Единственный успех Антанты в данный период был достигнут в Африке. Хотя и тут сперва ситуация выглядела критической. Немцы в мировом противоборстве широко использовали "пятые колонны" самых различных взглядов, лишь бы были противниками их противников. И под влиянием их агентуры в Южной Африке началось восстание буров. Однако Британия вовремя сделала умный ход, предоставив в 1910 г. Южно-Африканскому Союзу статус самоуправляемого доминиона. Поэтому в стране успела возникнуть и значительная пробританская партия, а первым премьером стал генерал Луис Бота — один из главных героев прежней борьбы с англичанами. И когда часть африканеров сочла, что настало удобное время вернуть независимость, он решительно и жестоко подавил их восстание. После чего армию, созданную против мятежников, направил на Юго-Западную Африку. Немецкие отряды там были разгромлены, и к 9.7 эту колонию заняли южно-африканские и британские войска.
А у берегов Восточной Африки 11.7 английские корабли наконец-то сумели поймать немецкий легкий крейсер «Кенигсберг», рейдировавший в Индийском океане. Получив тяжелые повреждения, он отошел и затонул в устье р. Руфиджи, а экипаж влился в отряды ген. Леттов-Форбека, оборонявшие германскую Восточную Африку. После гибели «Кенигсберга» боевых кораблей для дальнего крейсерства немцы больше не высылали, стали использовать для этого лишь вспомогательные крейсера — вооруженные пароходы, которые не так жалко было потерять. Их было немало: «Метеор», "Грейф", «Меве», "Зееадлер", «Вольф», и союзникам они доставляли много хлопот. Так, «Метеор» в мае июне совершил плавание на север, поставил мины на подходах к Белому морю, в бою потопил английский вспомогательный крейсер и вернулся на базу.
Но судьбы войны, конечно же, решали не перестрелки в африканском буше и не столкновения на морях. Главные события происходили на русском фронте, и вот тут-то в полной мере подтвердилась справедливость пословицы "друзья познаются в беде". России срочно требовалась помощь — наступательными операциями на Западе, которые оттянули бы на себя часть сил противника, и снабжением — оружием и боеприпасами. Но не тут-то было. На все обращения из Петрограда и русской Ставки западные союзники пожимали плечами и отвечали, что ничем помочь не в состоянии. Они, наоборот, решили воспользоваться предоставленной передышкой и ликвидировать собственное отставание от Германии в военной области. Франция перепрофилировала свою промышленность, Британия продолжала создавать большую армию.
Собственно, речь шла даже не о помощи, а о продаже — ведь британские «кредиты» оплачивались золотом. Но, «прокинув» все заказы, на которые рассчитывала Россия весной, Англия не позволяла размещать их на своих заводах. И развила бурную деятельность, чтобы и в США приоритетом пользовались британские заявки. Русских сочли «конкурентами» на этом промышленном рынке и боролись, чтобы они не "переходили дорогу" англичанам. И поскольку "кто платит, тот и заказывает музыку" — а оплата заказов производилась из британских кредитов — Англия настояла на централизации закупок в Америке, возложив это на свое военное министерство во главе с Китченером. Он и «централизовал». Переместил русские заказы в Англии (те самые, на непоставленные снаряды и винтовки) на американские заводы. Но не те заводы, что могли начать выпуск немедленно, их застолбили за собой сами англичане — а на такие, которые только в перспективе готовились развернуть производство. И начало поставок ожидалось лишь через год…
Но ведь русской армии все это требовалось немедленно. По крайней мере, до конца короткой навигации в Белом море. Но «сейчас» не давали ничего. Правда, некоторые члены кабинета, например — лорд Бальфур, горячо доказывали, что русским надо помочь. Зачем, мол, создавать заново британскую армию, если достаточно просто вооружить российскую? Это и с чисто прагматичной точки зрения выглядело целесообразным — пожертвовать материальными ресурсами и сэкономить жизни своих сограждан. Однако брали верх соображения «перспективной» политики — ведь тот, кто внесет решающий вклад на заключительном этапе войны и будет обладать самой внушительной силой, сможет руководить "разделом пирога" и получить главные выгоды. Значит, надо делать упор на собственную армию. Примерно так же рассуждала и Франция. И по мере поражений России у Жоффра вызрела концепция, что надо "как можно больше сохранить именно французскую армию с тем, чтобы ко времени последнего удара использовать ее превосходство в материальном отношении". Конечно, с соответствующими политическими выгодами.
Переговоры с представителями России о поставках оружия и боеприпасов тянулись месяцами, утопая в «меморандумах», формулировках, копеечных торгах. От русских раз за разом требовали свести воедино заявки и представить обобщенные данные, сколько же им нужно. А потом удивлялись масштабам «запросов» и укоризненно ахали — о чем же вы, мол, раньше думали, почему не готовились к войне как следует? Хотя, по сути, не готовыми оказались сами англичане и французы, лихорадочно наверстывая теперь упущенное. Причем те и другие не постеснялись для этого наложить лапу на прежние заказы, о которых Россия «подумала». Тяжелые орудия и самолеты прибрала Франция, прежде не имевшая их совсем, винтовками англичане вооружали дивизии, о существовании коих прежде не позаботились. Впрочем, кое-что соглашались продать. Так, Франция «великодушно» уступила (за деньги!) 250 тыс. винтовок «гра» — однозарядных, наподобие берданки, лежавших на складах со времен Седана. Но военный агент Игнатьев на «безрыбье» купил и этот хлам — мало ли, тыловым гарнизонам или учебным частям сгодится… Пригодилось не для учебных частей. Дефицит был таким острым, что ими вооружили ополченские дивизии 9-й армии.
В общем-то еще в марте 15-го, верно оценив ситуацию, русское артиллерийское ведомство во главе с великим князем Сергеем Михайловичем пришло к выводу — закупать надо не снаряды, а оборудование для их производства. И развертывать новые заводы у себя на родине. Но ведь и заказанное осенью оборудование не поставили! И вместо запланированных 40 тыс. в месяц производство снарядов в России удалось довести весной лишь до 20 тыс. Словом, получалось, что центральные державы действовали совместно, поддерживая друг дружку. И добивались успехов. А в странах Антанты война была коалиционной лишь первые полгода, когда Россия честно выполняла свои обязательства перед партнерами. Но дальше — когда союзнические усилия потребовались с их стороны, пошла игра "каждый за себя".
Причем пагубность этого явления вроде сознавали все. И 7.7 в Шантильи, недалеко от Парижа, состоялась первая межсоюзническая конференция, на которую собрались главнокомандующие или представители армий Антанты. Позаседав и пообсуждав положение, признали, что необходима более строгая координация действий, что для сокрушения противника нужны одновременные удары на всех фронтах — иначе враг сможет маневрировать силами и бить союзников по очереди. С общего согласия приняли и пункт, что та страна, которая выдерживает главный натиск, имеет право рассчитывать на помощь "со стороны менее теснимых дружественных армий". В общем, подтвердили прописные истины коалиционной стратегии. Но лишь теоретически. А когда русская делегация заикнулась, что ситуация как раз соответствует принятому пункту о помощи и подняла вопрос о решительном ударе на Западе, тут все и съехало на нет. Жоффр начал вилять — дескать, лучше не употреблять слово «решительный», поскольку все будет зависеть от промышленности. Мол, "французская армия будет продолжать ряд локализованных действий", ожидая, пока у нее наберется побольше орудий, пока создадут новые дивизии англичане. И только тогда, может быть, начнет что-то серьезное. Не раньше, чем через "несколько недель"…
Ллойд Джордж впоследствии писал: "Пока русские армии шли на убой под удары превосходной германской артиллерии и не были в состоянии оказать какое-либо сопротивление из-за недостатка ружей и снарядов, Франция копила снаряды, как будто бы это было золото, и с гордостью указывала на огромные запасы снарядов, готовых к отправке на фронт… Пушки, ружья и снаряды посылались в Россию с неохотой; их было недостаточно, и когда они достигли находившихся в тяжелом положении армий, было слишком поздно, чтобы предупредить катастрофу". "Когда летом 1915 г. русские армии были потрясены и сокрушены артиллерийским превосходством Германии, военные руководители Англии и Франции так и не восприняли руководящей идеи, что они участвуют в этом предприятии вместе с Россией, и что для успеха этого предприятия нужно объединить все ресурсы… На каждое предложение относительно вооружения России французские и британские генералы отвечали и в 1914–1915 гг., и в 1916 г., что им нечего дать… Мы предоставили Россию ее собственной судьбе". Впрочем, стоит помнить, что у Ллойд Джорджа, одного из самых отъявленных русофобов, столь трогательная забота о союзнице проснулась лишь в пылу политической борьбы и охаивания конкурентов. А сам в 1915 г. занимал пост министра финансов и тоже немало сделал для того, чтобы "предоставить Россию ее собственной судьбе".
