В 12 часов ночи популярный диктор Мадридского радио Аугусто Фернандес зачитал короткую сводку с фронта (там в тот день за исключением нескольких бомбежек «не было новостей, заслуживающих упоминания»). Затем он взял в руки переданные ему Касадо три машинописные страницы манифеста путчистов, начинавшегося словами «Испанские трудящиеся! Антифашистский народ!» (этот документ готовило политическое руководство анархистов). В манифесте далее говорилось о незаконности правительства Негрина после отставки Асаньи. Премьера голословно обвиняли в том, что он готовит позорное бегство за границу, оставляя свой народ истекать кровью на навязанной иностранцами (намек на СССР) войне. Чтобы предотвратить готовящееся предательство Негрина всю полноту власти берет на себя Совет национальной обороны, который-де разделит участь народа: «Или мы спасемся все вместе, или же погибнем все вместе» (эту фразу произнес ранее сам Негрин, но путчисты об этом естественно не упомянули). Бестейро далее говорил, что единственной легитимной властью на сегодняшний день является «власть военных». Бестейро бичевал «катастрофический фанатизм» Негрина (хотя перед этим в манифесте путчисты говорили о трусости премьера) и обещал поражение «с честью и достоинством». Закончив выступление, Бестейро зарыдал.
Сменивший его у микрофона командующий 4-м корпусом анархист Мера не был столь сентиментален. И он обозвал Негрина предателем (что или кого конкретно предал премьер — так и осталось тайной). И он обещал почетный мир. Если же Франко отвергнет мирные предложения, то Мера «торжественно» клялся биться до самой смерти, чтобы защитить независимость Испании.
Наконец, слово взял Касадо, обратившийся ко всем испанцам «по обе стороны траншей». Генерал заверил, что Народная армия не сложит оружия, пока не будет гарантирован почетный мир «без преступлений».
Все заявления Совета национальной обороны произвели на радиослушателей странное впечатление. Ведь Совет хотел того же, чего и Негрин — почетного мира или продолжения сопротивления. Уставшим от многих месяцев войны людям было тяжело понять смысл образования Совета. Они не знали о связях Касадо с Франко. Многие думали, что военные без коммунистов и Негрина действительно добьются от Франко достойных условий прекращения войны.
Первоначально Касадо сам хотел возглавить Совет, но затем уговорил занять пост его главы все еще популярного в народе генерала Миаху (совсем «отупевшего» по словам Тольятти от наркотиков и алкоголя). Себе Касадо взял вопросы обороны, а Бестейро получил в управление международные отношения. Другой видный деятель ИСРП и отец вождя ОСМ Сантьяго Каррильо Венсеслао заведовал в Совете внутренними делами (отец и сын долго не могли помириться, хотя после войны Венсеслао выступал за единство действий ИСРП и КПИ). В Совет вошли также малоизвестные политики из ВСТ, НКТ и из республиканских партий, хотя никаких полномочий от центральных органов этих организаций на участие в хунте Касадо у них не было.
Венсеслао Каррильо немедленно дал телеграмму всем гражданским губернатором провинций с требованием подчиниться Совету (в противном случае грозили «последствиями»). Во многих местах, получив телеграмму, губернаторы стали арестовывать видных коммунистов. В Мурсии ареста едва избежала Долорес Ибаррури.
Позднее с поздравлениями позвонил из Валенсии Миаха и Касадо пригласил его в столицу, чтобы вступить в руководство Советом. Через некоторое время Касадо снова позвали к телефону. На этот раз звонил Негрин, спросивший, что происходит. «Мы восстали», — ответил Касадо. «Против кого?» «Против Вас». «Против меня? Что за вздор. Я смещаю Вас». Касадо говорил еще о долге чести испанского офицера, добавив, что не признает присвоенного ему генеральского звания (он боялся, что генеральский чин из рук «марксиста» Негрина вызовет недовольство Франко).
Негрин пытался по телефону добиться от кого-нибудь в столице ареста Касадо, но получил уклончивые ответы. Ничего не дал и телефонный разговор с Касадо министра внутренних дел Паулино Гомеса.
Заместитель Негрина по военному министерству коммунист Кордон обзвонил командующих армиями. Те заявили о лояльности Негрину, но одновременно отказались предпринять какие-либо действия против Касадо. Командующий армией Леванта генерал Менендес потребовал от Негрина в течение трех часов освободить якобы взятого в Эльде под домашний арест бывшего начальника штаба Касадо Матальяну, пригрозив в противном случае «смести» кабинет с помощью пулеметов. Он же требовал немедленного прекращения войны, иначе его войска самовольно оставят фронт. Матальяна, которого никто и не удерживал, был отпущен.
Касадо отключил телефонную связь правительства, но вскоре сам позвонил Идальго де Сиснеросу. Сославшись на полученные от гражданского губернатора Аликанте (портовый город в 30 километрах от Эльды) тревожные сведения, он просил главкома ВВС не бомбардировать город. Сиснерос согласился, но потребовал немедленно включить телефонную связь.
А Негрин тем временем мучительно принимал самое ответственное в своей жизни решение. В его распоряжении в Эльде было только 80 партизан-коммунистов из 14-го особого корпуса. Премьер понимал, что путч Касадо означает самоубийство республики, но в то же время не хотел кровопролития внутри республиканского лагеря. Он заявил, что вынужден покинуть страну, но затем, поддавшись уговорам, сделал последнюю попытку помириться с Касадо. Главе Совета было передано послание, в котором констатировалось, что между целями правительства и Совета нет никаких расхождений, и предлагалось направить уполномоченное лицо для преодоления разногласий.
Касадо был готов согласиться, но Бестейро, Мера и Венсеслао Каррильо были решительно против. К тому времени антикоммунизм Бестейро приобрел уже зоологический характер. В полном тексте его выступления по радио, который он не решился 5 марта произнести в Мадриде, говорилось о необходимости для всех испанцев «готовиться к великому антикоммунистическому походу».
Мера перебросил в Мадрид 70-ю бригаду анархистов, которая совместно с карабинерами и частями штурмовой гвардии начала захватывать помещения КПИ и арестовывать коммунистов.
В понедельник 6 марта правительство ожидало ответа хунты. Негрин отдыхал, Альварес дель Вайо и Модесто играли в карты. В два часа дня поступила информация, что Аликанте в руках путчистов, и они вот-вот будут в Эльде, чтобы взять Негрина и его сторонников под стражу. На двух «дугласах», предоставленных Идальго де Сиснеросом, Негрин и руководство компартии покинули Испанию. В стране остались Тольятти и член ЦК КПИ Педро Чека, чтобы организовать эмиграцию партийных кадров и подготовить подпольную сеть компартии.
Отъезд правительства и ведущих коммунистов был преждевременным и предопределил успех мятежа Касадо. Между тем позиции Совета (его в народе именовали в основном хунтой) были очень слабыми. Из четырех армейских корпусов армии Центра, лишь только 4-й корпус под командованием Меры поддерживал путчистов. Тремя другими корпусами руководили коммунисты. На стороне компартии были и командиры саперных и партизанских частей, а также танковых подразделений. За Касадо было только руководство инженерных войск. Из 200 тысяч солдат и офицеров армии Центра хунта могла положиться только на 50 тысяч. В армии Леванта почти все части были против переворота, хотя ее командующий генерал Менендес твердо поддерживал Касадо. Армии Эстремадуры и Андалусии ждали, чем все закончится, и определенных симпатий не высказывали.
Мадридские коммунисты (хотя и отрезанные от центрального руководства партии) сразу же после путча предложили командиру одного из корпусов полковнику-коммунисту Буэно возглавить верные правительству войска и подавить мятеж. Но Буэно, переговорив по телефону с Касадо, занял нейтральную позицию (Тольятти полагал, что здесь сыграла свою роль принадлежность Касадо и Буэно к масонству). Но командир 1-го корпуса коммунист Барсело немедленно согласился и привел в боевую готовность часть своих войск. Следует подчеркнуть, что коммунисты с самого начала решили использовать против хунты только резервные части, чтобы не оголять фронт.
Третий комкор-коммунист Ортега (тоже масон) колебался, но частей Барсело было вполне достаточно. Основную роль в организации военного сопротивления мятежу играл командующий 8-й резервной дивизией коммунист майор Асканио. Когда некоторые офицеры его штаба спросили, не стоит ли подождать приказа правительства, Асканио ответил, что для борьбы с предательством приказы ему не нужны.
Уже 6 марта части Асканио и подошедшие ему на помощь из Алкала-де-Энарес партизаны и танкисты заняли штаб-квартиру армии Центра (так называемая «позиция Хака») и здания ряда министерств (причем на сторону коммунистов перешел один батальон касадистов). Но мадридское руководство КПИ никак не могло связаться ни с правительством, ни с членами ЦК партии, чтобы запросить конкретные указания.
