Шарль Монтескье - Избранные произведения о духе законов

ГЛАВА XXX

Замечание по поводу апелляций

Понятно, что апелляция, которая были вызовом на поединок, должна была подаваться тут же на месте. «Кто оставляет суд, не обжаловав решения, — говорит Бомануар, —теряет право апелляции и признает справедливость приговора». Порядок этот сохранился и после того, как было ограничено употребление судебного поединка.

Простолюдин не мог подавать жалобы на неправое решение суда своего сеньора. Это мы узнаем у Дефонтена; правило это подтверждается Установлениями. «Поэтому, — говорит еще Дефектен, — нет между тобою, сеньор, и твоим мужиком иного судьи, кроме бога».

Такое устранение простолюдина от права жалобы на неправый суд было прямым следствием обычая судебного поединка. Это настолько верно, что если простолюдин в силу полученной грамоты или обычая имел право вступать в поединок, то располагал также и правом подавать жалобу на неправое решение суда сеньора, хотя бы лица, решившие его дело, и были рыцарского звания. Дефектен дает наставление, как избежать скандального поединка рыцаря с простолюдином, подавшим жалобу на его неправый суд.

После того как судебный поединок начал выходить из употребления и стало распространяться употребление новых апелляций, возникла мысль, что нет разумного основания лишать простолюдина тех средств защиты против несправедливостей суда сеньора, которыми пользуется человек свободного состояния, и парламент стал принимать апелляции простолюдина наравне с апелляциями свободного человека.

В случае жалобы вассала на неправое решение суда его сеньора последний является лично на суд сеньора-сюзерена, чтобы защищать решение своего суда. Также и при апелляции на отказ в правосудии вызванная на суд сеньора-сюзерена сторона являлась со своим сеньором, чтобы, в случае если обвинение останется недоказанным, сеньор мог восстановить свое право суда.

Впоследствии, когда при введении всякого рода апелляций правило, соблюдавшееся в этих двух специальных случаях, сделалось общим для всех дел, не могло не казаться странным, что сеньор должен был проводить жизнь в чужих судах, а не в своем, и по чужим, а не по своим делам. Филипп Валуа постановил вызывать только королевских судей (бальи); а когда употребление апелляции еще более распространилось, защита апелляционных жалоб была предоставлена сторонам: дело судьи стало делом стороны.

Я уже говорил, что при жалобе на отказ в правосудии сеньор терял только право разбирательства данного дела на своем суде; но если вчинялся иск против самого сеньора как стороны, что стало повторяться очень часто, сеньор платил королю или сеньору-сюзерену, которым подавалась апелляция, штраф в 60 ливров. Отсюда, после того как апелляция вошла во всеобщее употребление, произошел обычай брать с сеньора штраф при отмене приговора его судьи. Обычай этот долго существовал, был подтвержден указом в Руссильоне и исчез, наконец, в силу своей бессмысленности.

В практике судебного поединка тот, кто выдвигал против одного из судей обвинение в неправом решении, мог в зависимости от исхода поединка проиграть свой иск, но не мог его выиграть. Действительно, сторона, в пользу которой состоялся приговор, не могла его лишиться вследствие вмешательства третьего лица. Для этого необходимо было, чтобы жалобщик, победивший в поединке, вступил в поединок и со стороною не для того, чтобы определить, хорош или дурен приговор (о приговоре уж не было более речи, так как поединок уничтожил его), но чтобы решить вопрос о законности или незаконности жалобы. Поединок происходил только по поводу этого нового обстоятельства. Отсюда, невидимому, произошла наша формула произнесения приговора: суд уничтожает апелляцию; суд уничтожает апелляцию и то, на что эта апелляция. была подана.

И действительно, если подавший апелляцию на неправый суд был побежден, уничтожалась апелляция; если же он оставался победителем, уничтожался приговор и сама апелляция; приходилось выносить новое решение.

Это настолько верно, что в тех случаях, когда дело решалось судебным следствием, формула эта не употреблялась. Де ла Рош-Флавен говорит нам, что следственная палата не могла пользоваться этой формулой в первое время своего существования.

Поединки ввели в употребление публичное судопроизводство. Обвинение и защита были известны всем. «Свидетели, — говорит Бомануар, — должны показывать перед всеми».

Комментатор Бутилье говорит, что слышал от старых законоведов-практиков и читал в рукописных актах старинных процессов, что в старину во Франции уголовные разбирательства совершались публично, в формах, мало отличающихся от публичного суда у римлян. Этот порядок находился в связи с распространенной в те времена неграмотностью. Употребление письма закрепляет на бумаге мысли и делает возможным установление тайны; но без письма эти же самые мысли может закреплять одно только публичное судопроизводство.

Так как легко могли возникать сомнения относительно того, что люди постановили на суде или разбирали перед другими людьми, то на каждом заседании суда приходилось восстанавливать все это в памяти посредством процедуры, носившей название свидетельского удостоверения. В этом случае вызов свидетелей на поединок не допускался, иначе дела, никогда не приходили бы к концу.

Впоследствии вошел в употребление способ тайного судебного разбирательства. Прежде все совершалось публично, теперь же все стало скрытым: допросы, дознания, вторичный опрос свидетелей, очные ставки, заключения обвинительной власти; этот самый обычай действует и в настоящее время. Первый способ судопроизводства соответствовал образу правления того времени, тогда как новый был более свойствен образу правления, установившемуся впоследствии.

Комментатор Бутилье приурочивает это изменение ко времени появления указа 1539 года. Я полагаю, что оно совершалось, мало-помалу распространяясь от сеньории к сеньории по мере того, как сеньоры оставляли старые формы суда, а новые, заимствуемые из Установлений Людовика Святого, постепенно совершенствовались. Действительно, Бомануар говорит, что свидетелей выслушивали публично только в тех случаях, в которых допускался поединок; в других же случаях их допрашивали секретно и показания записывали. Таким образом, судопроизводство стало тайным, после того как вышел из употребления судебный поединок.

В старое время во Франции вовсе не приговаривали к уплате судебных издержек в светских судах. Сторона, проигравшая дело, несла достаточное наказание в виде штрафов, которые она уплачивала сеньору и его пэрам. Способ решения дел судебным поединком в случаях преступлений приводил к тому, что неправая сторона лишалась жизни и имущества и, следовательно, не могла нести большего наказания; в других же случаях судебного поединка взимались штрафы, размер которых иногда точно определялся законом, а иногда предоставлялся на усмотрение сеньора и которые в достаточной степени внушали страх перед судебным процессом. Так же обстояло и с такими делами, которые разрешались не поединком. Так как наибольшие выгоды получал при этом сеньор, то он же нес и важнейшие расходы всякий раз, когда нужно было созвать пэров или поставить их в условия, благоприятные для производства суда. К тому же дела оканчивались па месте и почти всегда без промедления, без того бесконечного письмоводства, которое развилось впоследствии, и потому не было нужды в вознаграждении сторон за издержки.

Введение апелляций должно было, естественно, повлечь за собой и введение судебных издержек. Так, Дефонтен говорит, что в тех случаях, когда подавалась апелляция на основании писаного закона, т. е. когда следовали новым законам Людовика Святого, платились издержки; но при обыкновенном порядке судопроизводства, не допускавшем апелляции без жалобы на неправый суд, никаких издержек не взыскивалось, давалась лишь пеня и право на владение предметом спора в течение года и дня, если дело возвращалось к сеньору.

Но когда новые, более легкие способы апелляции умножили число апелляционных жалоб; когда вследствие частого употребления апелляций от одного суда к другому стороны были поставлены в необходимость беспрестанно отлучаться из места своего жительства; когда новое искусство судопроизводства умножило число тяжб и сделало их бесконечными; когда достигло большой утонченности умение уклоняться от самых законных требований; когда сутяга понял, как ему следует убегать, чтоб только заставить за собою следовать; когда положение истца стало разорительным, а положение ответчика — спокойным; когда доказательства стали исчезать в целых томах слов и писаний; когда суды переполнились помощниками правосудия, недостойными вершить правосудие; когда недобросовестность нашла советчиков там, где не находила опоры, — тогда оказалось необходимым удерживать ябедников страхом издержек. Они должны были платить их за решение и за те уловки, которые употребляли, чтобы его избегнуть. Общее постановление по этому предмету принадлежит Карлу Красивому.