Это противоречие не может быть разрешено руками Хрущева и в рамках существующей системы, ибо само правление Хрущева — правление "просвещенного сталинизма" — переходное: либо назад к классическому сталинизму, и тогда неизбежна реабилитация всех методов в политике, экономике и идеологии; либо вперед против сталинизма, но тогда необходимо допущение минимальных духовных свобод в стране сплошной грамотности, многомиллионной интеллигенции и высокого уровня науки и техники. Третьего пути нет.
В характере Хрущева свободно уживаются две крайности: он великий оппортунист и незадачливый экстремист. Явный отпечаток этой двойственности лежит на всей советской политике. Трудность в понимании этой политики в том и заключается, что вы не знаете, с кем вы будете иметь дело завтра — с Хрущевым-оппортунистом или с Хрущевым-экстремистом.
Иностранцы, которые встречаются с ним в Кремле, аттестуют его большим государственным мужем. Великосветские дамы, которые виделись с ним, прямо в восхищении от него — Элеонора Рузвельт, например, думает, что если бы Хрущев жил в Америке, то он был бы весьма богатым человеком, а Элизабет Тейлор из Голливуда выразила даже уверенность, что если бы в России объявили свободные выборы, то первый секретарь был бы избран первым президентом. Я думаю, что госпожа Тейлор — большая оптимистка.
Данная работа уже была готова, как произошло новое событие в Кремле июньский пленум ЦК КПСС 1957 года исключил из Президиума и из состава ЦК Молотова, Кагановича, Маленкова и Шепилова.
В дальнейшем развитии режима "июньский переворот" Хрущева сыграет судьбоносную роль. Из всего того, что я рассказывал на протяжении этой книги, даже неосведомленный читатель легко мог видеть, что без Молотова, Кагановича и Маленкова Сталин никогда не достиг бы той вершины власти, на которую диктатор поднялся еще в предвоенные годы. Разоблачая мертвого Сталина, Хрущев как раз и разоблачал этих все еще живых создателей Сталина. Поэтому вполне естественно, что первый секретарь встречал то скрытый, то явный отпор с их стороны, когда он заходил слишком далеко.
Говорят: а разве сами Хрущев, Булганин, Ворошилов, Микоян, Шверник, Куусинен, Суслов и другие не участвовали и в создании Сталина и в сталинских преступлениях?
Такая, казалось бы, конкретная постановка вопроса все-таки абстрактна исторически и беспредметна политически. Конечно, и в нынешнем Президиуме ЦК нет ни одного человека, который бы не принял участия либо физически, либо морально в сталинских преступлениях. Не степень, характер и масштаб этого участия были разные. В то время, когда Сталин, опираясь на Молотова и Кагановича, создавал КПСС, Хрущев был студентом, Суслов — преподавателем, а 80 процентов нынешних членов ЦК еще не состояли в партии.
Этот первый период восхождения Сталина к власти кончился в 1930 году (XVI съезд) полной политической ликвидацией старой гвардии Ленина. Теперь только Сталин получил официальное признание как единственный лидер партии, Молотов стал главой правительства, а Каганович — вторым секретарем ЦК после Сталина. От лидерства до диктатора надо было пройти еще второй этап (1930–1934 гг.), когда "тройка" приступила к подготовке ликвидации уже самой партии Ленина как политической силы над своим аппаратом. Незачем здесь повторять то, что подробно рассказано на этот счет в предыдущем изложении. Заметим только, что и в этом самом ответственном периоде подготовки единоличной диктатуры правой рукой Сталина по-прежнему остается Молотов, а левой — Каганович. Однако в этот период часто случалось, что Сталин как раз "левой" рукой работал куда лучше, чем "правой". Закостенелый, как бы наследственно бюрократический, мозг Молотова (Молотов — сын чиновника) всегда был лишен "творческой фантазии". Как "ширма", орудие и скрупулезный исполнитель чужой воли он, конечно, был просто незаменим и Сталин его не заменял.
Только в третьем периоде (1934–1939 гг.), на XVII съезде партии (1934 г.), названном сталинскими историками "Съездом победителей", Хрущев и Булганин впервые попали в число "победителей": первый — как член ЦК, а второй — как кандидат. Из этих победителей "тройка", ставшая к тому времени "четверкой" (Сталин — Молотов — Каганович — Маленков) арестовала и расстреляла около шестидесяти процентов делегатов съезда и 70 процентов членов и кандидатов ЦК. В числе немногих оставленных были — Хрущев и Булганин. Вот почему Хрущевы и Булганины, а тем более Сусловы и Беляевы, рассчитывали на свое алиби и, если нужно будет, в состоянии доказать, что знаменитые "ежовские списки" для чистки и внесудебной казни партийных, государственных и военных деятелей подписывались не только одним Сталиным (как об этом докладывал Хрущев на XX съезде), но и Молотовым, Кагановичем и Маленковым.
Конечно, Хрущев тоже не бездействовал на своих участках. Поэтому-то Хрущев и не отказывается от всего Сталина. Отсюда ему пришлось выдумать и теорию о "двух Сталиных". "Сталин антиленинский" — тот Сталин, в преступлениях которого участвовали Молотов, Маленков, Каганович, Берия; "Сталин ленинский" — тот Сталин, в преступлениях которого участвовали мы Хрущев, Булганин, Ворошилов, Шверник и Микоян. Поэтому, давая общую оценку Сталину, уже после ликвидации группы Молотова, Хрущев говорит:
"Мы были искренними в своем уважении к Сталину, когда плакали, стоя у его гроба. Мы искренни и сейчас в оценке его положительной роли… Каждый из нас верил Сталину, вера эта была основана на убеждении, что дело, которое мы делали вместе со Сталиным, совершалось в интересах революции… Все мы решительно осуждаем Сталина за те грубые ошибки и извращения, которые нанесли серьезный ущерб делу партии, делу народа. Мы потеряли много честных и преданных людей, работников нашей партии и советского государства, оклеветанных и невинно пострадавших"[399]. В другом месте: "Для того, чтобы правильно понять существо партийной критики культа личности, надо глубоко осознать, что в деятельности т. Сталина мы видим две стороны: положительную, которую мы поддерживаем и высоко ценим, и отрицательную, которую критикуем, осуждаем и отвергаем"[400]. В эту "положительную сторону" "ленинского Сталина" входит, по Хрущеву, и борьба Сталина и сталинцев против "троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев и буржуазных националистов". Но и тут Хрущев выдвигает новую многозначительную формулировку:
"Это была политическая борьба. Партия правильно сделала, разоблачив их как противников ленинизма, — противников социалистического строительства в нашей стране. Политически они осуждены, и осуждены правильно".
Но спрашивается: разве они были осуждены лишь "политически" как "противники ленинизма"? Разве они не были осуждены как "враги народа", как "вредители", "диверсанты", "шпионы" и "убийцы"? Было ли правильным вот это судебно-уголовное их осуждение?
Далее. Кто же несет ответственность за тот террор, который существовал в партии и стране с тех пор, как сам Хрущев стал членом Политбюро? Ведь тогда только были расстреляны Косиор, Чубарь, Эйхе, Рудзутак (1939–1940 гг.) или Вознесенский, Кузнецов, Родионов, Попков (1949 г.)?
И тут Хрущев имеет готовый ответ: "Личные недостатки Сталина были использованы во вред нашему делу заклятым врагом партии и народа провокатором Берия. Большая вина в этом деле лежит и на т. Маленкове, который подпал под полное влияние Берия, был его тенью, был орудием в руках Берия"[401].
Напрасно мы будем спрашивать у Хрущева, почему же это Берия, который стал членом Политбюро на семь лет позже Хрущева, или Маленков, который стал членом Политбюро на девять лет позже, должны больше отвечать за преступления сталинского Политбюро и Сталина, чем Хрущев? Уж куда более убедительно звучит старый ответ Хрущева на такие вопросы: "Мы его боялись!" Или вздыхания Булганина: "Ох, едешь к Сталину как друг, но не знаешь, куда от него попадешь — домой или в тюрьму!" Или еще раболепные звонки по телефону в Секретариат Сталина члена Политбюро Ворошилова: "Будьте добры, спросите у т. Сталина, можно ли мне присутствовать на заседании Политбюро?"
Ведь обо всем этом рассказывал сам Хрущев делегатам XX съезда.
Перейдем теперь к тем обвинениям, которые Хрущев выдвинул против Молотова, Кагановича, Маленкова и Шепилова в резолюции июньского пленума ЦК 1957 года. Прежде чем начать конкретный разбор самих обвинений, надо заметить следующее: 1) мы совершенно не знаем контробвинений и контраргументов группы Молотова против Хрущева; 2) некоторые пункты обвинения Хрущева против группы Молотова говорят не столько о том, что собирается делать сам Хрущев, сколько Хрущев хочет сформулировать и пропагандно использовать настроение партийной и народной массы, недовольной сталинскими методами правления; 3) находясь все еще под шоком тех жестоких личных обвинений, которые его противники открыто излагали против него на пленуме ЦК и которые, вероятно, не были лишены внутренней убедительности с точки зрения интересов режима, Хрущев еще долго должен будет проявлять осторожность в своих дальнейших "экспериментах"; 4) нахождение в Президиуме ЦК Ворошилова, старого друга Сталина и одного из создателей "культа Сталина", а также наличие там сталинцев Шверника, Куусинена, Суслова, Поспелова и Микояна будут действовать до поры до времени "сдерживающе" на более последовательное разрушение "культа Сталина" Хрущевым.
