Нет, удивление вызывает, что историки не додумались до вывода, что и пятикупольную систему принесли на Русь монголы. Они пришли сюда в 1237 году, возможно, из Персии, но в Византии-то их не было. Не проще ли предположить, что эти новшества принесли просто персы, турки, греки, без всякого посредничества монголов или татар? Опять возникает вопрос, с кем же воевала Русь в XIII веке. Оказывается, с коалицией европейских и азиатских государств. Уже и архитектура показывает нам в эту сторону. Чтобы, наконец, ответить на множество возникающих вопросов, необходимо отказаться от ложной скалигеровской хронологии.
Но К. Верман изъянов в хронологии не видит:
«Если в XV в. византийское искусство, оставляя в стороне единичные проявления, утратило всякое влияние на западное искусство, то теперь, наоборот, искусство запада решительно проникало в древние области священного востока. Данный процесс интересен тем, что из смешения западных и восточных художественных направлений возникали новые особенности в национальном искусстве. Это и произошло на Руси, которая поразительно рано воспользовалась ранним итальянским Ренессансом для образования собственного стиля».
В главе «Русское искусство Возрождения» К. Верман называет панораму Москвы с колокольни Ивана Великого самым фантастическим, что произвела христианская архитектура. Непонятно только, относится ли это заключение к XVI веку. После 1480 года, когда Московский князь Иван III избавился от «татаро-монгольского ига», русская культура оказалась в тяжелом положении. Поэтому П. Савицкий пишет в книге «Континент Евразия»:
«Если Св. София Киевская первой половины XI в. по размеру и отделке достойно противостоит современным ей романским храмам Запада, [то] что значат перед Парижской Notr Dame, законченной в 1215 г., ее русские современники, вроде церкви Св. Георгия в Юрьеве-Польском или Новгородского Спаса Нередицы?… Мы не будем касаться эстетических достоинств одних и других храмов; в отношении к размерам материальным Русь начала XIII в. являет картину ничтожества: в сравнении с Западом – различие масштабов десятикратное, стократное; подлинная «отсталость», возникающая не вследствие, но до татарского ига!..
В дотатарской Руси – отдельные черты, намеки; в Руси «татарской» – полнота мистического углубления и постижения и ее лучшее создание – русская религиозная живопись: весь расцвет последней целиком умещается в рамки «татарского ига!..»
Лучшие живописцы XVI века – малоизвестные ныне Феодосий и Владимир, XVII века – Симон Ушаков. Разве могут они сравниться с работавшими при «татарах» Рублеве и Дионисии? В XVI веке, правда, построены два шедевра древнерусского зодчества: церковь Вознесения в Коломенском и церковь Покрова Пресвятой Богородицы (храм Василия Блаженного). Кремлевские соборы были построены итальянцами. Можно ли эти произведения, в том числе и пятикупольные соборы, отнести к византийскому стилю?
В России на смену византийскому (романскому) пришел русский стиль. К сожалению, он не получил должного развития, а с тех пор как Петр I прорубил «окно в Европу», и совсем заглох до второй половины XIX века. В итоге по недоразумению официальным родоначальником русского стиля признан К. А. Тон. В 1848 году писали по поводу его храма Христа Спасителя в Москве:
«Конечно, эта архитектура здесь более на месте, чем древнеклассическая, но ей недостает ни изящества, ни чистоты. Если бы г. Тон изучал долго и терпеливо византийские церкви в Греции, Турции, Константинополе, на Афоне и в самой России, он, конечно, наделил бы свое отечество памятником искусства совсем другого характера, чем этот храм».
О родстве византийского (романского) и русского стилей писал и знаменитый В. Стасов:
«Замечу здесь… что при созданиях новой русской каменной архитектуры самою лучшею помощницею там, где не хватало на уцелевших наших памятниках необходимых архитектурных членов и материалов, должна быть старая романская архитектура Европы, по происхождению и времени имеющая столько общего с самым старым и коренным нашим искусством».
«Почему в готике Ренессанс отрицает сам себя?» – так ставит вопрос А. Ф. Лосев. То есть готика есть разновидность Возрождения, но такого Возрождения, которое отрицает само себя.
«… Хотя готика зародилась и раньше Ренессанса (почему раньше, если известен «Ренессанс» XII века. – Авт.), тем не менее в логическом смысле она есть только подчиненный момент Ренессанса, настолько гипертрофированный, что цельная, ясная, гармоничная и устойчивая телесность, или материализованная телесность личности, в Ренессансе уже потеряла для готики свой смысл и превратилась в нецельную, малогармоничную и вечно рвущуюся вперед бесконечность».
Прежде всего, эти слова А. Ф. Лосева подтверждают то, о чем мы говорили уже многократно: историки никак не могут решить загадки XII века и его «Ренессанса». Они непременно хотят, чтобы одно следовало за другим: Ренессанс за готикой, а не наоборот. Но эволюция не любит жестких схем. Впрочем, некоторые из историков понимают это, хоть и несколько своеобразно. Н. И. Конрад пишет:
«Эпоха Возрождения, по-видимому, отнюдь не принадлежит к одной истории итальянского народа, т. е. это не «частный случай» исторической жизни человечества; это – один из этапов истории древних народов, имевших в прошлом свою древность и свое средневековье. Эпоха Возрождения у них – особая историческая полоса, лежащая на грани между ранним и поздним средневековьем, т. е. один из этапов феодального периода. Такой эпохой, видимо, надо считать VIII–XV вв. в истории китайского народа; IX–XIII вв. в связанной между собой истории народов Ирана, Средней Азии и Северо-Западной Индии; XIV–XVI вв. в истории Европы».
Собор во Фрейбурге-им-Брейсгау (Германия). 1200–1513.
Итак, готика.
Якоб Випмфелинг в XVI веке восхвалял красоту Страсбургского собора и характеризовал немецких архитекторов Средневековья как прекрасных математиков. Винсен Саблон в XVII веке воспевал Шартрский собор. А вот Мольер вслед за Вазари говорил о готических церквях как «чудовищах», «следах невежественных лет». Сравнивая готику с архитектурой предшествующего периода, многие авторы подчеркивали «совершенство полуциркульной арки» античности и Ренессанса и «неестественность» стрельчатой арки.
Интересно проследить, как менялось отношение к готике интеллектуалов Европы.
«В чем же суть готики? На протяжении вот уже трех столетий, в особенности со времен Гете, мыслители, философы и историки искусства бьются над загадкой этого стиля, столь непохожего на греко-римский стиль, что со времен Возрождения вновь сделался чем-то вроде универсального языка для всей западной культуры. Каждый из исследователей предлагает свое объяснение, будь то его собственная, оригинальная точка зрения или же развитие уже предложенной ранее теории», – пишет Ж. Базен в книге «История истории искусства».
Говорят, Петрарка, характеризуя Средневековье как эпоху безобразного в противоположность прекрасной античности, будучи в Германии, восхищался Кельнским собором. (Правда, непонятно, как он мог это делать, ведь этот собор и в XVI веке не был достроен. Может, Петрарка и не противопоставлял средневековье античности, а это сделал кто-то за него?)
Известны и другие высокие отзывы о готике. Например, папа Пий II писал в своей книге о Германии, как потрясли его церкви Нюрнберга. Но вот, однако, Рабле представлял недавнее прошлое (XIV–XV века) как темное время, когда царило «пагубное и зловредное влияние готов» (!), а Дюрф, в творчестве которого с яркостью проявилась сила готических традиций, считал, что после художников античности искусство было разрушено теми же готами.
Западный фасад собора Парижской Богоматери. XII–XIII века.
М. Фелибьен впервые выразил мнение о том, что готика сама себя разрушила в бесконечном измельчении форм. Тем не менее, архитектор барокко Гварини признавал, что готические храмы «не перестают быть удивительными и достойными всяческой похвалы». Ф. Блондель делил готику на первую и вторую. Первая была принесена в Европу готами, вторая – арабами и маврами; она отличается от первой «чрезвычайной смелостью, с которой ее памятники подымаются в высоту». Классицист Суффло хотел соединить прозрачность готической конструкции с чистотой и величием греческой архитектуры (вряд ли бы ему это удалось). Гете в эссе «О немецком зодчестве» писал на пороге XIX века:
«Когда я впервые шел к Мюнстеру, моя голова была полна общепринятых теорий хорошего вкуса… Под рубрикой «готическое», как под наименованием в словаре, я соединял все синонимы ошибочных представлений о чем-то неопределенном, беспорядочном, неестественном, бессвязном, некстати налепленном и нагроможденном, которые когда-либо приходили мне в голову… И потому, на пути к собору, мне было страшно, как перед встречей с уродливым щетинистым чудовищем.
