В Вене было положено действовать осторожно, не раздражать русского императора, сдерживать султана. Лютцов, получивши инструкции в этом смысле, начал действовать ревностно, ревностнее, чем даже сколько желало его правительство, потому что был грекофил и вполне сочувствовал русскому посланнику. Иначе поступал английский посланник в Константинополе лорд Странгфорд, который с островитянской бесцеремонностью выражал свое сочувствие к Турции и несочувствие к России. Граф Головкин должен был заявить австрийскому министерству, что в печальном положении барона Строганова в Константинополе единственным утешением были ему почти ежедневные знаки участия, оказываемые ему австрийским интернунцием; министры шведский и датский следуют благородному примеру графа Лютцова; но английский посланник не разделяет великодушных чувств своих товарищей. Вместо того чтобы поддерживать барона Строганова в печальной обязанности уяснять турецкому правительству его собственные интересы, лорд Странгфорд, наоборот, одобряет Порту в ее странных расположениях. Его постоянно холодное и не очень приличное обхождение с бароном Строгановым, возрастающая день ото дня приязнь к Дивану могли только усилить в турецком правительстве опасные надежды, что его ложные и жестокие меры найдут одобрение и поддержку в британском кабинете.
Действительно, между Диваном и представителем Англии была большая дружба. Порта с надеждой и сочувствием обращалась к Англии как к державе, не участвующей в Священном союзе, которого турки так боялись. Всевозможные, даже неслыханные почести были расточаемы лорду Странгфорду и его жене; предложен был и подарок — собрание медалей, конфискованных у казненного Ханджери, и благородный лорд принял его. За то Странгфорд признал за турецким правительством право забирать хлеб с иностранных судов в свои магазины, против чего протестовал Строганов; разумеется, при этом английский посланник определил цену, безобидную для своих купцов. Турецкие министры с восторгом выставляли разницу в поведении России и Англии: русский консул в Патрасе явился главным виновником восстания, английский консул там же первый предостерег Порту; Россия принимает к себе изменников. Ионическая республика отсылает их назад; английский флаг в Архипелаге будет защищать турецкие корабли против греческих разбойничьих судов, русский флаг развевается на этих судах; они плавают с русскими паспортами, и русский консул в Хиосе, убежавши в Ипсару, вооружил там корабли, которые потом соединились с кораблями Гидры и Специи. Лорд Странгфорд в своей речи уверял султана, что Англия никогда не допустит, чтобы кто-нибудь напал на турецкие владения; Строганов вопреки договорам отказывается возвратить азиатские крепости[20] и хочет отнять у Порты право управлять провинциями, ей принадлежащими, и наказывать возмутившихся подданных.
Позволяя или предписывая своему посланнику такое поведение в Константинополе, английский кабинет старался убедить русское правительство, что оно должно терпеть все, что бы ни происходило в Турции, 16-го июля он сообщил в Петербург, что Англия оплакивает крайности, какие позволили себе турки, свирепствуя против греков; порицает поведение Порты относительно барона Строганова и дает своему посланнику приказание употребить все средства для обращения турецкого правительства к более умеренным принципам и к мерам, в которых русский император мог бы найти доказательство уважения к особе его представителя. В случае если Порта позволит себе какое-нибудь насилие против барона Строганова или кого-либо из его товарищей, лорд Странгфорд немедленно оставит Константинопольи объявит турецкому правительству, что английский король не может держать своего посольства в стране, где международное право и характер представителей иностранных государств более не уважаются. Если фанатизм и упорство турок сделают бесполезными все усилия лорда Странгфорда, Англия желает, чтобы Россия продолжала свою систему долготерпения, дабы дать туркам время успокоиться, покинуть свои заблуждения, перестать питать недоверчивость. Англия ласкает себя надеждой, что Россия продолжит свою систему долготерпения: во-первых, потому, что смуты турецкие нисколько не нарушают внутреннего спокойствия России; во-вторых, потому, что вооруженное вмешательство нарушит мир между Россией и Портой не только для настоящего времени, но и на будущее и, быть может, будет иметь печальные последствия для Европы; в-третьих, потому, что разрыв России с Портой будет торжеством для врагов порядка, ибо эти преступные люди были виновниками греческой революции и возбудили ее для того, чтобы занять Россию и воспрепятствовать ей следить за их пагубными заговорами и уничтожить их в других государствах европейских.
Графу Каподистриа поручено было написать замечания на эти странные сообщения. Относительно первой причины, почему Россия должна была спокойно смотреть на турецкие события, он заметил: турецкие смуты сильно вредят самым существенным интересам южных областей России. Торговля черноморская остановилась. Княжества Валахия и Молдавия пользуются особенным покровительством России, и, несмотря на то, турки опустошают их, истребляют жителей. Относительно второй причины: если вооруженное вмешательство должно раздражать турок и увековечить вражду между двумя империями, то какие средства предложатся для того, чтобы успокоить Порту и восстановить между ней и Россией дружественные отношения? Умеренность одной стороны — это безнаказанность другой. С марта месяца какое вышло следствие нашей умеренности? Турки не откажутся добровольно от системы, которую преследуют, и нельзя их принудить к тому одними угрозами. Англия более всякого другого государства должна быть убеждена в этой истине. В 1807 году адмирал Дукварт грозил бомбардировать сераль и Константинополь, если Порта не порвет союза своего с Бонапартом. Порта осталась непоколебима. Халиб-эфенди, уполномоченный оттоманский, объяснил это явление одному из русских уполномоченных во время бухарестских переговоров: «Порта знала хорошо, что Англия не хотела ни овладеть сама Константинополем, ни отдать его России, и потому она знала, что ни сераль, ни столица не подвергаются никакой опасности». Турки таким же образом будут смотреть и теперь на угрозы разрыва. Относительно третьей причины: бездействием всего лучше помогать революционерам. Пока в Турции будет происходить резня, внимание России будет приковано здесь. Самое лучшее средство разрушить замыслы революционеров — это как можно скорее покончить греческую революцию.
И в Вене, и в Лондоне сильно желали покончить как можно скорее греческую революцию, но желали, чтобы она была покончена турками безо всякого вмешательства, тогда как в России считали турок неспособными покончить революцию и требовали вмешательства. В ответ на требование русского правительства переменить систему действия Порта отвечала, что эта система естественна и необходима; по объяснениям турецкого правительства, «греческий народ был осыпан благодеяниями Порты и за эти благодеяния отплатил гнусной неблагодарностью, вняв дьявольским внушениям. Порта, действуя по началам справедливости, ее характеризующим, и высокого милосердия, которое постоянно испытывают ее подданные, вначале употребила только средства кротости и убеждения относительно изменников; она заставила патриарха проклясть заблудших членов греческой нации. Однако открылось, что этот самый патриарх, глава нации, был главой возмущения, ибо жители всех мест, куда были посланы грамоты с проклятиями, вместо того чтобы покориться, первые восстали. Жители области Калавраты, в Морее, родины патриарха, восстав первые, осмелились перебить попавшихся в их руки мусульман и наделали множество жестокостей всякого рода: отсюда ясно, что патриарх был главным виновником возмущения, и было доказано перехваченными письмами и документами некоторых верных подданных, что жители Морей, и особенно Калавраты, не могли бы начать возмущения, если бы не были в согласии и не были поддержаны патриархом. Каждое правительство имеет право брать и наказывать без милосердия подобных злодеев для поддержания доброго порядка и блага нации, и так как в подобных случаях не может быть вопроса о различии религии, исповедания, звания или характера, то высокая Порта, убедившись в виновности патриарха и его приближенных, свергла его с патриаршества, назначила другого на его место, и старый патриарх, ставший простым священником, понес заслуженное наказание. История Оттоманской империи представляет много примеров наказания патриархов по статусам империи, и хотя Порта не имеет нужды прибегать к статусам государств иностранных, однако при случае можно привести, что во время царя Петра I русский патриарх был наказан смертью за совершенное преступление, и потом патриарх был совершенно уничтожен. Удивительно, что такой образованный и ученый министр, как барон Строганов, мог не знать этого факта! По соглашению с русским двором Порта отправила войско в Дунайские княжества и успела истребить большое количество бунтовщиков; но всем известно, что княжества еще не совершенно очищены от них; следовательно, войска должны оставаться. Порта, согласно с договором, требовала выдачи бывшего господаря Михаила Сутцо и многих других беглецов, нашедших убежище в России. В одном из своих мемуаров русский посланник упомянул, что его двор принял беглецов под свое покровительство из великодушия. Высокая Порта не может не заметить, что договоры, установляющие взаимные отношения правительств, — одно, а личное великодушие — другое. Между правительствами, связанными посредством договоров, нет большего великодушия, как исполнение этих самых договоров. Выдача этих беглецов особенно важна для Порты в настоящую минуту; в ней заключается самое верное средство к восстановлению порядка и спокойствия в княжествах, ибо страх, что беглецы могли найти убежище в России, особенно питал подозрение между победоносным народом магометанским. Высокая Порта сама не может избавиться от справедливого недоверия, пока эти беглецы находят покровительство. Но когда беглецы будут выданы на основании договоров, тогда будущие господари будут иметь поразительный пример перед глазами. Порта получит доверие и поспешит назначить и отправить господаря».
