Именно в этот момент граф Брокдорф-Ранцау постарался испортить союзникам праздник. Он не удосужился встать и, в отличие от Клемансо, сидя ответил победоносным союзникам, ответил довольно долгой речью. Слова Брокдорфа-Ранцау, произнесенные резким голосом, соответствовали его манерам: «От нас требуют, чтобы мы признали себя единственными виновниками войны. Такое признание в моих устах было бы ложью». Он признал «глубину нашего поражения и степень нашего бессилия. И интенсивность злобы, которая встречает нас». Он признал, что, возможно, германское правительство и внесло свою лепту в войну, но, по большому счету «виноват империализм всех европейских стран». Возможно, что германские вооруженные силы «внесли свой вклад в грехопадение войны», но то же сделали и союзные армии. Ранцау признал несправедливость, совершенную в отношении Бельгии, и предложил германские репарации для восстановления Бельгии и Северной Франции. Да, «возможно, военные преступления трудно простить, но они были совершены в борьбе за победу», в то время как союзники продолжали чинить преступления уже после подписания перемирия в форме морской блокады — в результате «сотни тысяч мирных людей погибли после 11 ноября, убиты хладнокровно и сознательно уже после того, как наши противники возымели определенную победу». Ранцау сказал, что его люди изучат представленный документ «в надежде, что наша встреча сможет дать окончательный результат в чем-то, что смогут подписать все»[602].
Зал затих. Ллойд Джордж играл ножом из слоновой кости для разрезания бумаг и в конце концов сломал его. Клемансо барабанил пальцами по столу с непроницаемой улыбкой. Австралийский премьер Хьюз потребовал, чтобы Ранцау встал. Вильсон был возмущен не менее других. Выходя из зала, он сказал: «Отвратительные манеры!.. Немцы действительно глупый народ. Они всегда делают не то, что надо. Они всегда делали ошибки во время войны — почему я и нахожусь здесь. Они не понимают человеческой природы». Но внутренне Вильсон был не намного больше удовлетворен проектом договора с Германией, чем граф Брокдорф-Ранцау. Вот его подлинные слова: «Если бы я был немцем, я бы никогда не подписал этого договора».
Трудно представить себе сейчас, насколько далек был тогда в Берлине Вильсон от Клемансо и Ллойд Джорджа, но протест против союзных условий мира был обращен прежде всего к американскому президенту. Именно от него немцы ждали закулисной защиты. Разочарование германской делегации было направлено прежде всего против него. Канцлер Шейдеман обрисовал ситуацию так: «Президент Вильсон является лицемером, а Версальский договор представляет собой самое злостное преступление в истории».
Немцы готовили свой ответ задолго до приезда Ранцау в Версаль. Это был больной для Германии вопрос, и он подвергся в стране основательному обсуждению. Одним из центров такого обсуждения стал Гейдельбергский университет, где в феврале 1919 г. было создано особое Гейдельбергское объединение, целью которого было определение причин начала войны. Принципы этого объединения выработал, уйдя в отставку, принц Макс Баденский, плотно приступивший к этому вопросу еще в ноябре 1918 г. — он читал лекции на эту тему в университетах и организовывал сторонников. Он верил в то, что воля (или ее отсутствие) будет определяющим фактором на грядущих переговорах и в целом в будущем страны. В принятой в марте 1919 г. резолюции ведущие германские специалисты в области права, истории и социологии пришли к выводу, что «союзники не имеют права выносить суждения по вопросу, в который они сами вовлечены».
И теперь Брокдорф-Ранцау, сидя, выразил надежду, что «возможно, будет выработано нечто, что сможем подписать мы все».
Клемансо спросил: не желает ли министр что-либо добавить? Жестом указательного пальца Брокдорф-Ранцау дал понять, что ему нечего добавить. Клемансо объявил: «Таким образом, заседание закончено». Делегаты начали подниматься, но Клемансо умолял не спешить. Сидя в своих креслах и на своих стульях, политики и дипломаты союзников наблюдали уход немцев. Дойдя до двери, граф Брокдорф-Ранцау развернулся лицом к союзникам и закурил сигарету.
НЕМЕЦКИЕ «НИ ВОЙНЫ, НИ МИРА»Непредвзятым наблюдателям было очевидно, что веймарские вожди Германии, помимо прочего, хотели нажить политический капитал за счет простой формы использования патриотизма — протеста против суровых условий Версальского мира, согласно которому Германия отдавала в пользу соседей 13 % своей территории и 10 % своего населения. В тот момент немцы едва ли могли разобраться в оттенках американо-франко-английского конгломерата отношений; в противном случае они, видимо, должны были играть не против, а за Вильсона. Вильсон от лица «тройки» писал, после выпада Брокдорф-Ранцау, «ответ на ответ»: «Совет не может опуститься до дискуссий о своем праве настаивать на условиях представленного текста мирного договора. Он может рассматривать лишь практические предложения полномочных германских представителей».
В последовавшие дни стороны обменялись нотами. Последовали недели страстных дебатов. Немецкие эксперты прислали свои комментарии к переданному им тексту. Союзные эксперты отказались изменить согласованные между собой условия. Курьеры сбивались с ног, принося немецкие «поправки» и союзные отказы. Большинство германских критических замечаний исходило из того, что данный пункт не согласуется с «14 пунктами» президента Вильсона — или с обещанием государственного секретаря Лансинга.
Союзники же ссылались на «варварские разрушения, совершенные германской армией», или на «германскую агрессию и ее последствия». Подавляющее большинство нот касалось Польши и германо-польских границ. 29 мая 1,919 г. немцы прислали в Париж небольшую книгу, в которой давалось описание того, что произойдет с миром в том случае, если текст предложенного союзниками договора не будет значительно ревизован. В книге достаточно детально рассматривались вопросы репараций, территориальных изменений и вопрос о «виновности за войну».
Немецкий ответ от 29 мая 1919 г. на подписанную Вильсоном ноту западных держав вызвал панику даже у претерпевших все. Даже Ллойд Джордж всерьез теперь опасался, что Германия возобновит военные действия. В Вашингтоне и в Лондоне, как и в штаб-квартирах американцев и англичан в Париже, стали задаваться вопросом, не перегнули ли союзники палку в своем обращении с Германией. Лишь Клемансо упорно полагал, что суровость условий мира недостаточна, и 2 июня заявил своим американскому и английскому коллегам, что любая уступка Германии вызовет падение его кабинета и приход к власти во Франции еще более жесткой в отношении Германии политической коалиции.
Могла ли Германия реально изменить условия мира? Эти дни и недели едва не привели к новой войне.
ГЕРМАНИЯ В АГОНИИТрудно передать то ожесточение, которое охватило Германию после раскрытия условий мира. Германская делегация в Версале разместилась в прежнем доме мадам Помпадур — отеле «Резервуар», совсем неподалеку от отеля «Дворец Трианон». Германская делегация, ознакомившись с текстом, единодушно проголосовала против принятия подобных мирных условий. Они потребовали фундаментальной ревизии условий. Прозвучали предложения немедленно отбыть в Германию. В телеграмме президенту Эберту германская делегация докладывала, что предложенный договор «невыносим и его невозможно выполнить»[603]. Телеграмма настаивала на том, чтобы президент Эберт, обращаясь к германской нации, употребил именно эти слова.
Многие в Германии не уделяли должного внимания Парижской конференции — в стране шла Гражданская война. «Фрайкоры» бились на улицах Мюнхена, и невиданная республика, созданная независимыми социал-демократами, теряла свои баварские позиции. Несколько тысяч человек погибли в уличных боях. В Берлине крушение Баварской советской республики отметили военным парадом. В Веймаре ликования не было — Национальная ассамблея была 15 апреля распущена на пасхальные каникулы. Итак, в Германии существовали особые условия — парламент отсутствовал, а гражданская война продолжалась. Собственно, это была стандартная ситуация для всего периода после ноября 1918 г.
Получив союзные условия, президент Эберт решил устроить неделю национального траура вследствие «самого горького разочарования и невыразимого горя всего народа». Запрещены были все увеселительные мероприятия. Театры обязаны были иметь «только такой репертуар, который соответствует серьезности этих мрачных дней». Канцлер Шейдеман объявил, что предложенные условия мира являют собой «смертельный приговор» Германии. Специальная сессия Национальной ассамблеи была назначена на 12 мая 1919 г.
