Троцкий поддержал предложение Ленина и в письме в Политбюро призвал провести суд, который имел бы характер «законченного политического произведения»147. Как и в случае с духовенством, последовавшее действо более напоминало театр агитпропа, чем трибунал: тщательно подобраны исполнители и заранее распределены роли, придуманы свидетельства, для оправдания суровости правосудия создана соответствующая атмосфера непримиримости, сами приговоры предопределены партийными органами, а «массам» отведена роль публики в уличном балагане. Самые элементарные процедурные формальности отброшены, подсудимые обвинялись в преступлениях, которые на то время, когда они якобы совершались, не квалифицировались как таковые, ибо кодекс, по которому их судили, был утвержден всего лишь за неделю до процесса, когда все подследственные уже находились в тюрьмах.
Оповещение президиума ГПУ о том, что лидеры так называемых правых эсеров предстанут перед Верховным революционным трибуналом по обвинению в контрреволюционной деятельности, включая терроризм и вооруженные операции против советского правительства, сделанное 28 февраля148, вызвало волнение среди социалистов на Западе, где у эсеров было много друзей. Как будет показано ниже, как раз в это время Москва была заинтересована в создании «единого фронта» с европейскими социалистами. Чтобы успокоить их, Радек на совместной конференции Социалистического и Коммунистического интернационалов в Берлине в апреле 1922 г. заверил, что обвиняемые смогут пригласить своих защитников и что высшая мера к ним не будет применяться. Ленин был взбешен таким соглашательством («Мы заплатили слишком дорого» называлась его статья на эту тему) [Этот документ, опущенный в предыдущих изданиях ленинских работ, был впервые опубликован в 1964 г. в полном собрании сочинений (Т. 44. С. 396—400). Ленин запрещал всякое публичное упоминание о его содержании, потому что «глупо открывать врагу нашу стратегию» (там же. С. 399)] и обещанием не применять смертной казни. Он, однако, разрешил подсудимым эсерам воспользоваться помощью независимых защитников из-за рубежа, прекрасно понимая, что всегда можно будет устроить так, что те все равно будут не в состоянии исполнять свои обязанности.
Список действующих лиц был тщательно продуман. Обвиняемых — всего 34 человека — разделили на две группы: 24 несомненных и неисправимых, так сказать, «закоренелых преступника», среди них 12 членов ЦК эсеров во главе с Абрамом Гоцем и Дмитрием Донским. Другую категорию составляли второстепенные персонажи — подсудимые, изъявившие готовность сотрудничать со следствием, и их роль заключалась в даче показаний в пользу обвинения, признаниях и раскаянии в «преступлениях», в обмен на что им обещали оправдательный приговор. Целью этого представления было убедить рядовых эсеров порвать все связи со своей партией 149.
Роль главного обвинителя поручили Н.В.Крыленко, который был известен как сторонник осуждения невиновных в качестве меры убеждения населения150. Суд над эсерами явился для него хорошей школой для предстоящих сталинских показательных процессов 30-х годов, где он выступал как прокурор республики. Сейчас в ходе судебного разбирательства ему помогали Луначарский и историк М.Н.Покровский. Председательствующим был Г.Л.Пятаков, член ЦК РКП(б). Защищали обвиняемых три бригады, одна из которых, состоявшая из четырех социалистов, приехала из-за рубежа: ее глава, бельгиец Эмиль Вандервельде, был председателем Международного бюро Второго Интернационала и бывшим министром юстиции Бельгии. На железнодорожных станциях по пути в Москву местное население в порыве «праведного негодования» осыпало их проклятиями и угрозами расправы, а в Москве их ждала хорошо организованная толпа с криками «Долой предателей рабочего класса!». Дзержинский дал указание своим сотрудникам начать планомерную «кампанию» по дискредитации Вандервельде, сделав достоянием гласности его привычку делать маникюр и носить башмаки на шнуровке151. Вторую бригаду защитников назначили сами устроители спектакля: в нее входили Бухарин и М.П.Томский, оба члены Политбюро. Им отводилась роль просить суд о предоставлении подсудимым, которые искренне раскаялись в содеянном, возможности «морально реабилитироваться».
В ходе предварительного следствия, длившегося три месяца, Крыленко удалось обработать многих свидетелей. Пытки в прямом смысле к ним не применялись, но следователи знали много иных способов воздействия и принуждения. Члены ЦК эсеровской партии не сломились: наоборот, по примеру политических процессов 70-х годов прошлого века они надеялись использовать суд как трибуну для обличения власти. В ходе процесса они держались с большим достоинством — эсеров всегда отличала не столько политическая мудрость, сколько отчаянный героизм.
Заседания суда открылись 8 июня 1922 г., через месяц после окончания московского суда над духовенством и за четыре дня до начала сходного антицерковного процесса в Петрограде. Всем подсудимым предъявлялось обвинение в ведении вооруженной борьбы против Советского государства, в организации Тамбовского восстания, а также в актах саботажа и терроризма и, в частности, в организации покушения на жизнь Ленина, исполнителем которого была Фанни Каплан. На заседания трибунала, проходившие в Колонном зале здания бывшего московского Дворянского собрания, публика допускалась только по билетам, которые выдавались, за редким исключением, лишь благонадежным партийным активистам. В ходе слушаний публика вела себя как в настоящем агиттеатре: аплодировала обвинению и освистывала подсудимых и их адвокатов. Зарубежные защитники выразили протест против некоторых характерных особенностей судебного разбирательства: что все заседатели являлись членами Коммунистической партии, что многих свидетелей лишили возможности представить суду свои показания, что на суд не допустили большинство пришедших друзей подсудимых. Эти и другие возражения были отклонены на том основании, что советский суд не обязан соблюдать «буржуазные» правила. На восьмой день заседаний, после того как Радек взял назад свое обещание о неприменении смертного приговора и после отклонения судом дополнительных естественных требований иностранных защитников, включая право иметь собственного стенографиста, четверо из них объявили, что покидают эту «пародию на правосудие». Один из них впоследствии писал о процессе: «С человеческими жизнями обходились так, словно это был товар»152.
Через две недели заседания приняли еще более уродливый характер. 20 июня власти организовали массовые демонстрации на Красной площади в Москве. Толпа, посреди которой вышагивали судьи в одном ряду с обвинителем, требовала вынесения смертных приговоров подсудимым. Бухарин обратился к народу с речью. Подсудимых вынудили появиться на балконе на посмешище улюлюкающей толпы, казалось, готовой их растерзать. Позднее организованную делегацию пропустили в зал суда, и она дружно завопила: «Смерть убийцам!» Бухарин, игравший жалкую роль в этой комедии, немногим отличавшейся от той, которая 16 лет спустя приговорит к смерти его самого по совершенно сфальсифицированным обвинениям, поблагодарил безумствующую толпу за то, что они дали услышать «голос рабочих». Весь этот эпизод заснял на пленку гений советской кинодокументалистики Дзига Вертов153.
Хотя они не добились даже подобия справедливого суда, эсеры все же получили возможность подвергнуть большевистский режим неограниченной критике — это последний такой случай на советском политическом процессе. В 1931 г., когда сесть на скамью подсудимых настала очередь меньшевиков, их показания были гораздо лучше подготовлены и отрепетированы154.
Приговор, объявленный 7 августа, никого не удивил, ибо Ленин еще раньше ясно дал понять, чего следует ожидать. На XI съезде партии в марте 1922 г., высмеивая их взгляды, он заявил, обращаясь к меньшевикам и эсерам: «Позвольте поставить вас за это к стенке»155. Уолтер Дюранте писал 13 июля в «Нью-Йорк Таймс», что процесс продемонстрировал «справедливость» предъявленных обвинений, что вина большинства подсудимых «доказана» и что будет «несколько смертных приговоров»156. Окончательный приговор был вынесен на основании статьи 57 через статью 60 Уголовного кодекса: 12 человек приговорены к высшей мере, но трое из них, оказавшие содействие суду, помилованы. [Бухарин попросил помилования для Г.Семенова (New York Times. 1922. August 6. P. 16). На показательном процессе над Бухариным шестнадцать лет спустя в связи с обвинением его в планировании террористических актов против советских вождей всплыл и этот эпизод с Семеновым (Jansen М. A Show Trial under Lenin. The Hague, 1982). Семенов, как и Бухарин, сгинул в период сталинских чисток.]. Подсудимые, которые дали показания в пользу обвинения, были тоже прощены. Те, кто входил в первую группу, не признали себя виновными ни по одному из пунктов обвинения: они отказались встать, когда судьи вошли в зал для оглашения приговора, за что были изгнаны, как выразился Дюранте, «с собственных похорон»157.
