На ней было очень обтянутое нижнее платье из тонкого зеленого сукна, вышитое серебром мелким рисунком, в котором геральдическая корона Аквитании чередовалась с лилией. Зеленый кожаный пояс, богато вышитый, плотно обхватывал вокруг боков линию ее обтянутой юбки; его длинные концы падали прямо до земли. Верхнее шелковое платье со множеством складочек было также зеленое, но без вышивки. Парадная мантия из сукна, затканного золотом, и подбитая соломенного цвета шелковой материей, образовывала на ее плечах широкие складки, которые были прикрыты ее распущенными волосами; она придерживалась на груди золотым витым шнурком. Вопреки моде того времени ее узкие рукава стягивались на кисти рук, которые были закрыты зелеными перчатками с вышитой короной Аквитании.
В то время как юный Генрих, стоявший слева от отца, преклонив колено взял одетую в перчатку руку королевы и прикоснулся губами к ее вышивке, Жильберт стоял позади него, а следовательно против королевы. Он не подозревал, что ее глаза устремились на него в то время, как его были прикованы к ней, и когда королева заговорила, он вздрогнул от удивления.
- Кто это? - спросила она, улыбаясь, заметив, какое сильное впечатление произвела на него ее красота.
Генрих полуобернулся, сделал шаг назад и взял руку Жильберта.
- Это мой друг,- сказал он, притягивая его вперед,- но если вы любите меня, вы полюбите также и его, да скажите королю, чтобы он назначил его тотчас же рыцарем.
- У вас сильная рекомендация, сударь,- сказала королева.
Она опустила глаза на энергичное лицо царственного ребенка и засмеялась; но, подняв голову, она снова встретила глаза Жильберта, и тон ее смеха странно изменился, перейдя затем в короткое молчание.
Давно Элеонора не видала такого обворожительного человека; к тому же она тяготилась своим святошой мужем. Она была внучкой Вильгельма Аквитанского, великана, трубадура и влюбчивого человека. И неудивительно, что в ее глазах сверкнула молния, и ожила каждая фибра ее прекрасного тела.
- Я думаю, что полюблю вашего друга,- сказала она Генриху, все еще продолжая смотреть на молодого человека.
Такова была первая встреча Жильберта с королевой, и когда она протянула ему руку, которую он взял, склонившись на колено, она бессознательно притянула юного Генриха совеем близко к себе и, обвив рукой его шею, с такой нежностью сжала ему плечо, что он поднял на нее глаза.
Но если бы кто-нибудь сказал ей тогда, что она напрасно полюбит Жильберта, будет разъединена с белокурым королем и сделается женой мальчика с квадратным лицом и тяжелой рукой, кудрявая голова которого едва достигала ее плеча, то пророку пришлось бы за это поплатиться, как это часто случалось с предсказателями будущего.
В это время король спокойно разговаривал с герцогом Готфридом, который вскоре приблизился к королеве с приветствием, не подозревая, какие странные мысли овладели в один момент тремя сердцами. Третьим был Генрих.
Когда королева протянула правую руку его отцу, левая все еще лежала на его плече, и в то время, как она хотела ее отнять, мальчик схватил ее обеими руками и удержал. Внезапно кровь бросилась ему в лицо до корней волос; в первый и последний раз в своей жизни Генрих Плантагенет был даже смешон. Чувствуя это, он старался спрятать свое лицо, но все-таки не отпускал руки королевы.
VII
Во время пребывания герцога Готфрида в Париже ему оказывали при дворе короля высокие почести, но мало ободрили относительно плана союза против Стефана. Над некоторыми из его единомышленников тяготела рука времени. Другие от бездействия и лишнего досуга занимались не только тем, что находили хорошим, но еще и тем, что было дурно, как некогда выразились английские хроникеры об английских рыцарях. Одни говорили, что гасконское вино превосходно, но другие уверяли, будто бургундские виноградники лучше, и подобные важные вопросы, очевидно, не должны были оставаться открытыми. Впрочем, чаще всего их представляли на суд, в особенности когда доказательства и свидетельства были трудно достижимы. Таким образом двор заседал день и ночь, не приходя к соглашению относительно вердикта.
Жильберт не научился засиживаться часами за стаканом вина и медленно туманить ум, замечая тот час, когда комната начинала кружиться вокруг оси его головы. Кроме того Генрих беспрестанно удерживал его у себя, говоря, что он единственный воздержанный человек из всех рыцарей и оруженосцев при дворе его отца. Мальчик не хотел отпускать Жильберта от себя, исключая случаев, когда проводил время с королевой; тогда он горячо желал удаления своего друга. Сначала королева забавлялась детской страстью юного принца, но так как она предпочитала Жильберта обществу мальчика, то ей вскоре надоела эта легкомысленная игра, заключавшаяся в том, чтобы безумно влюбить в себя двенадцатилетнего ребенка.
Впрочем, Генрих был из скороспелок и предусмотрительнее своих лет, благодаря чему не замедлил догадаться о предпочтении своего кумира к другу.
Но он успокаивал себя тем, что Жильберт кажется равнодушным к королеве и ходит к ней по ее приказанию, повинуясь скорее ее словам, а не личному влечению.
Был прекрасный осенний полдень, теплый, как летом. Целые рои мух собрались вокруг раскрытых дверей больших конюшен, перед глубокими сводами, ведущими на главную кухню, и вокруг окон помещения рыцарей и оруженосцев. Воздух был тих, как бы усыплен, и не слышно было ни одного звука в обширной ограде двора замка...
В тени, позади церкви, где находился навес, укрывавший от жары, играли в мяч Генрих и Жильберт.
После дюжины ударов, когда большая часть победы оставалась за Генрихом, мальчик бросил мяч к своим ногам, чтобы стянуть сетку, которую он сделал на своей руке, обматывая тетиву лука вокруг своих пальцев и ладони, как обыкновенно делалось до изобретения отбойника. Вдруг он полуобернулся и встал перед Жильбертом с раздвинутыми ногами, сложив руки на груди. Они были обнажены до локтя, так как он снял свою суконную куртку и остался в вышитой рубашке, засучив рукава. Его рубашка была стянута на талии кожаным поясом, а ее воротник был совершенно свободен и полуоткрыт. Голова мальчика была обнажена, и он был очень красен и разгорячен.
- Ответите ли вы, мистер Жильберт, откровенно на один вопрос? - спросил он, смотря в глаза своего друга.
Жильберт привык обращаться с ним, как со взрослым мужчиной, что делали все окружавшие его лица, исключая королевы, и ответил утвердительным кивком головы.
- Не находите ли вы,- спросил мальчик,- что французская королева самая красивая женщина в свете?
- Да,- ответил Жильберт не улыбаясь и без малейшего колебания.
Очень сближенные глаза молодого принца заблестели все усиливавшимся гневом, в то время как багровела его шея, и кровь поднималась к щекам, а от лица ко лбу.
- Так вы любите ее? - гневно спросил он Жильберта.
И слова с трудом сходили у него с языка.
Хотя Жильберта не так-то легко было застать врасплох, но это заключение было так внезапно и неожиданно, что прежде чем улыбнуться, он вытаращил глаза от удивления.
- Я...- спросил он - Я люблю королеву?.. Столько же, как мечтаю добиться королевской короны.
Генрих пристально посмотрел на него еще с минуту, затем кровь медленно исчезла с его лица, сделавшегося спокойным.
- Я вижу, что вы серьезны,- сказал он, поднимая мяч, закатившийся к его ногам,- хотя не понимаю, почему не овладеть бы короной короля, как и его женой?
При этих словах он ударил по мячу.
- Вы слишком молоды, чтобы нарушить разом все десять заповедей,заметил Жильберт.
- Молод! - воскликнул мальчик, держа мяч на воздухе.- Такими же были Давид, когда убил великана, Геркулес, когда задушил змея, как вы рассказывали на днях. Молод! - повторил он во второй раз, силясь сдержать презрение.- Вы должны знать, мистер Жильберт, что тринадцатилетний Плантагенет равняется какому бы то ни было двадцатилетнему мужчине. Как я мог победить вас, играя в мяч, хотя вы старше меня шестью годами, так я могу побить вас другим образом и относительно королевы, хотя она наполовину влюблена в вас, как говорит весь двор. В один прекрасный день она будет моей, если даже ради этого я должен буду убить этого короля-молитвослова с круглым, как блюдо, лицом.
Жильберт не был застенчив, как не отличался и физической трусливостью, но все-таки он посмотрел вокруг себя с некоторым беспокойством, когда мальчик произнес эти хвастливые угрозы.
Место, избранное ими для игры в мяч, представляло глубокий тенистый угол, где церковь образовала правое крыло замка. Каждое утро в продолжение нескольких часов дюжины баранов и ягнят выщипывали там траву, после чего их запирали в стойла, находившиеся на другом конце двора замка. Трава, быстро выраставшая там, сохранялась свежей даже в самые жаркие дни благодаря глубокой тени. Стена церкви, выстроенная из каменных плит, была плоская и гладкая. Она поддерживалась через правильные промежутки откосными устоями, стремившимися в вышину, прямо с каменных скатов около аршина вышины. Промежуток между последним устоем и стеной замка служил прекрасным местом для игры, и поистине образцом площадок для современной игры в мяч. Стена замка была с этой стороны также гладкая, почти без окон. Только в нижнем этаже, на большом расстоянии от угла, было одно окно; другое же было, по меньшей мере, в четырех или пяти футах от земли, как раз над тем местом, где играли Жильберт и Генрих. Оно было сделано на нормандский образец с двумя круглыми арками, тянувшимися к капители грубо вытесанной маленькой каменной колонны, разделявшей их. Играя в мяч, Жильберт часто замечал это окно, хотя оно было иногда не перед его глазами, однако даже тогда он инстинктивно оборачивался назад по направлению к нему.
