Валентиниан III открыто допускал проявления дикости своей собственной системы и даже уменьшал размеры налогов — для богачей. Когда вскоре на трон взошел Майориан, и Сидоний приветствовал его вступление во власть поздравительным адресом, ему удалось упомянуть бремя налогов, придавившее его родную Галлию. И новый император сам выступил с очень откровенным заявлением, не оставляющим места для кривотолков, в котором он сожалел о допущенных жестокостях.
В период чрезвычайных событий третьего века возник обычай востребования налогового платежа в товарном виде, а не в деньгах (подобно выплатам солдатам таким же образом) — возврат к бартерным системам примитивных времен. В завершающий период Империи налоговая политика стала изменяться, как бы возвращаясь к старому, и сборщики налогов стали требовать замены товаров на золото — прежде всего замены лошадей, крупного рогатого скота и обмундирования для армии, а затем и в рамках регулярного земельного налога — замены ранее принимавшихся зерна, вина, масла и мяса. Вообще говоря, это был своего рода возврата к долговременным концепциям прогресса, но он уже не мог помочь простым людям, ограбленным налогами.
Ситуация ухудшалась еще и потому, что большие неудобства населению доставляла нестабильность в денежных единицах, которая была весьма далека от хорошо спланированной чеканки монет в Империи прежних времен. Правда, после периода выпуска в обращение ненадежных золотых монет, Константин вновь вернулся к стабильной единице из этого металла, солиду. Но от этого для большинства населения Империи было мало толку, так как у них вообще редко бывали золотые монеты (хотя оплату некоторых налогов требовали в золоте), и даже проведенная Феодосией новая деноминация золота (чеканка монеты по размеру в одну треть от солида) не помогла устранить образовавшуюся пропасть. Феодосии и его преемники выпустили также маленькую серебряную монету, но это практиковалось очень короткое время. Большинство граждан никогда не видело ничего, кроме монет из бронзы, либо слегка посеребренной бронзы, да и на них по прошествии времени можно было купить все меньше и меньше товаров.
Инфляция в большой мере была связана с увеличением номинальной стоимости солида. Эта стоимость (в бронзовых долях) в 400-х годах была в сорок пять раз выше, чем сто лет назад. Это означало, что государству приходилось выпускать все больше и больше бронзовых монет, не сокращая в то же время те виды налогов, которые было необходимо оплачивать золотом. В результате эти монеты заполонили рынок, а стоимость их становилась все ниже и ниже по отношению к золоту. Власти оставались безучастными к плачевным результатам, поскольку бронзовые монеты, будучи разменной валютой, можно было выпускать совершенно произвольной номинальной стоимостью, что приносило им большую прибыль. Как бы то ни было, как и все другие правители в античном мире, они не задумывались над экономическим законом, гласящим, что если количество денег растет, а количество доступного товара остается прежним, то цены обязательно будут расти.
В результате ущерб был колоссальным, собственно таким он уже был в ходе инфляции в предыдущем, третьем столетии. Торговцы западных провинций, которыми были, в основном, греки и иудеи, находили жизнь почти непереносимой, поскольку правительство не оказывало им никакого содействия. Меняльщики денег также жаловались префекту Рима Симмаху, что они едва сводят концы с концами. Другая трудность, которая причиняла ущерб каждому, заключалась в том, что нелегальная подделка монет стала совершенно необузданной.
Эта неблагоприятная валютная ситуация особенно осложнилась для населения, когда в начале пятого века правительство Западной империи отказалось вообще от каких-либо изменений в сложившемся порядке, проводя только ограниченные выпуски бронзовых монет минимальной номинации. Правда, это некоторое уменьшение общего числа новых бронзовых монет снижало инфляцию, но отсутствие любой другой разменной монеты и к тому же, чрезвычайная нехватка серебряных монет привели к тому, что денежные операции любого рода — кроме как для меньшинства, обладавшего большим запасом золотых монет — стали намного более трудоемкими и опасными, чем это было раньше.
Эти неурядицы, однако, были относительно несущественными по сравнению с основной бедой — крушением налоговой системы. Выплата огромных налогов была только частью поборов, накладываемых государством на гражданина Империи. Было широко распространено использование его личных услуг. Так например, его заставляли поставлять дрова и уголь, особенно для государственных арсеналов и монетных дворов; гасить известь; предоставлять государству свой опыт и труд по различным поводам, если он обладал соответствующей квалификацией; помогать поддерживать в хорошем состоянии дороги, мосты и здания. Только лишь один император, Гонорий, издал не менее десяти эдиктов об условиях содержания основных дорог, плохое состояние которых привело к серьезному нарушению деятельности имперской почтовой службы, работавшей по системе реквизиций.
Для борьбы с кризисом все интенсивнее использовали принудительный труд. «Служба в этой стране, — речь идет о Риме, — превратилась в нечто типа принудительного найма». И в то же время было очень много освобожденных от этих обязанностей: духовенство (частично), арендаторы имперской собственности, высший класс в целом — хотя они были наилучшим образом обеспечены, чтобы нести такую ношу.
При реализации всех упомянутых принудительных мер в огромных масштабах расцвела коррупция. Мошеннический деспотизм бюрократов особенно проявлялся при сборе налогов. Императорам это было хорошо известно, и они резко критиковали официальных лиц, угрожая им разными карами. Валентиниан III жаловался, что «ответственные чиновники ставят дымовую завесу для детальных расчетов, погруженных в непроницаемую тьму». За этой дымовой завесой все прогнило. Масса чиновников казначейства продолжала заниматься своими преступными махинациями с надменностью и безнаказанностью, едва ощущая отдаленные раскаты грома пустых имперских угроз.
Ритор четвертого века Либаний рассказывал о мучительных сценах, сопровождавших появление сборщиков налогов в городе или деревне.
…Если торговцы могли возместить убытки за счет спекуляций, то те, которые своими руками едва зарабатывали на жизнь, падали на колени под прессом налогов. Самый нищий сапожник не мог избежать этого. Я видел некоторых из них, кто, простирая руки к небу и показывая свой сапожный нож, клялись, что они не могут больше ничего заплатить. Но их протесты не умеряли алчность жестоких угнетателей, которые преследовали свои жертвы с криками и, казалось, были готовы уничтожить их.
Еще со времен Константина известны подобные сообщения, в которых говорилось об изъятии налогов насилием и грубостью, о применявшихся методах, в том числе, принуждении детей свидетельствовать против своих родителей и насильственном склонении жен к измене своим мужьям.
Было бесполезно освобождать от земельных налогов, как это делал в ряде случаев Гонорий, поскольку облагодетельствованные таким образом районы были уже настолько обчищены, что им все равно уже нечем было платить. В таких случаях, как об этом откровенно говорилось в одном из императорских эдиктов, официальное принуждение могло только привести налогоплательщика к печальному концу без какой-либо выгоды для государства.
От угроз арестов, самые известные из которых содержатся в эдикте Майориана, было мало толку, поскольку в результате только списывались безнадежные долги. Долги, в основном, числились не за бедняками, а за богатыми, которые достигли высокого искусства в задержке платежей, вызывая снова и снова напрасный гнев римских законодателей.
Возникла ужасная дилемма. Не было сомнений в том, что государство обязано взимать налоги, если оно хочет выжить, и, конечно, неэффективность сбора налогов была одной из причин падения Рима — римляне больше не могли содержать свою армию. Однако это чрезвычайно необходимое наполнение государственной казны приводило к страшной нищете населения.
Было ли это потому, что требуемые суммы налогов и податей были за пределами платежных возможностей населения? Если так, то задача была безнадежной, и не было смысла для Западной империи пытаться себя защищать, поскольку для этого не было денег. Но кажется, что с большой вероятностью необходимые суммы могли быть уплачены, если бы система сбора налогов была менее репрессивной — и, в результате, более эффективной. В действительности, сборщики налогов были виновны в огромных злоупотреблениях, что приводило к уклонению от уплаты налогов в невероятных масштабах.
Когда критики системы указывали, что наибольшие страдания приходились на сельских бедняков, в их словах была только правда. Более девяноста процентов всех поступлений государство получало за счет земельного налога, т. е. с сельского населения. И этот налог по своему действию не был прогрессивным, так что его бремя для бедняков было пропорционально больше, чем для богатых. Дополнительная несправедливость возникала из-за неспособности государства при взимании налога принять во внимание качество земли и размеры урожая. К 350 г. суммы, извлекаемые из этого главного источника доходов, утроились за период жизни поколения, что привело к еще большему угнетению и нарастающей жестокости по отношению к землевладельцам при взимании налога.
