Продналог, таким образом, неизбежно вел, в первую очередь, к реставрации частной торговли зерном и другими сельхозпродуктами — а ведь не прошло и пятнадцати месяцев с тех пор, как Ленин клялся, что скорее все вымрут, чем он ослабит государственную монополию на торговлю зерном97. Кроме того, это означало возврат к привычной денежной практике, со стабильной валютой, обеспеченной общепризнанными ценностями. Далее следовало ожидать отказа от государственной монополии в промышленности, поскольку крестьяне проявляли готовность расстаться с излишками только при условии, если могли приобрести на них продукцию легкой промышленности: а это, в свою очередь, влекло приватизацию доброй доли производства потребительских товаров. Таким образом, экстренные меры, предназначенные загасить пылающее всенародное восстание, увлекли большевиков на неизведанную тропу, которая могла привести к реставрации капитализма и увенчаться установлением «буржуазной демократии». [Хотя считается, что «военный коммунизм» был импровизацией, а нэп спланированным шагом, в действительности все было наоборот.].
В период между 1922 и 1924 гг. Москва отказалась от идеала безденежной экономики и обратилась к традиционной финансовой практике. Переход к денежным обязательствам был затруднен из-за того, что правительству требовались горы бумажных денег, чтобы покрыть бюджетный дефицит. В первые три года нэпа в Советском Союзе одновременно существовали две денежные системы: одну представляли собой практически обесценившиеся бумажки, называвшиеся дензнаками или совзнаками; другую — новые золотые рубли, называвшиеся «червонцами».
Бумажные рубли выпускались со скоростью, с какой только могли работать печатные станки. В 1921 г. их выпуск составил 16 триллионов, в 1922-м около двух квадриллионов: «Число из 16 знаков под более ясным экономическим небосклоном скорее ассоциировалось бы с астрономией, чем с финансами»98. Крестьяне отказывались принимать «бумажки» и предпочитали иные эквиваленты, главным образом меры зерна.
Продолжая наводнять страну ничего не стоившими «бумажками», правительство предприняло меры для создания новой прочной валюты. Финансовые реформы были поручены Н.Н.Кутлеру, бывшему банкиру и министру в кабинете Сергея Витте, ставшему после ухода с государственной службы депутатом от кадетов в Думе, и Г.Я.Сокольникову, новому наркому финансов. Кутлер вошел в правление Госбанка, который был создан по его совету в октябре 1921 г. По его же рекомендации власти выпустили новую валюту и произвели пересчет государственного бюджета в царских рублях99. (Двумя годами позже подобную реформу провели в Германии под эгидой директора Рейхсбанка Ялмара Шахта.) В ноябре 1922 г. Госбанку было дано право выпустить червонцы трех разных достоинств, обеспеченные на 25% золотыми слитками и иностранными валютными резервами, а в остальном товарами и краткосрочными облигациями; каждый новый рубль представлял 7,7 грамма чистого золота, то есть золотой эквивалент 10 царских рублей. [В царской России червонцами назывались золотые монеты; большинство советских червонцев выпускались в виде бумажных, но имели хождение и металлические.]. Червонцы, предназначенные более для крупных денежных операций между государственными предприятиями, чем в качестве законного платежного средства, циркулировали наряду со старыми дензнаками, которые, несмотря на астрономические номиналы, были необходимы для мелких розничных сделок. (Ленин, недовольный восстановлением прежнего значения золота в денежной политике, пообещал, что, как только коммунизм победит в глобальном масштабе, этот металл будет применяться только при постройке сортиров100.) К февралю 1924 г. девять десятых всех расчетов производились в червонцах101, в это время бумажные рубли были изъяты из обращения и заменены «государственными казначейскими билетами», приравненными по значению к одному царскому рублю. Тогда же крестьянам позволили расплачиваться по налогам с государством не только продуктами, но и частично или полностью деньгами.
Закономерные изменения претерпела и налоговая система, приобретая все более традиционный облик. Государственный бюджет, исчисляемый золотыми рублями, урегулировался. Дефицит, который в 1922 г. достигал более половины расходных статей бюджета, постепенно сокращался. Законы, изданные в 1924 г., запрещали выпуск банкнот как средства покрытия дефицита102.
Несмотря на сопротивление новых руководителей национализированных предприятий, были изданы декреты, поощряющие мелкое частное и кооперативное производство, владельцам которого придали статус юридических лиц и позволили использовать труд ограниченного числа наемных рабочих. Крупные предприятия оставались в руках государства и пользовались его субсидиями. Прекрасно понимая, что нэп грозит подорвать социалистические основы государства, а вместе с ними и саму основу власти, Ленин озаботился тем, чтобы «командные высоты» экономики оставались в руках правительства: банки, тяжелая промышленность, международная торговля103, а также транспорт. Средним предприятиям было предложено перейти на самофинансирование, то есть ввести так называемый хозрасчет. Производства, неспособные работать по новой системе или малоэффективные, подлежали сдаче в аренду104: более 4 тыс. предприятий, большую долю которых составляли мукомольни, взяли внаем либо прежние владельцы, либо кооперативы105. Эти экономические уступки правительства были особенно значимы с точки зрения принципов, которые они внедрили в жизнь, особенно в отношении права на использование наемного труда, вызывавшего особое негодование социалистов. Однако их реальный эффект оказался малоощутимым. В 1922 г. 92,4% от общего объема национального промышленного производства в стоимостном выражении приходились на долю государственных предприятий106.
Переход на хозрасчет заставил отказаться от сложной системы распределения бесплатных услуг и товаров, благодаря которой зимой 1920—1921 гг. удовлетворялись на казенный счет основные нужды 38 миллионов граждан107. Почтовые и транспортные услуги стали платными. Рабочие получали заработок и должны были приобретать продукты на свободном рынке. Продовольственные нормы тоже постепенно отменили. Шаг за шагом розничная продажа приватизировалась. Гражданам разрешалось приобретать недвижимость в городах, владеть издательствами, фармацевтическими производствами и сельскохозяйственной техникой и орудиями. Было отчасти восстановлено наследственное право, упраздненное в 1918 г.108.
Нэп породил непривлекательный тип дельца, весьма далекий от образа классического «буржуя»109. Отношение окружающих к частному предпринимательству было таким недружелюбным, а его будущее столь неопределенным, что те, кто рискнул воспользоваться экономическими свободами, не задумываясь о завтрашнем дне, спешили насладиться своим достатком сегодня же. На презрение к ним правительства и общества «нэпманы» отвечали той же монетой. На фоне всеобщей нищеты и голода они утопали в кичливой безвкусной роскоши и нарочито выставляли ее напоказ, без зазрения совести кутили в ресторанах и ночных клубах со своими дамами, щеголявшими драгоценностями и мехами.
Совокупный результат всех мер, обеспечивших развитие новой экономической политики, безусловно положителен, хотя и не ровен по всем показателям. Определить в точности их эффект невозможно, ибо советская статистика в области экономики крайне ненадежна, и ее данные, в зависимости от источника, могут расходиться на несколько сотен процентов. [Так, например, на X съезде партии Зиновьев заявил, что членами «пролетарских» профсоюзов в 1921 г. являются 4,5 млн человек (Десятый съезд РКП(б) Стеногр. отчет. С. 343). Согласно другому советскому источнику, в России в 1922 г. было всего 1,1 млн рабочих (Советское народное хозяйство в 1921-1925 гг. М., 1960. С. 531).].
Положительный эффект сказался прежде всего и главным образом на сельском хозяйстве. В 1922 г., благодаря пожертвованиям и закупкам посевного зерна за границей, а также благоприятной погоде, Россия получила очень хороший урожай. Вдохновленные новой налоговой политикой крестьяне увеличили размеры пахотной земли: площадь, занятая под посевы в 1925 г., сравнялась с 1913 годом110. Производительность, тем не менее, не достигала дореволюционного уровня, соответственными были и урожаи: даже в 1928 г., накануне коллективизации, они оказались на 10% ниже уровня 1913 г.
Рост промышленного производства шел замедленно из-за нехватки капиталов, изношенности оборудования и иных причин, требующих немедленного устранения. Иностранные концессии, на которые так рассчитывал Ленин, сыграли слабую роль, поскольку деловые люди Запада не решались на инвестиции в стране, которая не возвращала займов и национализировала средства производства. Советская бюрократия, враждебно настроенная к зарубежному капиталу, делала все, что было в ее силах, чтобы воспрепятствовать концессиям, прибегая к разным средствам канцелярской волокиты. Да и ЧК, а затем ГПУ сыграли свою роль, расценивая всякую иностранную экономическую деятельность в России как предлог для шпионажа. В последний год нэпа (1928) в Советском Союзе было только 31 действующее иностранное предприятие с капиталом (в 1925 г.) всего 32 млн руб. (16 млн долларов). Большинство их занимались не производством, а эксплуатацией российских природных ресурсов, в особенности леса, где использовалось 85% западного капитала, вложенного в концессии111.
