Есть предположение, что не доживший до своего тридцатилетия Святослав стал жертвой религиозной войны, им же и развязанной. Дело в том, что на протяжении четырех-пяти лет (967–971 гг.) он со своей, преимущественно языческой дружиной в долине Дуная вел активные боевые действия, желая обосноваться там навсегда. Чаша весов склонялась то в пользу Святослава, то в пользу Византии. Болгары же занимали выжидательную позицию, воюя то на одной, то на другой стороне. В конечном итоге дружина Святослава потерпела поражение. По условиям договора с византийским императором Цимисхием, ей предписано было возвратиться на Русь. В поражении Святослав обвинил христиан, воевавших с ним бок о бок.
Еще из школьного учебника по истории СССР мы знаем, что по дороге на родину Святослав остановился перед Днепровскими порогами на острове Березань, где устроил разборки со своими религиозными противниками. По сведениям Иоакимовской летописи, все христиане его войска были казнены. Ту же участь разделил и единственный двоюродный брат князя — Глеб (Улеб). В Киев послали гонцов с приказом «храмы христиан разорити и сожещи» и вестью, что сам он «вскоре поиде, хотя все христианы изгубить». Что произошло дальше, известно: из черепа убитого князя печенеги сделали чашу для вина. Но вот кто подговорил их на это нападение? История долго обвиняла Византию, вероятно и справедливо, но в свете осмысления причин и последствий развязанной Святославом братоубийственной войны не менее правдоподобной версией может быть и «наущение» киевлян, благо за два года до этих событий один из печенежских князей побратался с киевским воеводой Претичем, христианином.
Не менее трагично складывалась и последующая история. После гибели Святослава киевский стол занял одиннадцатилетний Ярополк, воспитанный княгиней Ольгой в христианских традициях. О первых годах его княжения мало что известно. Мы знаем лишь, что руководителем его дружины был неувядающий Свенельд — воевода и Игоря, и Ольги, и Святослава, тот, кто через несколько лет понудит шестнадцатилетнего князя пойти войной на пятнадцатилетнего брата Олега Древлянского, якобы виновного в смерти Люта, сына воеводы. В ходе этой войны дружина Олега была разбита, а сам он погиб, раздавленный телами людей и лошадей, свалившихся в ров при поспешном (если не сказать паническом) отступлении. Слезы Ярополка над телом брата и его вопль: «Ты этого хотел?», обращенный к Свенельду, не свидетельствуют ли они об истинном виновнике трагедии?
Существует достаточно убедительная версия о религиозной подоплеке противоборства Ярополка и Владимира. Будущий креститель Руси, равноапостольный Владимир, воспитанный с малых лет ярким представителем древнеславянского княжья, братом своей матери, Добрыней, был язычником, а Ярополк христианином, поэтому и действовали братья по-разному. Ярополк старался избегать насилия и кровопролития, верил клятвам брата, притворным речам своих приближенных, за что и поплатился жизнью. Владимир ради личной власти заложил традицию приводить на Русскую землю иноплеменников, безжалостно истреблявших русичей, клятвопреступничал, подкупал наемных убийц, а в итоге коварно заманил в ловушку брата и убил его руками тех же варягов. А что он сотворил с Рогнедой, отдавшей предпочтение его брату-христианину? Владимир обесчестил девушку в присутствии родителей и братьев, а затем на ее глазах убил их. Притворно он, захватив Полоцкое княжество, женился на Рогнеде и причислил ее к своему многочисленному гарему. Однако, справедливости ради, мы не должны забывать, что развязка эта наступила где-то в 978–980 годах, когда Ярополку не исполнилось и 20 лет, а Владимиру было и того меньше. В этой связи возникает вопрос: можно ли во всех этих грехах винить княжичей? Вряд ли они без помощи своих ближайших советников, своих идейных вдохновителей могли спланировать и осуществить подобные злодеяния. Не на Свенельде ли и Добрыне с их подручными лежит большая, если не львиная, доля вины за происшедшее? Увы, доказательный ответ на эти вопросы мы вряд ли уже получим.
Итак, князь Ярополк убит, Владимир занимает киевский стол и, поддерживаемый многочисленными сторонниками язычества Северной Руси, выпроваживает начавшую бесчинствовать наемную варяжскую дружину в Константинополь, не заплатив ей за оказанную услугу. Русь остается языческой с четко обозначенным пантеоном языческих богов, установленным Владимиром возле своего дворца. Но в этом пантеоне мы уже не видим Рода — небесного родоначальника и покровителя родоплеменных отношений восточных славян, нет там и Волоса — Велеса, «скотьего» бога, дающего достаток во всем, нет Лады и Леля — покровителей брака и семьи. Они как бы отходят на второй план, а на первый — выступает Перун, олицетворяющий огонь, громы небесные и покровительство князю-воину.
Надо полагать, что у подобного состава пантеона богов князя Владимира была и еще одна подоплека. По всей видимости, Владимир, в противовес наступающему христианству, хотел дать свое, языческое, прочтение христианским ценностям, вооружить волхвов в их богословских спорах с православными проповедниками, — мол, а чем мы хуже: у вас есть Бог-отец Саваоф, а у нас — Бог-отец Стрибог (Сварог), у вас есть Бог-сын Христос, а у нас — Бог-сын Дажбог, у вас — Матерь Божия, а у нас — Макошь. А то, что верховным божеством является Перун, должно было, вероятно, символизировать мощь русского князя — Красного Солнышка и верховенство Перуна над другими богами Киевской Руси и богами пока еще не покоренных народов, ибо под его покровительством велись успешные боевые действия с Волжской Болгарией и были одержаны победы над хазарами, с его помощью русские воины на равных сражались с воинами христианской Византии.
Эта языческая реформа Владимира на фоне усиления великокняжеской власти прошла относительно мирно. Если и были недовольные, то летописи о них умалчивают.
Однако скорое будущее показало, что Владимир и его языческие вдохновители действовали поспешно и в значительной степени самонадеянно. Дело в том, что, по мере расширения деловых и культурных связей с Византией, влияние православия на Руси возрастало. Киев, просвещенный мировыми религиями, шагнул далеко вперед из первобытной дикости язычества и ему все труднее и труднее удавалось находить общий язык с другими подвластными племенами. В несостоятельности язычества Владимир сам убедился в ходе столкновений его дружины с войсками католических государств Центральной Европы (981 г.), мусульманской Волжской Болгарией (987 г.). Влияли на князя также и рассказы киевских христиан, хорошо осведомленных в православных обрядах и христианском учении. Как гласит предание, окончательный приговор языческой Руси прозвучал из уст Добрыни после того, как он, осмотрев пленных болгар и увидев их экипировку, сказал Владимиру: «Такие не будут нам давать дани: они все в сапогах; пойдем искать лапотников». То есть в иерархии народов Европы даже такой убежденный сторонник старых порядков отводил славяно-русам всего лишь предпоследнее место. Был ли «тендер» на религию для русского народа, как это описывают летописи, или не было, мы уже никогда не узнаем, но Владимир в конечном итоге склонил свой выбор в пользу православия, уже завоевавшего умы многих киевлян. Однако князь, судя по его поступкам, не захотел получать крещение от константинопольских патриархов, что означало бы их духовную победу и благодеяние. Такое воцерковление Руси, как мы уже знаем, автоматически поставило бы ее в вассальную зависимость от византийских императоров, а это Русь, уже познавшая горькую участь данника Хазарского каганата, вряд ли бы приняла без сопротивления. Поэтому Владимир замыслил приобрести новую религию способом, отвечающим духу того времени. Он решил завоевать православие в качестве военного трофея.
В историографии утвердилось мнение, что сначала Владимир взял приступом Корсунь, предварительно дав обет, что окрестится, если ему покорится эта крепость. Затем он, угрожая аналогичной участью Константинополю, принудил братьев-императоров Василия и Константина отдать ему в жены их сестру Анну. В ожидании невесты князь ослеп, но, приняв крещение, прозрел. После бракосочетания Владимир возвратился в Киев, крестил своих детей и приближенных. По их примеру киевляне в массовом порядке и добровольно приняли «Иордань». Добровольность объяснялась тем, что к такому шагу они шли уже более ста лет, начиная с Аскольда, и еще неизвестно, кто кого крестил: Владимир их или они Владимира.
Но есть и другие свидетельства, утверждающие, что крещение князя и крещение киевлян произошло за два года до взятия Корсуни, и это лишний раз дает нам основание утвердиться в предположении, что Владимир уже тогда, принимая крещение, создавал Русскую православную церковь, максимально независимую от константинопольских патриархов. Замысел этот довел до конца Ярослав Мудрый: в 1051 году, он поставил митрополитом в Киеве первого русского священника Илариона, автора Слова о законе и благодати.
