Во многих отношениях этот выбор казался удивительным. Ни один из этих районов — оба находятся на территории современной Румынии — не являлся частью Греции. Фактически они не входили и в Османскую империю: с точки зрения закона они имели вассальный статус, и султану, согласно договору, запрещалось посылать туда войска без согласия русских. Это означало, что в интересах единоверцев-православных царя нужно было убедить не допустить противостояния турецких войск инсургентам. Вдобавок могло пригодиться и то, что в течение предыдущего столетия оба района управлялись греками, жителями Константинополя, и можно было ожидать, что этот город окажет восставшим всемерную поддержку. Подобные соображения вселяли в Ипсиланти надежду, и 6 марта 1821 г. он с двумя младшими братьями и несколькими товарищами пересек молдавскую границу. В тот же вечер они прибыли в столицу Яссы, где выпустили еще одну прокламацию, в которой обещали, что ценой «совсем незначительных усилий» полностью уничтожат турок, тогда как «могущественная империя защитит наши права».
На самом деле налицо были все признаки, что «могущественная империя» не сделает этого: и Каподистриа, и сам царь дали Ипсиланти понять, что не одобряют проект как таковой и не желают иметь к нему никакого отношения. С этого момента кампания — если ее можно так назвать — обернулась катастрофой. В Галаце, городке, отстоящем от Ясс примерно на 100 миль к югу, восставшие перебили турецкий гарнизон и всех турецких купцов. Когда новости об этом достигли Ясс, 50 солдат-османцев, уже разоруженных и получивших обещание, что их жизнь и имущество пощадят, также были преданы мечу. Более того, Ипсиланти, увидев, что средства, которые он с уверенностью ожидал получить в Яссах, не поступят в его распоряжение, начал вымогать деньги у богатых банкиров. Тем временем собранные им войска, оставшиеся без жалованья, грабили местные деревни. Серьезно встревоженный, Ипсиланти двинулся на Бухарест, но лишь для того, чтобы обнаружить, что местный авантюрист Тудор Владимиреску явился туда первым и занял город, призвав местное население к восстанию не против турок, а против греков-фанариотов[324] — «драконов, которые глотают нас живьем».
Но впереди его ждали два еще более сильных удара. Во-первых, патриарх православной церкви в Константинополе, поддержанный двадцатью двумя епископами, приговорил Ипсиланти и других предводителей мятежа к «отлучению и проклятию»: «нет им прощения, да будут преданы анафеме и после смерти, и да страдают во веки веков». Затем восстание подверглось осуждению со стороны самого царя. В заявлении, составленном Каподистриа, Ипсиланти отстранялся от службы на том основании, что отверг «все заповеди религии и морали». Ему и его товарищам Россия отказывала в какой бы то ни было помощи; ему навеки воспрещалось возвращаться туда.
К счастью, Владимиреску вскоре схватили и доставили в лагерь Ипсиланти, где поспешно казнили. Число мятежников умножилось за счет его бывших последователей; теперь восставшие решили открыто нанести туркам удар и 19 июня вступили в схватку со значительными силами османцев близ деревни Драгазани. В последовавшей битве половина греков были изрублены на куски, другая половина спаслась бегством. Ипсиланти бежал в Австрию, но был арестован на границе. Его заточили в тюрьму в Мохаче, где он находился до 1827 г.; на следующий год он умер. В Греции в легендах, имевших хождение в широких кругах, он обычно изображается героем и мучеником, и в каком-то смысле так и было. Однако он не обладал ни умом, ни опытом, необходимыми для того, чтобы восстание, во главе которого он стоял, завершилось успехом. В равной мере из-за его полной некомпетентности и ряда иных причин первая кампания войны за независимость Греции окончилась провалом.
На Пелопоннесе перспективы приближающегося восстания выглядели несколько более обнадеживающими, особенно после отъезда в январе 1821 г. Хуршида-паши, правителя Мореи, на войну с Али-пашой Янинским. Хуршид представлял собой значительную силу в тех краях, и появление на его посту молодого, неспособного к эффективным действиям заместителя привело к немедленному ослаблению турецкой власти. Всего через несколько дней с Дзанте прибыл громкоголосый черноусый пятидесятилетний мужчина, бывший разбойник, которому суждено было, как никому другому, стать олицетворением войны за независимость Греции, — Теодор Колокотронис. Благодаря своему представительному внешнему виду и громкому смеху (а также тому, что в ярости он был ужасен) он был прирожденным лидером; не прошло и нескольких дней после его приезда, как он произвел неизгладимое впечатление на всех окружающих.
Пороховой заряд, так сказать, был уже заложен, но именно Колокотронис зажег фитиль; он назначил восстание на 25 марта.[325] Даже несмотря на это, несколько общин начали действовать раньше времени. Надпись на мемориальной доске на площади Святого Михаила в маленьком городке Ареополисе гласит: «На этой исторической площади 17 марта 1821 г. началось великое восстание под предводительством Петробея». Честь первенства, таким образом, принадлежит Мавромихалису. Но Колокотронис не отстал, возглавив 20 марта отряд, состоявший примерно из 2000 вооруженных людей; они прошли через Каламату среди ликующих толп. Три дня спустя им сдался турецкий гарнизон; повстанцы пообещали пощадить турок. (Увы, они не сдержали слова. О турках писатель-современник выразился следующим образом: «луна пожрала их»).[326] Не прошло и недели, как весь Пелопоннес охватило восстание.
Не везде, однако, все шло так, как хотелось мятежникам. В Патрасе, крупном портовом городе, восстание в последних числах марта встретило серьезное сопротивление. Турки забаррикадировались в цитадели и обстреливали осаждавших сверху из пушки. Через несколько дней последовала новая неприятность. Епископ Герман — который не только занимал кафедру в Патрасе, но и являлся ведущим церковным иерархом и номинальным предводителем восстания — обратился ко всем христианским странам за поддержкой и 29 марта получил ответ с Корфу от сэра Томаса Мейтленда. Жителям Ионических островов, писал Мейтленд, запрещено участвовать в борьбе, к какой бы стороне они ни присоединились: сделав это, они немедленно лишились бы защиты своего правительства.
Затем, в Вербное воскресенье, 3 марта, турецкие силы под командованием некоего Юсуф-паши, насчитывавшие несколько сот человек, достигли Патраса. Юсуф недавно прекратил осаду Янины, получив новый пост: его назначили правителем Эвбеи. По дороге, минуя Миссолунги (ныне Месолонгион), он получил известие о беспорядках и тут же поспешил освободить город. Он и его люди вошли в Патрас на рассвете, застав греческое население врасплох: жители еще не успели подняться с постелей. Большинство вскочили, охваченные паникой, и бежали, спасая свои жизни; Юсуф же приказал спалить дотла дома виднейших граждан. Сильный сирокко раздул пламя, и в результате сгорело около 700 зданий. Тем временем улицы заполнились турками; охваченные яростью, они жаждали крови греков. Из оставшихся в городе жителей в течение нескольких часов они обезглавили 40 человек.
Бои в Патрасе не прекращались до самого конца войны; греки и турки попеременно брали верх, однако ни та ни другая сторона не действовала достаточно решительно для того, чтобы положить боям конец. Несмотря на постоянный обстрел, который вели повстанцы, турки так и не утратили контроль над цитаделью; не удалось изгнать их и из двух других больших замков в Румелии и Морее, стоящих друг против друга на противоположных берегах Коринфского залива в его самом узком месте. Лишившись этого важного плацдарма, учитывая, что греки прочно закрепились в Коринфе, туркам не удалось бы войти на обширный полуостров с севера, а местонахождение их правительства в Триполисе оказалось бы в опасной изоляции; сохраняя же над ним контроль, они могли, так сказать, весьма усложнить мятежникам жизнь.
В том, что Пелопоннесу суждено стать центром борьбы, ни у кого не возникало сомнений. Именно здесь Колокотронис — теперь официально ставший архистратегом, главнокомандующим — выиграл свое первое важное сражение при Валтетси, всего в пяти милях от Триполиса, где находилось турецкое правительство. Турки потеряли около 700 человек убитыми и ранеными, греки — около 150. Вдобавок именно здесь греки отбили у турок первую мощную твердыню — Монемвасию, расположенную в юго-восточном углу полуострова; громадный утес, на котором она стояла, многие считали неприступным. В Румелии, с другой стороны — а эта территория, надо сказать, охватывала всю Грецию к северу от Коринфского залива, — возникавшие время от времени бои, как правило, имели целью предотвратить продвижение турок к югу. К примеру, греки одержали значительную победу при Василике — дороге, тянущейся через длинное и узкое ущелье, весьма похожее на Фермопилы (и расположенное неподалеку от них), где спартанский царь Леонид и его отряд погибли, оказывая героическое сопротивление персам за двадцать три столетия до этого.
