— Уму непостижимо, — говорит Шота Иванович, — как развивается техника, в ближайшие двадцать лет что будет — страшно!
— Наступил атомный век, — говорит Малашкин, — а за ним идет век химии, ученые могут превратить общество в роботов. Есть о чем думать… Високосный год, смертность высокая. Умру я скоро, что-то плохо себя чувствую, мне уж восемьдесят четвертый год, я все-таки почти на два года старше тебя, Вячеслав. (Малашкин проживет еще около семнадцати лет, Молотов — на полтора года меньше. — Ф. Ч.)
— Многие, наверное, считают, что я давно уж в «Могилевской губернии»! — говорит Молотов.
…Шота Иванович рассказывает о Грузии, о том, как я гам читал свое неопубликованное стихотворение о Сталине, написанное при Хрущеве, произнес тост, и одна поэтесса бросила в меня свою туфлю.
— Хрущевский прием. Тот ботинком стучал, — говорит Молотов. — Грузины, конечно, Сталина не дадут в обиду. Любой бы народ гордился…
28.12.1971
Молотову недавно сделали операцию предстательной железы. Похудел на восемь кг, желтый. Выпил рюмку коньяку, раскраснелся: «Из моих знакомых такая операция была у Микояна и Де Голля…»
09.11.1975
— Передача была, — сообщает Шота Иванович, — десять миллионов жертв Сталина. Хрущев говорит в мемуарах.
— Насчет десяти миллионов, я думаю, это ложь, — возражает Малашкин.
— Конечно, ложь, — добавляет Молотов.
— Я в романе «Москва — Сталинград», — продолжал Малашкин, — хочу показать, что никаких десяти миллионов не было и нет. Кулаков выселяли, но не арестовывали. Калмыков выслали — они же Гитлеру подковы золотые ковали, разбирай, что там, кому, кто честный, кто нечестный. Крымских татар выслали, предатели, чего смотреть на них… Кому-то, слушайте, нужно об этом написать, сказать. Сейчас все катится вниз.
— Не все, не все катится, — возражает Молотов.
Я рассказываю, что недавно ездил на съемки телевизионной передачи «От всей души» в город Вольск Саратовской области. В поезде в одном купе оказался с любопытным старичком. Он вез с собой несколько клеток с птицами. Представился: «Степан Алексеевич Чугунов, председатель общества любителей певчих птиц. А вот этот кенар, — Степан Алексеевич указал на невзрачную пичугу, — серебряный призер мирового первенства, стоит две тысячи рублей».
Мы разговорились.
«Я всю жизнь занимался птицами. Раньше работал на ВДНХ директором павильона «Птицы» — был такой павильон, помните? Приехали как-то члены Политбюро во главе с Брежневым. Я стал показывать им птиц, певчих в основном, а Леонид все больше интересуется голубями. Ну а когда они пошли в другой павильон, его помощник вернулся ко мне и говорит: «Вы нам будете нужны. Мы вас пригласим». И правда, через несколько дней за мной приехала машина, и меня привезли на дачу к Брежневу. Там у него голубятня, причем таких размеров, что вряд ли у кого лучше квартира в Москве. И есть человек, который ухаживает за ними. Леонид с детства голубятник, свистит, бегает, гоняет их. Это такая зараза, что на всю жизнь. И он не дилетант, здорово в голубях разбирается. Я подарил ему очень красивую пару, а он сказал, что это не голуби. Настоящий голубь — тот, который хорошо летает. Ему нужны голуби в лете. Он их отправляет на Ту-134 в Берлин, и оттуда они сами летят к нему на дачу, почтовые голуби.»
— Ну, ну, — заметил Молотов, а я продолжил рассказ Чугунова:
«Кто с ним в компании? Два члена Политбюро. А собираются у него все на даче. Но Леонид самый простой из них. Хороший человек, за столом пьет водку. Спросил меня: «Ты, надеюсь, охотник?» И не успел я ответить, что я не охотник, как мне его помощник несет в подарок отличное ружьё! Вот так, время от времени меня приглашают на дачу. Но сейчас у Леонида то поездки, то Куба, то пленум — отвлекают…»
Я говорю:
— Вячеслав Михайлович, если он так хорошо знает голубей, пусть бы и занимался этим!
— Пускай себе, — сказал Молотов. — Это невинное дело. Правда, для руководителя, Генерального секретаря, трудно…
— После заключения Пакта о ненападении, — говорит Малашкин, — ты выступил и сказал очень хорошую фразу, что теперь мы, прежде всего, ориентируемся на свои силы… Цепь капитализма была разорвана, и крестового похода против нас не состоялось. «Немецкая волна» недавно назвала Сталина карликом: «Этот карлик…»
— Этот карлик показал им! — говорит Молотов.
— А я подумал: высокие не были сильными политиками, — говорит Малашкин.
— Я читал: длинные люди не отличаются мудростью, только храбростью, — добавляет Шота Иванович.
— Я не считаю Де Голля, Эйзенхауэра… — возражает Малашкин.
— С точки зрения капитализма Эйзенхауэр прошляпил Кубу! — настаивает Шота Иванович. — Для нас-то хорошо, но, если б он дал команду, одной дивизии достаточно, Кубу оккупировали бы в двадцать четыре часа, там разлетелось бы все!
— Он не политик. Он и военный не знаю, хороший ли, — говорит Молотов.
— Огромное большинство катится вниз, — говорит Малашкин. — Не обогащение Ленина, не обогащение Сталина — обогащение себя… Рабочие и то развращаются.
— Я прихожу к выводу, что фраза «враг народа» была правильной в свое время. Мобилизовывала каждого, и надо было отвечать за каждую копейку, — говорит Шота Иванович.
— В свое время правильно было, — подтверждает Молотов.
— Персональную ответственность нести! Это было при Ленине. Сталин широко применял. В школе, я помню, стул поломаешь — покупай новый. А сейчас я в школе работал — по сто — сто пятьдесят стульев списывают! Это же по стране миллионы!.. Никогда Россия — тысяча лет пройдет — не сможет упрекнуть Сталина и его соратников, что они ее погубили, никогда не сможет! — горячится Кванталиани.
— Разве можно так ставить вопрос? — спрашивает Молотов:
— А ставят. Ставят! — восклицает Шота Иванович.
— Не только ставят, а есть желающие погубить всех нас, — соглашается Молотов.
— Если бы не Сталин, говорят, как у нас все было бы хорошо! — продолжает Кванталиани.
— Сталина, вас, вашу эпоху характеризуют как садизм зарвавшихся людей, — говорю я. — Мне один академик, дважды Герой, так сказал.
— Что вы погубили сельское хозяйство, ужас как о вас говорят! — добавляет Шота Иванович. Малашкин говорит:
— Недавно одного писателя я прочитал — в 1890 году такие же писатели были — Разночинский, Слепцов и другие, и знаете, талантливые какие. У них было мировоззрение, а здесь никакого мировоззрения нет.
— Кто видел кинокартину «Калина красная»? — спрашивает Молотов. — Получила первую премию. Картина нехорошая. Нельзя сказать, что антисоветская, нельзя сказать. Но ничего советского. Ничего. Играет сам автор, Шу-Шукшин, он и автор рассказа, он и автор сценария, режиссер картины и главный актер. Человек талантливый. Но советского мало.
— Сейчас много сторонников Бухарина, — говорю я. — Среди крестьянских писателей особенно.
— Конечно, — соглашается Молотов, — все: «Шукшин, Шукшин!» Так это ж недоросль, это ж человек не понял основного, что у нас произошло. Способный человек, способный. А не в состоянии… Таких подавляющее большинство… А чем занимаются писатели?
— Мне пришлось добывать знания очень усидчиво, — говорит Малашкин.
— Усидчиво?
— Всю жизнь — не было дня, чтоб я не работал по шестнадцать — девятнадцать часов.
— Мы с тобой иногда целый вечер болтаем — это тоже считаешь ра-работой?
— Вот когда я был моложе…
— Нет, работать ты молодец. Я ничего не скажу, за тобой не угонишься. Не угонишься.
— У нас секретари правления большое жалованье получают и ничего не делают, — жалуется Малашкин. — И попасть к ним невозможно. Зачем это нужно? Раньше не было. Один есть — глазки маленькие такие. Он подойдет, все вертится, что-то от меня хочет. Постоит, постоит, повертится и уйдет… А теперь этот, написал об Ангаре. Не Залыгин, нет. Там у него одни только самосвалы…
— Наверно, надо тебя секретарем выбрать, — говорит Молотов.
— Слушайте, меня выбирали: есть такой у Кириленко, звонит — мы вас хотим членом парткома. В ЦК посоветовались…
— Секретарем — тогда другое дело.
— Нет, членом парткома, там бесплатно, зачем мне это надо? Я говорю, что ж вы меня к молодым, когда я не выбираюсь сейчас? Я выступил, сказал, говорю, вы все-таки дрянь большая, вы не члены партии, влезли. Они промолчали. Думаю, жаловались в ОГПУ. Больше не стали меня выбирать… Мы смотрели с тобой, Вячеслав, как Хрущев держит орден, коробку: «Я еще поработаю».
— Если б я был буржуазией, я бы тоже хвалил Хрущева, — отвечает Молотов.
— Вратарю Яшину дали орден Ленина. Почему спортсмену орден Ленина? — возмущается Шота Иванович.
— Ладно, Яшину — он против Ленина ничего не имеет. Сейчас орден Ленина дают врагам Ленина! — говорит Молотов.
