Новое не спешило на смену старому и в сфере терминологии: напрасно Г. Б. Федоров утверждал (абсолютно голословно!), будто термин «копейка» получил «широкое распространение» сразу после 1535 г., заменив собой прежнее «архаическое название» — «новгородку»[2017]. На самом деле, как заметил еще И. Г. Спасский, название «копейка», упомянутое в летописях в связи реформой 1530-х гг., после этого надолго исчезает из письменных источников; официальным в XVI в. был термин «новгородка»[2018]. Справедливость этого наблюдения подтверждена и в недавнем исследовании А. С. Мельниковой[2019]. Исследовательница отметила также, что иностранные словари свидетельствуют о сохранении следов разделения русского денежного обращения на новгородское и московское вплоть до начала XVII в.[2020]
Судьба монетной реформы показывает, на мой взгляд, как важно при оценке преобразований XVI в. отличать конкретные мотивы, которыми руководствовались власти, предпринимая те или иные шаги, от отдаленных последствий этих мер, которые проводившие их лица не предвидели и не ставили своей целью. Начальная история губных учреждений в России дает еще одно подтверждение этой мысли.
Хотя традиция изучения губных учреждений в допетровской Руси насчитывает уже полтора столетия (если брать за точку отсчета публикацию знаменитого труда Б. Н. Чичерина об областном управлении XVII в.[2021]), но время и обстоятельства их появления в XVI в. — так называемая губная реформа — по-прежнему вызывают споры среди исследователей. По сути, нет такого вопроса в истории этой реформы, который бы не был дискуссионным. Исследователи продолжают спорить о ее целях и результатах, хронологических рамках и этапах проведения, о масштабе изменений и логике, которой руководствовались лица, осуществлявшие преобразования. Неясна, таким образом, даже фактическая канва событий.
Отчасти такая ситуация объясняется скудостью имеющихся в нашем распоряжении источников. Не сохранилось специального законодательного акта, вводившего губные органы управления по всей стране (вопрос о том, существовал ли когда-либо в принципе такой акт, сам является предметом дискуссии). В настоящее время известно около 20 губных грамот и наказов XVI в., регламентировавших деятельность выборных должностных лиц (губных старост, целовальников и т. п.) в отдельных местностях страны. Их изучение тормозится отсутствием критического издания сохранившихся текстов на современном археографическом уровне. В изданном А. И. Яковлевым в 1909 г. сборнике были помещены 11 из 12 известных к тому времени губных грамот XVI в.; при этом тексты просто перепечатывались с различных изданий XIX в., сверка с оригиналами не проводилась, археографическое описание рукописей отсутствовало[2022]. В результате текст некоторых опубликованных А. И. Яковлевым грамот содержит грубые искажения[2023], что делает невозможным использование его хрестоматии в научных целях.
В дальнейшем в 1950-х гг. было выявлено и опубликовано еще несколько губных грамот и наказов XVI в., а также текст Уставной книги Разбойного приказа 1555/56 г.[2024] Недавняя находка Ю. С. Васильевым в Вологодском архиве не известной ранее губной грамоты, выданной в 1539/40 г. Бельскому стану Важского уезда,[2025] позволяет надеяться, что фонд известных науке губных грамот XVI в. будет еще пополнен. В настоящее время их число достигло 19.
Важную информацию о губной реформе можно почерпнуть из жалованных и указных грамот XVI в. (на что в свое время справедливо обращали внимание С. М. Каштанов и А. А. Зимин[2026]). Эта категория документов также пополнилась недавно ценными находками. Особо нужно отметить опубликованную К. В. Барановым указную грамоту Ивана IV начала 1540-х гг. о выборе голов для сыска разбойников в Рузском уезде, содержащую упоминания о не дошедшей до нашего времени губной Рузской грамоте[2027].
Ввод в научный оборот ранее не известных источников служит одним из стимулов для нового обращения к, казалось бы, хорошо изученной теме. Другим подобным стимулом является происходящий в последние десятилетия в отечественной и зарубежной историографии пересмотр сложившихся в свое время стереотипов в оценке губной реформы.
Уместно напомнить, что ученые XIX в. (преимущественно историки права), говоря о введении губных учреждений в эпоху Ивана Грозного, не пользовались термином «реформа». Ввиду недостатка источников они излагали начальную историю губного управления очень сжато и схематично, уделяя основное внимание губным старостам XVII в.[2028] Длительную дискуссию вызвал вопрос о природе губных учреждений: были ли они для местного населения правом или обязанностью[2029]; но само их появление описывалось большинством исследователей одинаково: поскольку кормленщики (наместники и волостели) не справлялись с задачей борьбы с «лихими людьми», это дело стало поручаться правительством, по просьбе местного населения, выборным губным властям в волостях и уездах; с этой целью на места посылались специальные губные грамоты. Лишь постепенно губные учреждения получили распространение по всей стране.
Именно так, как уже устоявшееся в науке мнение, излагают ход введения губных учреждений В. О. Ключевский в своем «Курсе русской истории» и М. Ф. Владимирский-Буданов в «Обзоре истории русского права», при этом ни тот ни другой ученый не называют этот длительный процесс распространения губного управления «реформой»[2030].
Что касается хронологических рамок этого процесса, то они определялись различными исследователями по-разному. Так, С. А. Шумаков, автор первой монографии о губных и земских грамотах, полагал, что выборные губные власти появились сначала, еще в конце XV — начале XVI в., на землях Новгорода и Пскова, а затем приобрели общерусский характер. К 1539 г., т. е. ко времени выдачи первой известной нам губной грамоты (Белозерской), они встречались, по словам Шумакова, «почти повсеместно». При этом, по мнению исследователя, правительство, по существу, не вводило новых учреждений, а лишь санкционировало издавна существовавшие в народе обычаи, возложив на местные выборные органы новые обязанности. С изданием в 1555 г. Уставной книги Разбойного приказа создание общегосударственной системы губных учреждений было завершено, и выдача новых губных грамот прекратилась[2031].
Большинство исследователей, однако, связывало начало введения губных учреждений с выдачей первых известных нам губных грамот в конце 1530-х гг.[2032] В. О. Ключевский проследил постепенное развитие губного ведомства с 1539 до 1586 г.[2033], тем самым расширив хронологические рамки изучаемого явления до конца XVI в.
Впервые в историографии целостная концепция губной реформы как целенаправленного мероприятия правительства конца 30–40-х гг. XVI в., проведенного в общероссийском масштабе, была представлена в монографии и серии статей Н. Е. Носова, вышедших во второй половине 1950-х гг.[2034]
Основные причины губной реформы, по мнению Н. Е. Носова, заключались в резком обострении в 30–40-х гг. XVI в. классовой борьбы в стране (принимавшей, в том числе, и форму массовых разбоев) и в глубоком кризисе старой наместничьей системы местного управления, не способной противостоять росту народных волнений. Суть реформы, проведенной в интересах «широких слоев уездного дворянства» и верхушки посадского населения, состояла в изъятии дел о «ведомых лихих людях» из рук наместников и волостелей и передаче их в руки выборных лиц из числа детей боярских или (в черносошных волостях и на посадах) «лучших людей»[2035].
Эта часть концепции Носова была безоговорочно принята последующей советской историографией. С тех пор в науке прочно утвердился тезис о преобразованиях 1530–1540-х гг. как о «первой общегосударственной реформе местного управления» и «генеральной репетиции» земской реформы 50-х гг. XVI в.[2036] Не могло тогда вызвать возражений и положение о классовом, продворянском характере губной реформы: в соответствии с марксистско-ленинским учением, советские историки считали, что в конечном счете все государственные преобразования являются следствием классовой борьбы. О связи губной реформы с подавлением антифеодальных выступлений шла речь во многих работах 1950-х гг.[2037] Что касается мысли об «антинаместничьей направленности» реформы (термин Н. Е. Носова), то она восходила еще к дореволюционной историографии (в частности, С. А. Шумаков связывал введение губных учреждений с неспособностью наместников бороться с разгулом преступности в стране[2038]) и в советской исторической литературе 1950-х гг. приобрела характер аксиомы[2039].
