Более важно, что управление из центра запутанной бюрократией позволило усилить контроль за провинциями. Воинов-вассалов назначали на административно-полицейские посты (сюго), чтобы они контролировали воєн-ных и пресекали беспорядки; дзито (главы земель) находились под прямым контролем бакуфу и имели право собирать налоги, обрабатывать новые земли, строить дороги и мосты и заведовать почтовыми станциями. Все занимавшие эти должности были связаны с правящим домом узами личной преданности, а также обязаны ему своими доходами. Сюго и дзито дополняли, а не подменяли собой власть таких императорских ставленников как наместники провинций, но с течением времени отодвинули роль последних на задний план. Соперничество юрисдикций и личная конкуренция создавали практически постоянную неразбериху, которая усугублялась природными бедствиями, необычайно часто приключавшимися в XIII веке. С другой стороны, бакуфу прикладывали все усилия для того, чтобы вершить беспристрастный суд, опираясь на изданный в 1232 году систематизированный кодекс феодальных традиций (Кодекс Дзеэй).
КАМИКАДЗЕПодчинив большую часть Китая и Кореи, монгольский вождь Кублай-хан вознамерился покорить и Японию. Первая попытка завоевания была предпринята в 1274 году, и вблизи Хаката, Северный Кюсю, возвели укрепления. Японцы спаслись, но не благодаря собственным героическим усилиям: флот захватчиков погубил шторм. В 1281 году пришла вторая экспедиция, впятеро больше и состоявшая из 4400 судов и 140 000 солдат. Снова у Ха-като был создан плацдарм для нападения, снова сопротивление японцев и еще один шторм уничтожили врага. Японцы нарекли эти тайфуны камикадзе («божественный ветер») и сочли их знаком того, что небеса хранят «Землю богов». Тем не менее режим чувствовал необходимость не прекращать оборонительную деятельность. Оборона потребовала сооружения значительных укреплений на побережье и мобилизации такого числа рабочих рук, что выпуск сельскохозяйственной продукции практически прекратился. Истощение ресурсов нации не возмещали ни новые земли, ни добыча и награды тех, кто защищал Японию своими мечами или, как буддийские монахи, молитвами. В итоге недовольство народа ослабило власть Ходзе, и их режим покатился к неизбежной катастрофе.
Прибрежная Камакура была выбрана местом резиденции правительства бакуфу, в основном, по стратегическим причинам. Семь подходивших к ней дорог проходили через горные перевалы, которые легко было оборонять. В сердце города располагался храм Цуругаоко, посвященный богу войны и покровителю клана Минамото, Хатиману.
Хотя население Камакуры достигало 50 000 человек, она никогда не тягалась с Киото за звание центра бурной городской жизни. Дама Нидзе, экс-любовница оставившего престол императора, писала о Камакуре как о районе, где местные воины про посещении храма не надевают подобающие паломникам белые одежды и входят «в обычной одежде самых разных цветов». Что же касается самого города, то «дома поднимаются по склонам горы террасами, теснясь подобно запиханным в мешок вещам. Я нахожу это довольно отталкивающим зрелищем». Придворные Киото, возможно, и лишились политического веса и находились в более худших экономических условиях, но презрение дамы Нидзе показывает, что их снобистская самоуверенность оставалась непоколебимой.
Самураев сравнивают со средневековыми рыцарями Европы. Некоторые поверхностные аналогии очевидны. И те и другие должны были уметь мастерски обращаться с оружием, быть храбрыми в бою и преданными сюзерену, который, в свою очередь, великодушно награждал соратников общей добычей и кровом над головой. И рыцари и самураи должны были соблюдать кодекс чести, игнорировать трудности, культивировать самоконтроль и презирать богатство, однако японскому воину были чужды и галантное отношение к дамам, и религиозное рвение крестоносцев. Женщины самураев должны были быть такими же твердыми и послушными долгу, как и мужчины, и даже сражаться в случае необходимости — они умели обращаться с длинными алебардами {нагината). Тогда как рыцари часто сражались, чтобы расширить границы христианской веры или уничтожить еретиков, японские войны совершенно не касались идеологии. Религиозные убеждения самураев были вопросом их личного сознания и утешения; считалось, скорее, что вера будет опорой их главному служению и чести, а не камнем преткновения.
Существенно отличались и связи между сюзереном и вассалами. В Европе все очевиднее становились контрактные отношения, в то время как в Японии обязанность служить была абсолютной и безусловной. Еще одно важное различие касается прав наследования. В средневековой Европе титул отца и все имущество обычно получал старший сын, в Японии же отец имел право выбрать себе преемника, и если он считал старшего сына негодным для этой роли, то наследство могло достаться другому сыну, при-ємному сыну или даже племяннику. Естественно, подобные решения не всегда принимали спокойно; иногда они осложнялись тем фактом, что «сын» мог быть старше усыновившего его «отца». Хотя и рыцари и самураи должны были выказывать милосердие к побежденным, церковь поощряла рыцарей сдаваться в плен, самураи же предпочитали смерть бесчестью. Тех, кто попадал в плен, ожидали пытки, а затем жизнь в рабстве у победителей. Многие самураи расставались с жизнью на поле битвы, отказываясь принять подобную судьбу. К XII веку эта практика фактически институционализировалась, выражаясь в акте ритуального самоубийства, которое правильно называть сэппуку, но которое более известно как харакири (вспарывание живота). Разумеется, для западного рыцаря самоубийство строжайше запрещалось христианской церковью. Но для самурая оно воплощало презрение к смерти и, следовательно, его крайнюю мужественность.
В этот период тенденцию к развитию специфически японских форм буддизма подкрепило появление новой популистской секты, названной по имени своего создателя нитирэн, и распространение (особенно среди воинского сословия) дзэн, совершенно иной формы веры. Оба течения представляли собой желание более непосредственной и удовлетворительной формы духовного опыта и, таким образом, были негативной реакцией на эзотерические манускрипты и сложные ритуалы. Первое из названных учений полагалось в деле спасения исключительно на сострадание Будды, второе ставило его в прямую зависимость от индивидуальных усилий.
Если такие активисты амидаизма, как Хонэн, Синран и Иппэн, напоминали своим подходом «возрождецев», то Нитирэн (1222-1282) более походил на ветхозаветного пророка или на Савонаролу. Абсолютно уверенный в своих убеждениях, он отвергал любые компромиссы, стремился сделать свою доктрину официальной государственной религией и охотно убивал неверующих как еретиков. Он порицал произнесение нэмбуцу как «омерзительную практику» и называл Кобо Дайси «величайшим лжецом Японии». Вместо нэмбуцу он использовал слова «Наму мехо рэнгэ ке» — «Слава Сутре Лотоса Благого Закона» — и сделал этот текст стержнем своего учения. Дважды изгнанный за радикальные взгляды, Нитирэн «скромно» отождествлял себя с бодхисаттвой Великого Действия; он также прославился тем, что предсказал нашествия монголов. Характерно, что его имя читается двумя способами, в первом случае оно означает «Солнечный Лотос», во втором — «Японский буддизм». К 1469 году половина жителей Киото практиковала нитирэн-буддизм, но позднее преследования привели к тому, что фокус доктрины сместился от фанатизма к образованию. Одним из значимых современных «отпрысков» этого движения является Сока Гаккай, основанное в 1930 году «Общество создания ценностей», которое в послевоенный период спонсировало собственную политическую партию Комэй-то (Партия чистой политики), а также собственные университет, издательский дом и симфонический оркестр.
В то время как некоторые ученые проводят параллели между европейским и японским феодализмом, другие усматривают сходство между христианством и эволюцией буддизма в их убеждении в спасении через веру и последующую жизнь в раю. Проводя сравнение дальше, можно усмотреть аналогию и с Реформацией в том, что религиозные обряды стали осуществляться больше самой паствой, чем при монастырях, духовенство могло состоять в браке, манускрипты переводились на доступный язык, а религиозная и национальная идентичности сливались воедино.
Слово «дзэн» (по-китайски «чань») происходит от санскритского «дхьяна» (медитация). Дзэн возник в VI веке в Китае и начиная с XII века получил широкое развитие в Японии. Целью дзэн является достижение просветления (сатори), но не такими традиционными методами, как изучение манускриптов, выполнение ритуалов или совершение богоугодных дел.
