их своим временным отказом от выхода из сионистской организации. Смещенные руководители ревизионистской партии громогласно возмущались автократическим поведением Жаботинского. Гроссман сравнил его с восточной танцовщицей, исполняющей танец живота: «Мне трудно понять, как можно примирить демократические принципы с диктатурой одного-единственного человека, который на глазах у всего мира выворачивает свой плащ наизнанку, как восточная Nackttänzerin…» [490]. Но если бывшие руководители были настроены против Жаботинского, то этим же удачным ходом он завоевал поддержку рядовых членов партии. Не возникало сомнений в том, что ревизионистское движение предпочтет Жаботинского его бесцветным коллегам — не только в ходе предвыборной кампании, но и в предстоящих, более важных политических битвах. Оптимизм Жаботинского основывался на результатах выборов в конгресс: его сторонники получили 46 мест, а противники — всего семь. В рядах ревизионистской молодежной организации «Бетар» Жаботинский пользовался ошеломляющей поддержкой: 93 % членов этой организации выразили доверие своему лидеру. Соперничающая фракция, которую возглавил Гроссман, организовала Еврейскую государственную партию, однако она была лишена массовой поддержки и четко выраженного политического курса [491]. Несколько лет эта партия влачила жалкое «растительное» существование, а после II мировой войны, когда ревизионисты снова влились в ряды Всемирной сионистской организации, вместе с ними вернулась и партия Гроссмана.
В 1933 г. Жаботинский как политический лидер стал неуязвим. Казалось, он наконец добился полной политической свободы. Новый исполнительный комитет ревизионистской партии целиком состоял из его сторонников. Но было не совсем понятно, как поступить с появившимися у него неограниченными полномочиями. Лишившись своих старейших лидеров, ревизионизм заметно изменился. Возросло влияние новых сил — «Бетар» и палестинцев. С приходом к руководству новых лидеров в последующие годы партия постепенно становилась все более радикальной — и этот процесс не всегда протекал в удобном для Жаботинского направлении.
«БЕТАР»
Колыбелью молодежного ревизионистского движения была Рига. Местные активисты определяли себя как «часть легиона, который возникнет в Эрец-Израиле» [492]. Потребовалось несколько лет, чтобы «Бетар» пустила корни на польской почве, где впоследствии сосредоточились основные силы этой организации. У ее главного соперника, «Хашомер Хацаир», в Польше были мощные позиции, но со временем «Хашомер Хацаир» активно включилась в политическую деятельность, отвернувшись от молодежных движений и превратившись в крайне левую партию. И тогда возросла сила «Бетар», проповедовавшей «монизм» («неразбавленный» сионизм). В отличие от «Хашомер Хацаир», «Бетар» была не элитарной, а массовой организацией, и ее ряды были открыты не только для студентов высших учебных заведений, но и для молодых людей всех профессий и слоев общества [493]. Из Польши «Бетар» распространила свое влияние во многие другие евреопейские страны; ее филиалы возникли и в США, и, разумеется, в Палестине.
«Бетар» беспрекословно поддерживала политический курс Жаботинского. Однако при этом она стремилась к автономии: лидеры «Бетар» не хотели довольствоваться вторыми ролями в «Зогар» и слепо соблюдать партийную дисциплину. Это молодежное движение всегда хранило верность Жаботинскому, который считался непосредственным руководителем «Бетар». Однако оно сопротивлялось попыткам любых других политиков вмешиваться в их внутренние дела и тем более навязывать ему свои взгляды. Позднее, когда появилась «Иргун», между этими двумя организациями нередко вспыхивали конфликты. У «Бетар» в 1930-е гг. было множество сторонников в Палестине, но ее основной базой всегда оставалась восточноевропейская диаспора, и с уничтожением еврейской общины в Восточной Европе позиции «Бетар» заметно пошатнулись и в Палестине. Несмотря на свой массовый характер, «Бетар» стремилась внушать своим членам некие аристократические принципы, в чем-то напоминающие те рыцарские и куртуазные идеалы, которые доминировали в некоторых секциях немецкого «Буэнде» в 1920-е гг. [494]. Подобно другим сионистским молодежным движениям, «Бетар» готовила своих членов к жизни в Эрец-Израиле, содержала «тренировочные» фермы и придавала большое значение изучению иврита. От других молодежных организаций она отличалась своей тенденцией к использованию военной атрибутики: характерными особенностями «Бетар» были униформа, торжественные парады, военная организация и дисплина, а также обучение владению оружием.
Идеология «Бетар» была неприкрыто-милитаристской. Жаботинский не усматривал противоречия между своими старыми либеральными идеалами и системой подготовки молодежи, в которой не было ровным счетом ничего либерального. Он хотел подарить новые надежды поколению, которое стояло на грани отчаяния, и верил, что единственный путь к этому — сотворение мифа и обновление таких идеалов, как «кровь и сталь» и «царство Израиль» («малькут Израэль»). Этот сорельянец (возможно, никогда не читавший Сореля) развивал подобные идеи как в своих обращениях к «Бетар», так и в романе «Симсон»: все великие государства, несущие в мир цивилизацию, рождались от меча. Герой романа, Симсон, передает народу через посланника, что нужно во что бы то ни стало добыть железо: «Нет ничего более ценного в мире, чем железо». Кроме того, народ Симсона нуждается в короле, который управлял бы людьми, установив строгую дисциплину, и превратил бы бестолковую толпу в эффективную боевую силу.
Одной из главных особенностей идеологии «Бетар» являлось понятие «Хадар». Этот, по выражению Жаботинского, «просветительский идеал» лишь с трудом поддается переводу на другие языки. «Хадар» подразумевал внешнюю красоту, достоинство, высокую самооценку, вежливость и лояльность; он также включал в себя чистоплотность, тактичность и спокойную, тихую речь; коротко говоря, обладать «Хадар», означало примерно то же, что и «быть джентльменом» [495]. Воинская подготовка, культ вождя и дисциплина, которым «Бетар» придавала такое большое значение, а также вся ее идеология, основанная на принципе «победа или смерть», придавали этой организации определенное сходство с молодежными фашистскими движениями 1920—1930-х гг. За это «Бетар» часто и небезосновательно критиковали. Но справедливости ради следует добавить, что идеальной организацией для Жаботинского была не итальянская «Баллила», а чешский «Сокол» — демократическое массовое движение за национальное освобождение [496]. Жаботинский был убежден, что без систематического развития определенных сугубо мужских качеств, которых евреи долгое время были лишены, задача национального возрождения неосуществима.
«Бетар» в большей степени, чем другие молодежные движения, ориентировалась на создание культа вождя. Однако эта тенденция возникла спонтанно и не являлась, как в случае с фашизмом, неотъемлемой частью официальной идеологии. Жаботинский вовсе не стремился стать диктатором и неоднократно с презрением и насмешкой отзывался об «эпидемии поисков диктатора». Своим палестинским поклонникам, которые хотели превратить его в «фюрера», Жаботинский говорил, что верит в великие идеи XIX века — идеи Гарибальди и Линкольна, Гладстона и Виктора Гюго. Новая идеология, согласно которой свобода ведет к гибели, а обществу необходимы вожди, порядок и кнут, была не для Жаботинского: «Я не приемлю такого вероучения, — писал он. — Лучше не жить вообще, чем жить при таком режиме» [497]. На 5-м всемирном съезде «Бетар» в Вене Жаботинский заявил, что в этом движении нет места людям, частью мировоззрения которых стала фашистская диктатура [498].
