географических до традиционно-бытовых и психологических.
Понятие о развитии общества невозможно без сопряжения со всеми другими сферами развития человеческого общества как условия его самоорганизации. В этой связи представляет интерес введение Данилевским понятия «саморазвитие цивилизаций» (с. 137). В известной мере можно говорить об элементах «синергетического» подхода к развитию культурно-исторических типов, включая взаимодействие подсистем, осуществление их согласования и сопряжения в условиях неравновесности и переход в устойчивое состояние посредством самоорганизации. Иными словами, то направление исследования открытых систем, которое касалось различных областей естествознания, затем стало методологией познания эволюции общественных структур.
Исходной идеей в концепции органической теории Н. Я. Данилевского, принципы которой исповедовали не только славянофилы, но и некоторые западники, явилось единство развития природы и общества, включая сам процесс познания, духовный мир. Но эта обобщенная характеристика не отражает всего широкого спектра и оттенков воззрений Данилевского на ход мировой истории цивилизаций и места России в историческом процессе.
Касаясь эволюционной базы понимания Данилевским естественно-исторического развития, есть основание полагать, что основные идеи эволюционного развития были заложены гораздо раньше, чем, например, у Веблена, который лишь в 1898 г. опубликовал труд «Почему экономика не эволюционная наука?». Поэтому важно, конечно, иметь в виду, что Данилевский опирался, конечно, на представления целого ряда мыслителей – и современников, и представителей более ранних эпох. Но почему труд его называется «Россия и Европа», хотя он очень много внимания уделяет Востоку в своей работе? Потому что Европа уже к этому времени была действительно и либеральна в достаточной степени, и динамична. Восток дремал в это время. И естественно, влияние Европы в таком состоянии на ее окружение, и, в частности, на своего соседа – Россию, было значительным. Отсюда дискуссии западников и славянофилов, вне которых Данилевский не мог остаться. Что касается моделирования эволюционных форм, характеристика естественно-социальной формы развития включает представления о том, что общество не может видоизменять собственную природу до определенного предела, т. е. элементы устойчивости, так сказать, генетического развития. Все элементы каких-то мутаций или отбора связаны, безусловно, с пониманием, которое идет и от общефилософских представлений о развитии общества, и даже от христианства, и, естественно, от исследований биосоциума и биологических факторов. Конечно, Данилевский не мог остаться в стороне от многих других аспектов, развитых философской наукой не только в России, но и на Западе. Например, от Канта идут представления о возможности всемирного правительства. Естественна реакция Данилевского на эти положения. Таким образом, можно отметить, что сегодня еще за пределами научного анализа остался эволюционизм XIX в. в России как особое научное направление, которое, безусловно, требует своего самостоятельного исследования, потому что и философская школа конца XIX – начала XX в. в России всемирного значения также была втянута в этот анализ. Экономическая наука, как и любая другая общественная наука, и национальна, и интернациональна. В тех ли случаях, когда Данилевский обращается к теории эволюции Дарвина, или когда противопоставляет ей «морфологический принцип», во всех его суждениях отсутствует однобокая категоричность и остаются открытыми позиции для дискуссий и иных воззрений. Так, касается ли он теории Гоббса, Смита или Дарвина, он отмечает, что «все они односторонни и носят на себе тот же характер преувеличения, как преувеличена общая их основа в английском характере. Как бы то ни было, для нас важно то, что печать национальности, которою они запечатлены, лежит вне всякого сомнения» (с. 117). В главе VI «Отношение народного к общечеловеческому» автор выступает как против упрощенного понимания соотношения национального и общецивилизационного «как в научной теории, так и в общественной практике» (с. 97), так и против примитивного толкования этих категорий, в том числе и при ответе на вопрос, «возможна ли национальная наука» (с. 109). В ответе на этот вопрос автор структурирует саму проблему соотношения национального и общечеловеческого и приходит к следующему выводу: «наиболее национальный характер имеют (или, по крайней мере, должны бы иметь для успешности своего развития) науки общественные, так как тут и самый объект науки становится национальным» (с. 134); и отмечает доктринерство политической экономии, ошибочно полагавшей, что «всякое господствующее в ней учение есть общее для всех царств и народов…» (с. 134). Еще раз хотелось бы отметить тонкое замечание Данилевского о «печати национального». Не менее важное значение имеют его выводы об исторической обусловленности теорий общественного развития.
Несмотря на то, что труд Н. Я. Данилевского «Россия и Европа» имеет подзаголовок «Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому», автор затрагивает и наиболее дискуссионные в тот период проблемы экономического развития России. Вот один из примеров понимания Н. Я. Данилевским необходимости следования в экономической политике России национальным интересам. «Изменив народным формам быта, мы лишились, далее, самобытности в промышленности. У нас идут жаркие споры о свободе торговли и о покровительстве промышленности. Всеми своими убеждениями я придерживаюсь этого последнего учения; потому что самобытность политическая, культурная, промышленная составляет тот идеал, к которому должен стремиться каждый исторический народ; а где недостижима самобытность, там по крайней мере должно охранять независимость» (с. 231). Эти выводы Н. Я. Данилевского (а позднее аналогичных взглядов придерживались Д. И. Менделеев и С. Ю. Витте) не утратили своей актуальности и сегодня.
Отстаивая необходимость проведения национальной политики в интересах России, Данилевский отмечает, с одной стороны, различия европейской и российской цивилизации, а с другой – самобытность, богатство и самодостаточность российской духовной культуры. Что касается духовной сферы, то в этой области славянскому культурно-историческому типу и его ядру – России, как он считал, нечего «европейничать», не надо приклоняться перед Западной Европой «и всякое старание связать историческую жизнь России внутреннею органическою связью с жизнью Европы постоянно вело лишь к пожертвованию самыми существенными интересами России».
Подчеркивая значение союза славянских народов как условия не только сохранения самобытного культурно-исторического типа, но и как фактора всемирного характера, Данилевский отмечал: «Всеславянский союз имел бы своим результатом не всемирное владычество, а равный и справедливый раздел власти и влияния между теми народами или группами народов, которые в настоящем периоде всемирной истории могут считаться активными ее деятелями: Европой, Славянством и Америкою, которые сами находятся в различных возрастах развития» (с. 360). Поэтому на вопрос «Россия – это Европа?» более справедливым будет диалектически противоречивый ответ: и да и нет. Соседство России и Западной Европы исторически обрекало их на тесное взаимодействие, но их интересы не совпадали, ибо в России европейские державы видели огромные территории и естественные богатства, которые предопределяли устремления европейских политиков. И боязнь России, и враждебность по отношению к ней со стороны европейских государств являлись историческим фактом.
Конечно, не все проблемы Н. Я. Данилевским были развернуты во всей полноте,
