без всяких для них перспектив. Как сказал бы Штирлиц, что-то не сложилось. То, что атакам на бесперспективное дело посвящена большая часть статьи Яковлева, говорит о том, что «неопочвенники» (и в несколько меньшей степени «прогрессисты-интеллигентофилы», назовём их так) нечаянно попали в некое больное место господствующих групп советского общества, обнаружение которого («А вот тут у них лежбище», – сказал бы Жеглов) опасно и само по себе и тем, что вскрывает острые противоречия, корни возможного грядущего кризиса.
Далее. Если дело неопочвенников отвергнуто жизнью, то логично было бы полностью сконцентрировать критику на угрозах, связанных не с прошлым, а с настоящим и будущим – с научно-техническим прогрессом и его носителями, интеллигенцией. Этой теме А.Н. Яковлев тоже уделил место. Удивительно, но большинство писавших о статье Яковлева сконцентрировались на его критике тех, кого называли «неопочвенниками», «деревенщиками» или даже «русской партией», упустив из виду его критику И. Забелина и Г. Батищева. Собственно, чем провинились Забелин и Батищев? Забелин писал о том, что по мере развёртывания научно-технической революции будет расти роль научно-технической интеллигенции, причём не только творчески-производственная, но и управленческая (т. е. властная). Батищев в статье о воспитании нового человека фиксировал «деятельно-критичный образ жизни» в качестве главной цели воспитания. Мало того, что возникал вопрос «критичный – по отношению к чему и к кому?», Батищев ни разу не упомянул программные цели КПСС в формировании новой личности – и это при том, что КПСС постоянно провозглашала воспитание/создание нового человека не просто одной из своих целей, но монопольным правом.
Однако главной заботой Яковлева оказывается прошлое. В статье Яковлев бил по тому, что назвал двумя крайностями внеклассового подхода, представители которого с «внеклассовых», «всечеловеческих» позиций (пройдёт всего 15 лет, и с этих позиций «общечеловеческих ценностей» будет верещать сам Яковлев) абсолютизируют: одни – научно-технический прогресс и его носителя, интеллигенцию; другие – патриархальное крестьянство, национальную специфику. И всё же национальнокрестьянский «фронт» в статье Яковлева был главным, ему посвящены четыре параграфа из пяти.
Есть несколько версий того, почему Яковлев вдруг разразился «погромной статьёй». Согласно аппаратной версии, на мой взгляд, неубедительной, Яковлев сначала ставил на «железного Шурика» А. Шелепина, потом переметнулся к Брежневу, но его не простили и т. д. Интересующихся номенклатурной «жизни мышьей беготнёй» отсылаю к яковлевским мемуарам «Омут памяти» (название – из разряда фрейдовских проговорок: здесь тебе и «в тихом омуте…» и «ловля рыбки в мутной воде» и многое другое; мутный человечек был Яковлев – и мемуары у него мутные, но при внимательном, пристальном чтении из них многое можно вытащить). Впрочем, аппаратная подоплёка появления статьи в данном контексте не так важна, равно как не столь важно, действительно ли сам Яковлев написал статью или подправил подготовленное обслугой из «партийной интеллигенции» – «зелёненькими», как назвал их Э. Неизвестный.
«Зелёненькие» – это нервная, юркая, шустрая обслуга «красненьких», т. е. реальных столоначальников, советских собакевичей; «зелёненькие» – это «те, кто мычание «красненьких» должен превратить в членораздельную речь… угадать их желания, но сформулировать так, чтобы коллективный мозг признал формулировки своими, как если бы «красненькие» сами их создали». Впрочем, по должности Яковлев был ещё не полностью «красненьким», отчасти «зелёненьким», мог и сам кое-что написать. «Коллективный мозг», однако, как мы увидим, не признал написанное своим. Однако всё это, повторю, в данном контексте значения не имеет. Значение имеет сам текст. Конечно же, Яковлев был беспринципным карьеристом, а всё или почти всё, что делают люди такого сорта, особенно официально, связано с карьерой. Связь эта, однако, может быть разной – как примитивно-холуйской, так и более хитрой. Случай «антиисторической статьи» – из этого разряда. Яковлев верно уловил некие тенденции и отреагировал на них как на опасные, но он не просчитал расклад сил.
У всех задетых Яковлевым так или иначе появились проблемы. Но возникли они – бумеранг! – и у автора, которому пришлось отвечать за «ноябрьский эпизод» перед старшими товарищами, тем более, что взбешённый содержанием статьи М.А. Шолохов обратился по её поводу к Л.И. Брежневу, и тот попросил М.А. Суслова разобраться. Перед Яковлевым замаячили два варианта: либо должность ректора в одном из педвузов, либо заместителя главного редактора издательства «Мысль». Однако «случай, бог-изобретатель» заменил всё это на посольство в Канаде. Там Яковлев в качестве посла пробыл практически до самой перестройки. Там он впитывал западную идеологию, обрастал связями, там он принимал Горбачёва и вёл с ним, как вспоминали оба, «откровенные разговоры» и по поводу СССР, и по поводу Запада, но об этом – позже.
Текст статьи «Против антиисторизма» уже не раз подвергался критике. Чаще всего Яковлев-72 противопоставлялся Яковлеву-87, а критика, как правило, велась с позиций морали: в статье громил веховщину, бердяевщину, а через 15 лет запел другие песни; в 1972-м утверждал, что «именно в марксизме-ленинизме как революционном учении пролетариата воплощены высочайшие духовные ценности», а в конце 1980-х – смена вех – исполнил гимн общечеловеческим ценностям, а классовые вместе с революционным учением пролетариата выбросил на свалку истории.
Под конец жизни тот, кого, демонизируя, нередко называли «хромым бесом перестройки», осмелел настолько, что стал откровенно выбалтывать скрытые замыслы перестройщиков, а точнее, их кукловодов. В одном из интервью он сказал, что, только используя дисциплину КПСС – «тоталитарной партии», можно было постепенно, сверху сломать и саму партию, и систему, постепенно расставляя соответствующие кадры. Яковлев словно подслушал «героиню» романа Вс. Кочетова цэрэушницу Порцию Браун, которая говорила: когда «в среде равнодушных, безразличных к общественному, которые не будут ничему мешать, возможным станет постепенное продвижение к руководству в различных организациях таких людей, которым больше по душе строй западный, а не советский, некоммунистический. Это процесс неторопливый, кропотливый, но пока единственно возможный. Имею в виду Россию. С некоторыми другими социалистическими странами будет, думаю, легче».
Впрочем, вымышленная героиня лишь повторяла то, что говорили невымышленные персонажи из ЦРУ, а невымышленные персонажи в СССР (главным образом те, чья жизнь протекала в устойчивых связях с Западом или даже была функцией этих связей) реализовали в своих групповых интересах, совпавших с интересами тех сегментов западной верхушки, которые мечтали уничтожить СССР как форму исторической России и превратить её в сырьевой, финансово-зависимый резервуар капиталистической системы, соединённой с ней тремя трубами – нефтегазовой, денежной и информационной (в интересах Запада, разумеется). Вот что говорил один из таких персонажей, бывший директор ЦРУ Р. Гейтс в декабре 1991 г.: «Мы хорошо понимали, что Советский Союз ни экономическим давлением, ни гонкой вооружений, ни тем более силой не возьмёшь. Его можно было разрушить только взрывом изнутри». Яковлев, который и был одним из организаторов взрыва изнутри – того, что на английском называется не
