В январе 1919 года «Известия» поместили сообщение о следствии, проведенном правительством по делу о «кулацко-белогвардейском» восстании в одной из деревень Костромской губернии. Оно наглядно иллюстрирует методы борьбы с сельской «буржуазией». Как показало следствие, председатель деревенского исполкома регулярно избивал крестьян, обращавшихся к нему с жалобами, причем иногда — палкой. Некоторых из своих жертв он заставлял разуваться и сидеть в снегу. Так называемые реквизиции продовольствия оборачивались обыкновенным грабежом, в процессе которого крестьян пороли нагайками. Приближаясь к деревне, продотряд открывал пулеметный огонь, чтобы напугать жителей. Затем их начинали избивать. «Мужикам приходилось надевать по пяти и более рубах для того, чтобы не ощущать порку, но и это мало помогало, т. к. плети были свиты из проволоки, и случалось, что после порки рубахи врезались в тело и так засыхали, что приходилось отмачивать теплой водой»90. Солдат поощряли избивать крестьян чем ни попадя, «чтобы помнили советскую власть».
Правительство упорствовало в жестокости, и деревня поднялась на восстание. Это было беспрецедентным в русской истории, поскольку предыдущие крестьянские восстания, такие, как разинское или пугачевское, в основном происходили в восточных и юго-восточных пограничных областях. Никогда ничего подобного не происходило в центре России. Крестьянское восстание против большевиков, вспыхнувшее летом 1918 года, по размеру охваченных им территорий и по числу участников оказалось самым значительным за всю историю страны. [Один из исследователей убедительно показывает, что по числу действующих лиц и значимости вероятного исхода «размах большевистской войны против крестьянства на внутреннем фронте во много раз превосходил размах военных действий на фронтах гражданской войны с белыми» (Бровкин В. На внутреннем фронте: Большевики и зеленые: Докл. 20-му Национальному симпозиуму American Association for the Advancement of Slavic Studies. 1988. Ноябрь. С. 1).]. Подробности этого восстания до сих пор плохо изучены вследствие отказа лиц, ведающих советскими архивами, опубликовать соответствующие документы, а также из-за неподдающегося объяснению отсутствия интереса у западных историков. [Информация о «беспорядках» среди рабочих и крестьян подлежала цензуре; газеты, помещавшие подобные сообщения, подвергались штрафам и иногда закрывались. К началу 1919 г. вся информация такого рода проходила проверку военных цензоров, и они автоматически выбрасывали ее из той горстки небольшевистских газет, которые еще выходили в свет (см., напр.: Дело народа. 1919.21 марта. № 2. С. 1). Единственная научная монография, написанная на эту тему, принадлежит М.Френкину (Трагедия крестьянских восстаний в России в 1918–1921 гг. Иерусалим, 1988). Восстания 1918–1919 гг. рассматриваются в монографии в главе 4, с 73-111]. По донесениям ЧК, в 1918 году в деревнях произошло 245 восстаний, в результате них большевики потеряли 875, а восставшие — 1821 человека. Кроме того, 2431 человек из числа восставших были расстреляны91. Эти цифры, однако, отражают только часть понесенных обеими сторонами потерь или, может быть, говорят только о потерях, понесенных самой ЧК. Советский историк в опубликованной недавно работе пишет, что, судя по неполным данным, только с июля по сентябрь 1918 года в 22 губерниях было убито примерно 15 000 «сторонников» большевиков, т. е. солдат Красной Армии, бойцов продотрядов и местных коммунистов92. В книге по истории компартии в Челябинске приводится фотография, на которой отряд красноармейцев позирует возле пулемета. Судя по надписи к фотографии, весь отряд в 300 человек, за исключением одного красногвардейца, погиб во время «кулацкого восстания»93. Очевидно, что такие же потери у обеих сторон могли иметь место и в других уездах и губерниях94.
Антикоммунистические восстания крестьян, подробности которых мы не можем себе представить даже приблизительно, были подавлены только в 1921 году. Хотя восставшие крестьяне численно превосходили противника, их связывали недостаток огнестрельного оружия и отсутствие организации: каждое локальное восстание происходило спонтанно и обособленно95. Эсеры, хотя и играли в деревне существенную роль, отказывались помогать крестьянам в организации повстанческой деятельности, — видимо, из страха сработать на руку белым.
Несмотря на жестокость, которую проявляли продотряды в деревне, лишь незначительное количество продовольствия достигло городов: то, что удавалось собрать, потребляли в основном сами реквизиторы. Через два месяца после организации продотрядов, 24 июля 1918 года, Ленин проинформировал Сталина, что ни Москва, ни Петроград еще не получили хлеба96. Провал этой беспримерной по жестокости операции приводил Ленина в бешенство. Война на деревенском фронте не приносила успехов, и, по мере того, как приближалось время сбора следующего урожая, он все активнее бранил большевистских командиров продотрядов за нерешительность и призывал их к большей безжалостности. В августе он телеграфировал Цюрупе:
«1) Это архискандал, бешеный скандал, что в Саратове есть хлеб, а мы не можем его свезти!! Не командировать ли на каждую узловую станцию по 1–2 продовольственника? Что бы еще сделать?
2) Проект декрета — в каждой хлебной волости 25–30 заложников из богачей, отвечающих жизнью за сбор и ссыпку всех излишков»97.
Цюрупа отвечал: «Заложников можно взять тогда, когда есть реальная сила. А есть ли она? Сомнительно». Ленин отвечал: «Я предлагаю заложников не взять, а назначить поименно по волостям»98. Это явилось первым звоночком политики взятия заложников, которая через четыре недели была развернута в массовом масштабе как «красный террор». То, что Ленин имел самые серьезные намерения относительно проведения предложенных им мер, становится ясно при чтении инструкции, посланной в Пензенскую губернию, где в то время было в разгаре крестьянское восстание:
«При подавлении восстания пяти волостей приложить все усилия и принять все меры в целях изъятия из рук держателей всех дочиста излишков хлеба, осуществляя это одновременно с подавлением восстания. Для этого по каждой волости назначайте (не берите, а назначайте) поименно заложников из кулаков, богатеев и мироедов, на коих возлагайте обязанность собрать и свезти на указанные станции или ссыпные пункты, и сдать властям все до чиста излишки хлеба в волости.
Заложники отвечают жизнью за точное, в кратчайший срок исполнение наложенной контрибуции»99.
6 августа был издан декрет об «усилении беспощадного массового террора» против «контрреволюционной» части «буржуазии» и «беспощадном истреблении предателей и изменников», использующих голод как «оружие». Каждый, кто противился реквизиции излишков, включая «мешочников», подлежал суду военного трибунала и, если при нем было найдено оружие, расстрелу на месте100. В приступе безудержной ярости Ленин приказывал, чтобы у «кулака» отбирались не только излишки хлеба, но и зерно, отложенное на следующие посевные101. Его речи и письменные распоряжения того периода свидетельствуют, что ярость, вызванная сопротивлением крестьян, сказывалась на его способности мыслить рационально. Обратимся, например, к воззванию от середины августа 1918 года, в котором Ленин призывает промышленных рабочих к «последнему, решительному сражению»:
«Кулак бешено ненавидит советскую власть и готов передушить, перерезать сотни тысяч рабочих… Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно раздавят восстания кулацкого, грабительского меньшинства народа против власти трудящихся. Середины тут быть не может… Кулаки — самые зверские, самые грубые, самые дикие эксплуататоры… Эти кровопийцы нажились на народной нужде во время войны, они скопили тысячи и сотни тысяч денег… Эти пауки жирели на счет разоренных войною крестьян, на счет голодных рабочих. Эти пиявки пили кровь трудящихся, богатея тем больше, чем больше голодал рабочий в городах и на фабриках. Эти вампиры подбирали и подбирают себе в руки помещичьи земли, они снова и снова кабалят бедных крестьян.
Беспощадная война против кулаков! Смерть им!». [Ленин. ПСС. Т. 37. С. 39–41. Ср.: Робеспьер: «Если богатые земледельцы будут продолжать сосать народную кровь, мы выдадим их народу. Если мы сами не сможем определить для этих предателей, заговорщиков, спекулянтов меру справедливости, — пусть народ решает, как с ними поступить» (см. в кн.: Korngold R. Robespierre and the Fourth Estate. N.Y. 1941. P. 251).]. Как справедливо отметил один историк, «это было, вероятно, первым случаем в истории, когда глава современного государства побуждает население развязать геноцид, геноцид социальный»102. Для Ленина было характерно прикрывать наступательные действия видимостью необходимой самообороны, в данном случае — необходимостью защиты от «кулака», якобы грозившего рабочему классу полным уничтожением. Его фанатизм не знал границ: в декабре 1919 года он заявляет, что «мы» — вероятнее всего, это «мы» относилось не к нему самому и его соратникам — «скорее ляжем все костьми», чем разрешим свободную торговлю хлебом103.
