После Уложения появились указы, по которым ссылка назначалась уже как самостоятельное наказание. Ей подлежали убийцы «пьяным делом в драке, а не умышлением»; «кто у себя медные деньги держать учнет»; укрыватели краденого; уличенные в краже «с пожара». Ссылкой наказывали за насильственное освобождение «оговорных людей» и своеобразный способ повреждения нравственности: если кто «с пьянства наскачет на лошади на чью жену и лошадью ее стопчет и повалит и тем обесчестит». Указы 1679 и 1680 годов повелевали не увечить воров, ранее приговаривавшихся к отсечению рук, ног или двух пальцев, а ссылать в Сибирь. В 1681 году ссылка была назначена торговым людям, использовавшим «воровские непрямые весы». В числе других наказаний ссылка полагалась раскольникам и всем, кто «меж христианы непристойными своими словами чинят соблазн и мятеж»; лжекалекам – за прошение милостыни «притворным лукавством», земским старостам и целовальникам – за злоупотребления по сбору денег.
Петр I ввел в России каторгу, традиционно подразумевавшую отдачу в гребцы на галеры, но на практике имевшую более широкое применение в виде тяжелых принудительных работ на горных заводах, строительстве портов и крепостей. Одним из мест применения каторжного труда стал Рогервик (с 1783 по 1917 год – Балтийский Порт; ныне эстонский город Палдиски). В 1715 году Петр I решил основать здесь военный порт и крепость, сооружение которых продолжалось несколько десятков лет, но так и осталось незавершенным.
Вечная каторга назначалась вместо смертной казни и сопровождалась битьем кнутом и клеймением. К каторжным работам и ссылке приговаривались преступники за один или два разбоя, «если смертоубийства не учинили», за продажу «нездорового какого харча и мертвечины»; в эпоху петровских бытовых преобразований туда можно было угодить даже за торговлю русской обувью с дегтем, несанкционированное ношение русского платья и бороды. Применялись также вечная ссылка, ссылка на поселение, на житье (последняя мера относилась к привилегированным лицам). Первыми местами ссылки в России были Архангельск, Устюг, Пустозерск, Симбирск, Уфа, Западная Сибирь. Позднее стали ссылать в Азов и Таганрог. Потом стали ссылать на побережье Охотского моря, в Оренбург и Нерчинские заводы.
В первой половине XVIII века в числе ссыльных часто оказывались не только выходцы из простонародья, но и представители элиты. «Эпоха дворцовых переворотов» периодически приводила к власти новые придворные группировки; победители делили «деревни», дворцы и кафтаны прежних министров и фаворитов, а побежденные – попадали в ведение Тайной канцелярии и отправлялись в Сибирь или иные отдаленные уголки империи.
Этим путем прошли вице-канцлер Петр Шафиров, обер-прокурор Сената генерал-майор Григорий Скорняков-Писарев (один из судей петровской Тайной канцелярии), обер-церемониймейстер двора граф де Санти, зять Меншикова петербургский генерал-полицмейстер граф Антон Девиер – за ним вскоре последовал сам «полудержавный властелин». Воцарение Анны Иоанновны обернулось ссылкой для клана князей Долгоруковых и вице-президента Коммерц-коллегии Генриха Фика; со смертью императрицы произошло «падение» регента Бирона. Приход к власти Елизаветы означал ссылку для окружения правительницы Анны Леопольдовны – графа М. Г. Головкина, вице-канцлера, кабинет-министра и генерал-адмирала А. И. Остермана, обер-гофмаршала Р. Левенвольде, фельдмаршала Б. Х. Миниха; придворные бури вырвали из рядов победителей лейб-медика А. Лестока и канцлера А. П. Бестужева-Рюмина.
Низвергнутый вельможа поначалу мог отправиться в ссылку в роскошной карете с целым караваном имущества и прислуги, как было позволено в сентябре 1727 года Меншикову. В дальнейшем подобные «падения» проходили уже по иному сценарию: с немедленным арестом, следствием, предрешенным приговором и автоматической конфискацией движимого и недвижимого имущества.
Такой ссыльный под охраной гвардейского караула доставлялся к местным властям, которым даже не сообщали о его преступлении. «Понеже обер-церемониймейстер граф Санти явился в тайном деле весьма подозрителен, того ради его императорское величество указал отправить его из Москвы в Тобольск, а из Тобольска в дальнюю сибирскую крепость под крепким караулом и содержать там под крепким же караулом, дабы не ушел» – с таким предписанием была доставлен в Тобольск автор многих русских городских гербов.
Офицеры-гвардейцы, которым предстояло доставить еще недавно всесильного, а теперь «бывшего Бирона» в сибирскую ссылку, летом 1741 года получили из Кабинета инструкцию: «Приняв тех арестантов, вести их, не заезжая в Москву, прямо до Казани, начав тракт свой от Шлютельбурха на Ладогу водою, от Ладоги до Устюжны Железопольской сухим путем, от Устюжны водяным путем до Казани и оттуда далее Камою рекою ‹…›, а вам, капитану поручику Викентьеву и поручику Дурново, ехать с теми арестантами сибирской губернии к городу Пелыму. И будучи в дороге, никого ко оным арестантам ни под каким видом не допускать, бумаги и чернил им не давать, и по прибытии в тот город ввесть их в построенные тамо для их нарочно покои, которые огорожены острогом, и содержать их под крепким и осторожным караулом неисходно».
Бирон на себе испытал правила обращения с государственными преступниками. Его серебряный сервиз заменили на оловянный, а также отобрали прочие драгоценные вещи: портрет Анны Иоанновны в серебряной оправе, двое золотых часов (счет времени – не самое необходимое занятие для сосланного навечно) и золотую табакерку, оставив 173 рубля наличных денег. 14 июня арестанты под конвоем 84 гвардейцев отправились в путь. С семейством Бирона ехала большая обслуга: служитель Александр Кубанец, турчанка Катерина и «арапка» Софья (все – «люторского закона»; видимо, герцог строго следил за нравственностью прислуги), пастор Иоганн Герман Фриц, два повара – Афанасий Палкин и Прохор Красоткин, «хлебник» Иван Федоров, еще один слуга Илья Степанов и лекарь Вихлер. Пастор и придворные повара считались командированными с сохранением своих «окладов»; лекаря же было приказано «содержать под крепким караулом при оном Бироне и какой он и для чего туда послан, о том Бирону и его фамилии, как вам (конвоирам. – И. К., Е. Н.), так и ему, лекарю, самому не объявлять»; в месте ссылки Вихлера также надлежало держать под стражей, «понеже он за тяжкую свою вину посылается туда вместо смертной казни». Бирону, его жене и детям было определено ежедневное содержание в 15 рублей; на всех остальных полагалось еще 50 рублей. В итоге получалась внушительная сумма – 5 985 рублей в год, не считая жалованья конвоиров и расходов на проезд; «бывший герцог» и после своего «падения» обходился российской казне недешево.[782]
Третьего июля арестанты прибыли в Устюжну, откуда их повезли на специально заготовленных барках. Из Казани барки отбыли 10 августа; далее капитан-поручику Викентьеву и его подопечным предстояло плыть вверх по Каме до Соликамска, откуда начинался санный путь за Уральские горы. Путешествие завершилось только в ноябре, когда «поезд» со ссыльными прибыл в затерянный в тайге городишко Пелым, и в наши дни остающийся местом поселения для отбывших свои сроки заключенных. Там их уже ожидала только что отстроенная (по проекту «злейшего друга» Бирона, фельдмаршала Миниха) тюрьма.
Бирон оказался в 700 километрах от Тобольска в затерянном в тайге поселке с полуразвалившейся крепостью и четырьмя десятками домов обывателей. Семейство поместили в «остроге высоком с крепкими палисадами» вместе с не отличавшейся воспитанностью и едва ли довольной «командировкой» охраной, которой приходилось терпеть нужду и тяготы вместе с поднадзорными. Жизнь ссыльных сопровождали лязг оружия, топот и разговоры солдат, сырость, дым из плохо сложенных печей, теснота (дом-крепость был обнесен тыном так, что между внешней изгородью и стеной оставалась всего сажень). Слабым утешением служило то, что Бирон был не первым, отбывавшим здесь ссылку – за 140 лет до того в этом месте томились сосланные по приказу Бориса Годунова братья Иван и Василий Романовы, чей племянник Михаил Федорович в 1613 году взошел на российский престол.
По воспоминаниям стариков, записанным декабристом А. Ф. Бриггеном, герцог ездил на охоту («за пристойным честным присмотром») на собственных лошадях; по улицам ходил «в бархатном зеленом полукафтанье, подбитом и опушенном соболями», и «держался весьма гордо, так что местный воевода, встречаясь с ним на улице, разговаривал, сняв шапку, а в доме его не решался сесть без приглашения». Но архитектурных дарований Миниха Бирон не оценил и, как рассказывали пелымские старожилы в 30-е годы XIX века, дважды пытался от огорчения поджечь свою тюрьму.[783]
Но на счастье герцога и его семейства, пелымская ссылка оказалась кратковременной – по распоряжению взошедшей на престол Елизаветы их перевели в «европейский» Ярославль. 27 февраля 1742 года те же гвардейцы снова повезли Бирона с семьей обратно. В Казани произошла неожиданная встреча: возвращавшийся из-за Урала Бирон увидел Миниха – фельдмаршала конвоировали в тот самый Пелым, который не так давно он избрал местом ссылки для герцога. Вельможи узнали друг друга, молча раскланялись и разъехались – им было суждено вновь увидеться через 20 лет в Петербурге при дворе Петра III.
