторона императора продолжала настаивать на общей короне Речи Посполитой и на том, что принадлежать она должна представителю венского двора, больше ратуя при этом за Эрнеста. Московского царя венские послы старались успокоить тем, что став королем Речи Посполитой, Эрнест уступит русской стороне Киев и некоторые другие города как плату за поддержку. Интересно, что пока польско-литовская шляхта решала на сейме судьбу короны своей державы, русский царь и германский император принялись делить ее между собой. Вместо того чтобы как-то в свою пользу повлиять на работу сейма, Грозный, имевший поначалу немало шансов на победу и постепенно растерявший их полностью, и Максимилиан, сохранивший шансы до конца и даже избранный в короли, но избранный вместе с соперником, с которым судьбу трона приходилось теперь решать в очной борьбе, занялись дележом Речи Посполитой так, будто она уже принадлежала им.
Грозный не очень верил цесарским обещаниям насчет Киева и других мест, а главное, в позиции Вены русскому царю не нравилось то, что она настаивала, чтобы Москва отступилась от Ливонии. А потому насчет заверений императора и всего, что касается орденских земель, Грозный через послов отвечал Максимилиану так:
«Хотим, чтоб брата нашего дражайшего сын, Эрнест, князь австрийский, был на Короне Польской, а Литовское Великое княжество с Киевом было бы к нашему государству Московскому; Ливонская же земля изначала была наша вотчина, и нашим прародителям ливонские немцы дань давали, да, забыв правду, от нас отступили, и потому над ними так и сталось; Ливонской земле и Курляндии всей быть к нашему государству, что мы уже посадили в ней подручника своего Магнуса: так брат бы наш дражайший, Максимилиан-цесарь, в Ливонскую землю не вступался и этим бы нам любовь свою показал; а мы Ливонской земли достаем и впредь хотим искать. К панам польским пошлем, чтоб они выбрали в короли Эрнеста-князя, а к литовским — чтоб оставались за нами; если Литва не согласится отстать от Польши, то пусть она выбирает Эрнеста; если же и Польша и Литва не согласятся иметь государем ни нас, ни Эрнеста, то нам с цесарем Максимилианом над ними промышлять сообща и в неволю приводить».
Нет надобности в очередной раз заострять внимание читателя на ничем не прикрытом цинизме русского царя. Мы видели, что он и раньше грозил войной в случае, если на вакантный трон изберут неугодную ему кандидатуру. В этом не было бы ничего особенного, если бы он сам не пытался занять этот трон. Теперь он предлагает это же самое делать в союзе с другим возможным неудачником. Дескать, давай вместе в случае своего провала повоюем землю народа, править которым собираемся в случае удачи.
Но вот московский властелин получает известие об одновременном избрании двух монархов на один трон. Правда, привезший эту весть гонец Бастанов сообщает царю, что в Кракове не надеются на то, что кто-нибудь из них займет вакантное место, а тем более утвердится на нем. В Речи Посполитой многие сомневаются, что такое странное избрание может быть законным и иметь следствием прочное воцарение кого-нибудь из обоих. В этом смысле русскому царю не следует опускать руки, борьба за польско-литовский престол может иметь продолжение, и в ней у Грозного неплохие шансы. В особенности это касается Литвы. Например, староста минский говорил московскому посланнику: «Чтоб государю послать раньше, не мешкая, к панам радным и к рыцарству? А тем у нас не бывать ни одному на королевстве, вся земля хочет государя царя».
Получив известие об избрании Максимилиана, Грозный отправил в Литву с грамотой своего посла. Тот, возвратившись, доносил, что когда он отдал царскую грамоту с жалованным словом сейму, то даже ярый противник московской ориентации Ходкевич вынужден был признать:
«Только бы государь такие грамоты прежде к нам прислал, то давно был бы избран. Государь домогался от нас опасных грамот на своих послов; но я приказывал с Ельчаниновым (русский посланник в Речи Посполитой — А. Ш.), чтоб государь отправлял послов скорее и без опасных грамот: опасные грамоты потому не посланы, что к ним все паны радные прикладывают свои печати, но из панов одни служат вашему государю, а другие его не хотят и потому опасными грамотами волочат, печатей своих не прикладывают; услышавши о гонце Бастанове, я думал, что он едет к нам с грамотами, с жалованным словом и указом, но он приехал ни с чем; мы уже поневоле выбрали Максимилиана; Максимилиан-цесарь стар и болен, и мы тебя затем держим, что ждем от цесаря присылки, думаем, что он откажется от престола; ляхи выбирают на государство Батория и к нам уже в другой раз присылают, чтоб мы его выбрали; но нам ни под каким видом Батория на государство не брать. Баторий — турецкий ставленник, и как нам отдать христианское государство басурманам в руки? Ты едешь к полякам, так сам увидишь польскую правду: они ни за что не пошлют с тобою опасной грамоты на государевых послов, а я царю-государю рад служить всею своею душою, только бы государь у нас вольностей наших не отнял, потому что мы люди вольные».
Тогда же вернувшийся из Вильно московский посланник Новосильцев доносил, что если бы царь действовал решительнее, успех на выборах московской стороне был бы гарантирован. Один из представителей крупной шляхты Николай Радзивилл говорил ему: «Паны за посулы выбирают цесаря и Батория, но рыцарство всею землею их не хочет, а хочет царя; паны радные увязли в посулах и сами не знают как быть».
Интересно то, что теперь уже и Грозный не знал того, как ему быть. Может быть что-то еще можно было изменить, но решительность и энергичность седмиградского князя сняли проблему с повестки дня. Еще в апреле 1576 года Максимилиан, как король Речи Посполитой, писал Грозному в Москву:
«Думаем, ты давно уже знаешь, что мы в прошлом декабре с великою славою и честью выбраны на королевство Польское и Великое княжество Литовское, думаем, что вашему пресветлейшеству то будет не в кручину».
Русскому царю то было не в кручину, а совсем даже наоборот. Но всего через несколько дней в кремль пришло новое известие, на этот раз о том, что Стефан Баторий коронован польско-литовской короной. Тогда Грозный, лишенный и дипломатической выдержки, и политического чутья, написал своему венскому корреспонденту следующее послание:
«Мы твоему избранию порадовались; но после узнали, что паны мимо тебя выбрали на королевство Стефана Батория, воеводу седмиградского, который уже приехал в Краков, короновался и женился на королевне Анне, и все паны, кроме троих, поехали к нему. Мы такому непостоянному разуму у панов удивляемся; чему верить, если слову и душе не верить? Так ты бы, брат наш дражайший, промышлял о том деле поскорее, пока Стефан Баторий на тех государствах крепко не утвердился; и к нам отпиши со скорым гонцом, с легким, как нам своим и твоим делом над Польшею и Литвою промышлять, чтоб те государства мимо нас не прошли и Баторий на них не утвердился. А тебе самому хорошо известно: если Баторий на них утвердится из рук мусульманских, то нам, всем христианским государям, будет к великому убытку».
На счет того, что Баторий не крепко утвердился в польской короне, царь Иван ошибался. Едва вступив в свои новые владения, седмиградский князь твердо взял власть в руки. От высказываемых Грозным перспектив промышлять над Польшей и Литвой веет наивностью, но мы уже знаем, что русский царь давно потерял реальное ощущение окружающих его вещей. Видимо, на тот момент он еще не догадывался, что ему в самую пору подумать самому о том, как защититься от промыслов под него нового польско-литовского короля. Его недавний политический партнер, император Максимилиан, то ли от старости, к которой он совсем растерял не то что воинственность, а даже последние остатки жизненной энергии, то ли от более объективного понимания обстановки, не стремился поддержать русского царя в деле происков под Речь Посполитую. Вместо этого он, раздражая Грозного, советовал тому совсем отступиться от владений бывшего Ордена, в то время как тот, потерпев полный провал в Польше, еще более утвердился в решении любой ценой покончить с Ливонией.
Утверждением Батория на престоле Речи Посполитой дипломатический раунд борьбы за орденское наследство завершился и завершился он полным поражением русской стороны. Объяснение этому поражению и ожидаемые от него последствия лучше всего привести словами историка Н.И. Костомарова:
