в ее области ради самой науки» [385].
Перевод «Капитала» представляет собой подлинный подвиг. Неустрашимый революционер Лопатин, который начал перевод первого тома, и друг всей его жизни скромный банковский служащий Даниельсон, завершивший это великое дело и осуществивший перевод второго и третьего томов, заложили основы русской марксистской социально-экономической терминологии. Переводы Даниельсона до сегодняшнего дня не потеряли своей значимости. Правда, столь компетентный судья, как Плеханов, в 1895 г. в письме к Энгельсу дал резко отрицательный отзыв о переводе Даниельсона, использовав известный итальянский каламбур (переводчик – предатель) [386]. Но сказанное, вероятно, следует отнести за счет острого раздражения, испытываемого в этот период Плехановым по поводу последних выступлений Даниельсона, которые давали основания считать, что они льют воду на мельницу самодержавия.
Собственные сочинения Даниельсона немногочисленны, но весьма существенны для экономической идеологии народничества. В опубликованной в 1880 г. большой статье «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства» были заложены исходные позиции экономической концепции либерального народничества. В 1893 г. Даниельсон значительно расширил свою статью и издал ее в виде книги под тем же заглавием. В 90-х гг. он активно выступал в периодической печати. Большое научное значение имеют письма Даниельсона Марксу и Энгельсу за период 1868–1895 гг. После 1908 г. имя Даниельсона исчезло со страниц печати. Он умер в 1918 г. в Петрограде, где прошла вся его жизнь. Г. А. Лопатин, которому тоже оставалось жить несколько месяцев, откликнулся на смерть друга письмом в газету «Петроградский голос», в котором рассказал об истории перевода первого тома «Капитала» и показал благородную роль Даниельсона в этой работе [387].
В книге 1893 г. Даниельсон выразил в весьма определенной форме важнейшую идею народников 90-х гг., вокруг которой бушевали дискуссии: о невозможности развития капитализма в России вследствие недостатка внутреннего рынка в бедной крестьянской стране и недоступности для страны внешних рынков, завоеванных западными державами. Сделав это «утешительное» заключение, Даниельсон возвращался к общине: «…общинное землевладение есть одно из основных материальных условий производства, на котором может быть построено здание будущего общественного хозяйства» [388]. Вред утопических идей Даниельсона состоял в том, что «общественное хозяйство», ставшее для него социалистическим идеалом, он надеялся построить в царской самодержавной России. Этим и было обусловлено неприязненное отношение Плеханова к сочинениям Даниельсона 90-х гг.
Идея закупорки производительных сил от безысходного кризиса, автоматического краха капитализма под действием чисто экономических сил была вообще чрезвычайно распространена среди поздних народников. Они применяли ее не только к России, но и к западным странам. В почти карикатурной форме ее выражал, например, С. Н. Южаков, ведущий экономист народнического журнала «Русское богатство», который издавал Н. К. Михайловский. В 1893 г. он писал, что «час ликвидации американского капитализма недалек. Пожирая земледелие, он пожирает себя самого, так как сокращает внутренний рынок без надежды обрести значительные рынки внешние». Переходя к России, он утверждал, что «по составу нашего населения, по складу нашей культуры мы могли бы избрать иной путь» [389].
Либеральные народники проявляли интерес к идеям швейцарского экономиста первой половины XIX в. Сисмонди. Он был горячим сторонником мелкого производства, выступал с протестом против крупного капиталистического предпринимательства. Это сближало Сисмонди с русскими народниками при всех различиях ситуации в Западной Европе начала столетия и России конца столетия.
Василий Павлович Воронцов родился в 1847 г. в семье офицера и мелкопоместного дворянина. Он окончил медико-хирургическую академию в Петербурге и недолго служил земским врачом в провинции. В молодые годы участвовал в революционных кружках и студенческих волнениях, был дважды арестован. С 1875 г. Воронцов поселился в Петербурге, отказался от профессии врача и занялся научной и литературной работой в социально-экономической области. В 1880 г. он «привлекался к дознанию» за хранение запрещенных книг [390].
Всероссийскую известность Воронцову принесла книга «Судьбы капитализма в России» (1882 г.), в которой были собраны и объединены его статьи двух-трех предшествующих лет. Эта книга, видимо, сильно заинтересовала Маркса, поскольку на его экземпляре имеется множество пометок и подчеркиваний карандашами разных цветов. Другие работы Воронцова имелись в библиотеке Энгельса. Среди них выделяется книга «Наши направления» (1893 г.), содержащая, в частности, острую и искусную полемику с русскими марксистами. Любопытно, что Николая-она Воронцов считал «несомненным марксистом» и противопоставлял его толкование идей Маркса тому, как это делают нео- или псевдомарксисты, к которым он, вероятно, относил Плеханова [391].
Воронцов был серьезным исследователем и блестящим полемистом. Можно сказать, что для ранних русских марксистов это был достойный противник. Американский ученый, автор содержательной работы о народничестве, следующим образом оценивает его роль: «Воронцов взял на себя задачу создать теорию, которая дала бы ответы, соответствующие чаяниям интеллигента, и выводы, которые укрепили бы его веру в его идеалы. В результате абстрактная теория восторжествовала» над массой фактического материала, который затоплял петербургский интеллектуальный мир. Это был умственный подвиг высшего класса, и в следующие два десятилетия он служил главной линией обороны народнической веры».
Воронцов утверждал, что все происходящее в России – не капитализм, а «игра в капитализм». Отождествляя помещиков с капиталистами, он доказывал, что распад помещичьего хозяйства означает… провал капитализма. Рост кулачества и ростовщичества он объявлял уродством и извращением, не имеющим под собой реальных социально-экономических основ. Развитие капиталистической промышленности, по его мнению, происходило только по прихоти правительства, а городской пролетариат не имел в России будущего. Ненависть к «трактирной цивилизации», как называл Воронцов капитализм, заставляла его закрывать глаза на реальную картину и тенденции развития экономики и социальной структуры России.
Марксизм Воронцов объявлял чисто западным учением и охотно, даже с каким-то удовольствием утверждал, что для немцев и прочих европейцев оно вполне научно и уместно, но для русских не подходит. Русских марксистов он обвинял в слепом и механическом приложении идей учителя к принципиально иным условиям России и в том, что они выступают закапитализм и буржуазию, против крестьянства. Как писал Воронцов, «они повторяют старую буржуазную историко-экономическую теорию, лишь прикрасив ее гипотезой о молочных реках в кисельных берегах в отдаленном будущем (имеется в виду социалистическая революция. – Ред.), требуя за эту прикрасу экспроприации крестьянства и порабощения труда в настоящем и ближайшем будущем России».
Таков Воронцов. Он догматичен и порой недобросовестен в полемике. Он сознательно или бессознательно искажает позиции марксистов: ведь для них речь никак не может идти о том, хотеть или не хотеть капитализма, стремиться или не стремиться к экспроприации крестьянства. Эти процессы объективны, они идут помимо чьей-либо воли. Воронцов и народники правы, что капиталистическое развитие несет народным массам, в частности крестьянству, тяжкие бедствия. Но предотвратить эти бедствия можно не утопическими призывами «сойти с пути», а решительной борьбой против капитализма и вступившего с ним в союз самодержавия. Плеханов, а
