Причем перелом отношений между столицей и провинцией следует считать закономерным и практически неизбежным при условии заинтересованности египтян в сохранении централизованного государства. Ко времени правления Аменемхета III складываются и силы, на которые он мог опереться в борьбе со своеволием номархов. Анализ экономической структуры египетского общества периода Среднего царства подсказывает, что заинтересованность в сохранении сильной фараонской власти проявляли (в той или иной степени) практически все слои населения страны. Точно так же, как раньше, большая часть египтян активно положительно или пассивно — доброжелательно относилась к процессу централизации страны, но, несмотря на это, переходный период растянулся практически на два столетия. Так и теперь любой сильный (подчеркнем — сильный фараон) мог рассчитывать на общественную поддержку устремлений по усилению своей власти. Чем сильнее был фараон, тем большими были его успехи. Аменемхет III, несомненно, был сильным фараоном, и его поддержали не только торговцы, ремесленники, простые воины (что, в общем-то не удивляет), но частично и сами номархи, и вечно бурлящая в интригах придворная знать. Годы практически самостоятельного правления номархов при Сенусерте III не только приучили местных властителей к полуцарскому существованию, но и подтолкнули к поискам путей достижения практически полной независимости от центра. Одновременно властители номов (и в первую очередь те из них, кто не чувствовал себя достаточно уверенно из-за скудности своей области или, наоборот, — излишнего могущества соседа) столкнулись с оборотной стороной процесса сепаратизации отдельных районов некогда единой страны. Гробницы номархов действительно стали пышней, чем их строили раньше, но и возводить их доводилось чаще. И без того небезопасное существование военного предводителя, практически полжизни проводившего в походах на окружающие долину Нила земли, за годы правления Сенусерта III стало рискованным вдвойне. Резко усилились междоусобные конфликты в Египте, на фресках того периода запечатлено, что все чаще египтянам приходилось сражаться с египтянами, а совсем не с племенами соседей. Обычай номархов путешествовать с охраной, не бывший лишним уже при XI династии фараонов, при Сенусерте III стал жизненно необходим для правителя области. Те, кто на примере предшественника почувствовал невозможность силами воинов своего нома обеспечить собственную безопасность перед лицом более мощных соседей, естественно, начинают обращать свои взоры к столице, там искать гарантий стабильности и мира внутри страны.
Но это пока были номархи слабейших областей, чья поддержка многое значила для укрепления власти фараона, но не все. Если бы те властители номов, которые чувствовали себя уверенно в своих владениях, проявили крайнюю несговорчивость и оказали упорное сопротивление попыткам Аменемхета III уменьшить их своеволие, нет сомнения — Египет надолго впал бы в период бурь и потрясений. Однако этого не произошло, ибо существовала еще одна, более универсальная опасность, заставлявшая наиболее благоразумных номархов подчиниться требованиям нового решительного фараона и добровольно уступить центру часть присвоенных ранее полномочий и привилегий. Страна была переполнена невольниками, а в массе своей по мере ухудшения условий содержания рабы становились все более взрывоопасной силой. Подавление мятежей номархами стало в Египте обычным делом, причем склонными к неповиновению все чаще оказывались не только невольники. Уже при Сенусерте I один номарх вынужден был на первый план в своем прославлении выдвинуть следующие достоинства. «Я, устраняющий гордость из высокомерного, заставляющий умолкнуть велеречивого так, что он уже не говорит. Я, наказывающий тысячи мятежников, любовь области своей, ярый сердцем при виде всякого преступника. Я, прогоняющий грабителя из области своей…» Высказывание характерно глубиной понимания оратором сущности процесса децентрализации страны: помимо вечно готовых к бунту невольников, «мятежником» по мере накопления богатств склонен был становиться всякий более-менее могущественный египетский землевладелец. Чем более плодородным и изобильным был край, чем больший отряд снаряжался от него в поход и, следовательно, чем обильнее была доля нома при разделе добычи, тем больше в области становилось людей, потенциально готовых к мятежу и смуте. Процесс распада не остановили бы административные границы номов, в каждом округе при распаде Египта неизбежно появились бы центры сепаратизма, и, понимая это, номархи, способные рассуждать здраво, неизбежно приходили к мысли о необходимости иметь сильный центр, дабы гарантировать сохранение собственного статуса.
Служилая придворная знать ко времени восшествия на престол Аменемхета III также начинает выказывать признаки обеспокоенности своеволием египетских номархов. Потребность этой категории в усилении роли центра объяснить достаточно просто: косвенно подобное увеличивало их собственное могущество. При дворах сиятельных Аменемхетов и Сенусертов толпились, вызывая воспоминания об эпохе Древнего царства, «друзья» фараона, трон окружали владельцы пышных титулов — «начальника обоих белых домов», «начальника обоих домов золота», «начальника обеих житниц», «начальника казны сына бога», «начальника над работающими» и т. д. Верховным сановником по традиции считался градоначальник столицы, в попечение которого отданы были также суд и общее управление большинством ведомств. Официально отгорожено было от влияния придворных только военное дело — основа могущества Египта, привилегия божественных фараонов.
Управление войсками давало царям определенные гарантии повиновения придворных их воле. Войны приносили богатства, от перераспределения которых часто зависело благополучие высших должностных лиц Египта Среднего царства. В отличие от знати Древнего царства нынешние придворные часто не могли похвастать обладанием громадными земельными наделами и зачастую напрямую зависели от милостей владыки. При дворе фараонов XII династии рядом с представителями местной знати, обоснованно проявлявшими определенную независимость суждений, подкрепленную обладанием несчетными богатствами предков, можно было встретить немало народу более низкого про похождения. Пути восхождения на вершину придворной иерархии часто возводили туда неродовитых людей, представителей служилой прослойки, всем и во всем обязанных фараону. Для выдвинувшихся благодаря личным заслугам или благоволению фараона чиновников стремление к усилению могущества их владыки было естественным. Именно в этой среде могли родиться крылатые слова начальника казны Аменемхета III: «Дает он (царь) пищу тем, кто в сопровождении его, питает он следующего по пути его: пища — это царь, избыток — это уста его». В условиях развития товарно-денежных отношений это высказывание не стоит, конечно, понимать буквально, но метафорически положение придворного египетских фараонов эпохи Среднего царства здесь выражено достаточно ярко. От усиления власти царя неродовитые придворные только выигрывали и фараоны могли опереться на них в борьбе с провинциальной властью.
Частично поддержку усилиям фараона начинают при Аменемхете III оказывать и родовитые столичные придворные. В их повелении можно заметить несколько иные, чем у незнатных государственных чиновников, мотивы. Столичная знать не очень была обеспокоена прямыми последствиями усиления египетских номархов: сокращением доходов царской казны и невозможностью для придворного чиновника получить вожделенный титул номарха. Но зато косвенно неудобства сложившейся системы всеобщей подозрительности и недоверия даже самые родовитые из них вскоре почувствовали на себе. В силу своего происхождения они привыкли оказывать влияние на фараона и чувствовать себя при этом в полной безопасности. Однако при XII династии ситуация изменилась, фараоны все чаще стремятся окружить себя мощным заслоном всецело преданных людей, особым войском, подчиненным непосредственно фараону. Источники Среднего царства называют этих людей «провожатыми властителя», хотя сами «провожатые» в своих надписях предпочитают именовать себя царскими телохранителями. В условиях смуты «провожатые властителя» резко усиливали свое влияние при дворе, подминая под себя иногда даже родовитую столичную знать. Иной неродовитый телохранитель, доказавший свою преданность фараону и обласканный им, начинал чувствовать себя важным лицом, что особенно проявилось в годы правления Сенусерта III. «Царские провожатые» получали по десятку «голов» при каждой раздаче трофеев, их нередко награждали золотым оружием и присваивали высокие вельможные звания. Вознесенные на вершину придворной иерархии «провожатые» заботились не столько о поддержке усилий фараона по приведению в повиновение властителей номов (ибо это означало часто войну, в которой царским телохранителям приходилось иметь дело с телохранителями номархов, не столь, возможно, многочисленными, но вооруженными не хуже), сколько о сохранении обеспокоенности властителя по поводу ситуации в столице. Благодаря доносам «провожатых» и тому, что ситуация нередко складывалась драматично для фараона (поговаривают, что на Аменемхета I было совершено ночное нападение в его собственной опочивальне, что Аменемхет II был убит придворными евнухами), положение при дворе становилось все более опасным и нестабильным. Боязнь расправ была настолько велика, что придворные часто предпочитали при малейшем намеке на опасность бежать за пределы Египта, как, например, некий Синухет, бывший с Сенусертом I, соправителем Аменемхета I, в ливийском походе и исчезнувший из египетского стана, едва дошли до него слухи о кончине царя. Родовые столичные придворные начинают склоняться к мысли о поддержке усилий фараона по усмирению властителей номов, дабы в стране наступила пора стабильности и прекратились смуты. Тем самым знатные чиновники хотели уменьшить влияние при дворе «провожатых фараона», возглавивших в период неспокойства сыск, ибо могущество телохранителей в годы правления Сенусерта III стало опасно велико: один сановник похвалялся тем, что он «поставлен над тайной дворца при допросе скрытного сердцем», что ему «утроба обнажала то, что скрыто в ней». Еще один чувствовал себя «языком царя в испытании людей, в наказании строптивого сердцем». При предшественниках Сенусерта III подобное, конечно, также имело место: верховный сановник и судья Сенусерта I именовался «смиряющим восстающего на царя», а один чиновник Сенусерта II считал себя «доверенным царя в подавлении смутьяна» — но не в таких масштабах. Ибо предшественники Сенусерта III не прибегали столь часто к письменным проклятиям врагов фараона внешних и внутренних, не имели для этого столь веских оснований.
