Но мало сказать, что мир ислама как религиозноцивилизационный фундамент в наибольшей степени соответствует отсталым структурам. Он в наибольшей мере консервативен, обладает наивысшей инерцией и в наименьшей степени поддается внутренней трансформации. Причем это зависит не только от его доктринальной сущности, анализ которой в общих чертах только что производился, но также и от его внутренней силы как тотальной религии, охватывающей все стороны жизни, сливающейся воедино с политикой, с государством, доходящей в своем религиозном рвении до нетерпимости (джихад). В случае с шиитским исламом, где слитность с государством отсутствует, компенсацией выступает еще большая степень нетерпимости, питающаяся веками борьбы за самоидентификацию.
Несколько иначе обстоит дело с индо-буддийским миром, где религиозная терпимость и нейтралитет по отношению к государству создают определенные предпосылки для постепенной трансформации внутренней структуры в условиях энергичного высшего воздействия. И хотя религиозная ориентация здесь сковывает возможности человека, воздействует на него путем создания определенных социопсихологических стереотипов, она практически не вмешивается в нерелигиозные сферы бытия. А сформированная самой религией генеральная установка на определенную активность индивида (пусть даже только в сфере поиска спасения во внефеноменальном мире) все же делает свое дело, облегчая каждому – при создании благоприятной для этого ситуации – вовлечение в процесс развития. Что же касается только что упомянутых благоприятных обстоятельств, то они в интересующем нас плане связаны как с длительным воздействием колониализма, так и – в Юго-Восточной Азии – с феноменом хуацяо. Словом, при отсутствии характерной для ислама мощной инерции торможения (а стоит напомнить, что ислам в Юго-Восточной Азии в этом смысле не столь силен, как на Ближнем Востоке) и активной религиозно-идеологической индокринации, особо сильной у шиитов, индо-буддийская традиция-цивилизация почти нейтральна по отношению к импульсам со стороны. И хотя многое в Индии (закон кармы и сила касты) и в Юго-Восточной Азии (сравнительно низкий уровень развития в условиях субтропиков и тропиков) задерживает развитие, иные факторы способствуют ему.
Что касается дальневосточного религиозно-цивилизационного фундамента, то о нем уже было сказано достаточно много: этот фундамент наиболее благоприятен для активной трансформации традиционной структуры. Мешает этой трансформации лишь сильное государство. Там, где его не было (Япония, хуацяо Юго-Восточной Азии), позитивные результаты налицо.
Завершая сопоставительный анализ, можно заключить, что религиозно-цирилизационный фундамент – важный фактор, определяющий потенции развития стран Востока. Это очень заметно на примере тех стран, где фундамент минимален, а то и вовсе отсутствует, как то имеет место в Тропической Африке, Это хорошо заметно на примере исламского фундамента: там, где он сравнительно слаб (Малайзия, Индонезия, частично Пакистан), результаты развития более ощутимы. Там, где он сильнее, нужен был в качестве компенсирующего фактора более сильный эффект колониализма, что видно на примере Турции или Египта, длительное время ощущавших на себе давление со стороны европейского капитала. Особых оговорок требует феномен богатых нефтедолларами арабских стран, где именно богатство выступило в качестве компенсатора инерции ислама. Наконец, роль цивилизационного фундамента блестяще демонстрируется на примере Дальнего Востока, где позитивное воздействие его наиболее очевидно.
Следует заметить, что с особой силой этот фактор, действовавший и до того, начинает действовать с момента деколонизации, когда он функционирует в своем, так сказать, чистом виде. Именно с этого момента ощущаются как внутренняя его сила, так и вектор импульса, что сказывается на результатах.
Условия и обстоятельства выбора пути развития
Вернемся, однако, к проблеме выбора пути развития. Проблема эта для стран зависимых встала в начале XX в., для колоний – после деколонизации в середине века. Однако если учесть сложность и неоднозначность процесса выбора и принять во внимание вызванную обстоятельствами переориентацию, то в конечном счете решать проблему пришлось всем так или иначе в одно и то же время, в основном – во второй половине нашего века (включая колебания и переориентации). От чего же зависел выбор пути?
Снова вспомним об исходных позициях: конец эпохи колониализма; политическая независимость и выход на передний план усилившегося и взявшего на себя заботы о развитии страны государства; противоречивость позиции государства (как содействовать развитию, не слишком резко меняя привычный для людей образ жизни); религиозно-цивилизационный фундамент, содействующий или препятствующий курсу на трансформацию традиционной структуры; противоположные по многим параметрам эталоны-полюса возможного индустриального развития. И главное – необходимость все же сделать выбор, подчинив ему в дальнейшем политику страны, разработав соответствующую стратегию развития. Исходные позиции в общем были однотипны для всех, хотя равнодействующая всех упомянутых факторов могла быть весьма различной по мощи и вектору импульса. Этот импульс мог быть сильным и позитивным, т.е. объективно содействующим энергичной внутренней трансформации, что было наиболее характерно, как о том уже шла, речь, для стран Дальнего Востока региона с их конфуцианским религиозноцивилизационным фундаментом. Он мог быть, напротив, сильным и негативным, т.е. олицетворять собой мощь инерции, что наиболее характерно для стран ислама, особенно шиитского ислама. Но для многих стран Востока, включая и Африку, импульс был слабым, порой практически нулевым.
Что означала или могла означать разница в мощи и векторе импульса? Сильный негативный импульс означал прежде всего энергичное сопротивление структуры любым воздействиям на нее извне,стремление остаться самим собой, кульминацией которого можно считать события рубежа 70 – 80-х годов в Иране. Смягчающие факторы и обстоятельства могли несколько повлиять на положение дел, как то имело место в богатых нефтедолларами аравийских монархиях: нефть здесь сделала внутреннюю трансформацию безболезненной, а ориентацию на еврокапиталистический стандарт ненавязчивой, даже в некотором смысле необязательной – особенно для тех, кто этого не желал (бедуины). Однако это действовало отнюдь не обязательно. Богатые нефтью Ливия и Иран использовали свои нефтедоллары для того, чтобы еще резче противопоставить неисламскому и особенно западному миру с его еврокапиталистическими стандартами свои, нарочито акцентированные исламские ценности с явно фундаменталистской окраской. За ценности фундаменталистского ислама высказываются ныне определенные силы и в иных исламских странах, от Афганистана и Судана до сравнительно развитого Алжира. И только там, где сам ислам и тем более его негативный импульс изначально были ослаблены, т.е. вне территории Ближнего Востока, от Пакистана до Индонезии, развитие по еврокапиталистическому пути в наши дни явно выходит вперед по сравнению с привычными исламскими ценностями, хотя и при сохранении чтимых традиций.
Слабый или нулевой импульс, характерный для стран индобуддийской цивилизации и для Африки, означал, что многое в развитии, в ориентации при выборе пути здесь зависит от внешних обстоятельств, порой просто от случая. Пример Африки наиболее нагляден. Но стоит вспомнить и об Индии, чей путь был избран за нее англичанами, о буддийских странах Индокитая, с легкостью становившихся жертвами любителей социальных экспериментов. Впрочем, ослабленный импульс всегда был залогом неудачи любителей рискованных экспериментов, что опять-таки видно и на примере современной Африки, и в буддийском Индокитае, где последний из такого рода экспериментов – бирманский – явно близится к благополучному концу. Во всяком случае благоприятные для успешного развития внешние обстоятельства могут сыграть в условиях слабого или нулевого импульса решающую роль.
Сильный позитивный импульс, характерный для стран, внутренне как бы готовых к активной трансформации, проявляет себя далеко не автоматически. Можно даже сказать, что внешне он себя вовсе не проявляет, так что феномен Японии долгие десятилетия был своего рода уникальным явлением. Но выявившиеся во второй половине нашего века закономерности развития стран Дальнего Востока, ориентированных на конфуцианские цивилизационные ценности.позволяют поставить вопрос иначе, т.е. выдвинуть на передний план именно способность и потенции для трансформации как таковые. Стоит напомнить, в частности, что именно дальневосточные страны оказались лидерами в движении по обоим наметившимся в послевоенном мире путям развития и радикальной трансформации – по марксистско-социалистической и еврокапиталистической модели.
