Другое тверское житие — епископа Арсения, очень редкое в рукописях, — сохранилось с прибавкой большаго или меньшаго количества позднейших чудес. В одном из них, помеченном 1566 г., автор замечает, что он, смиренный инок Феодосий, слышал об этом чуде от монахов Желтикова монастыря, где погребен св. епископ, и сам видел человека, с которым совершилось чудо. С другой стороны, сохранился список службы Арсению, относящийся к началу второй половины XVI в., и здесь служба сопровождается припиской с известием, что канон и стихиры к ней составлены в 1483 г. в Желтиковом монастыре, по благословению тверскаго епископа Вассиана, рукою многогрешнаго инока Феодосия. Основываясь на каком-нибудь одном из этих указаний и забывая о другом, изследователи относят составление жития к концу или XV, или XVI в., приписывая его перу одного и того же инока Феодосия. Очевидно, автор канона Арсению и повествователь о его чуде 1566 г. — разные писатели, разделенные целым веком: тожество их имен — простая случайность. Но в житии нет прямаго указания, что оно написано тем или другим Феодосием. Между тем есть признаки, показывающие, что оно составлено в конце XV в., по крайней мере, раньше чуда 1566 г. Проложное сокращение его помещено уже в сборнике, составленном около половины XVI в. В предисловии к житию автор говорит: «По многих летех еже к Богу отшествия его (Арсения) написахом от части жития его, изыскахом духовными мужи, еже слышаху от преподобных его уст». Так не мог написать автор, составлявший житие во второй половине XVI в., более полутораста лет спустя по смерти Арсения. Наконец, по началу предисловия видно, что житие писано на праздник памяти святаго. На этом можно основать только вероятность мнения, что составитель службы Арсению в 1483 г. был вместе и автором его жизнеописания, как обыкновенно бывало в литературной истории житий. Об источниках биографии Арсения читаем в предисловии, что современники тверскаго епископа люди, пришедшие с ним из Москвы, писали краткия записки о жизни и чудесах его, «на памятех изо уст», и эти отрывочныя записки много лет хранились в монастыре на Желтикове, переходя из рук в руки между братией обители: иныя изодрались, иныя обветшали, когда биограф начал собирать их для своего труда. «Елика изыскахом, то и написахом», — заключает он свой разсказ о собирании материала. Очевидно, в этих записках он не нашел обстоятельнаго описания жизни Арсения до епископства: современники не допустили бы ошибки, в какую впал биограф, сказав, что Арсений в юности еще пришел в Киевский Печерский монастырь и пострижен игуменом этого монастыря Киприаном, тем самым Киприаном, за которым, по разсказу жития, посылал великий кн. Димитрий духовника своего, симоновскаго игумена Феодора, чтобы призвать его на русскую митрополию (1381 г.). Дальнейший разсказ жития, вообще небогатаго содержанием, ограничивается тремя эпизодами: о поставлении Арсения на тверскую епископию, о построении им монастыря на Желтикове и о кончине епископа. Уцелели источники первой и последней из этих статей, остатки тех записок современников, на которыя ссылается автор. В житиях последующаго времени мы часто встречаем подобныя ссылки на старыя «памяти», исчезнувшия в позднейшей письменности или доселе остающиеся неизвестными; в литературной истории жития сохранившиеся остатки их не лишены интереса, как образчики для характеристики этих черновых записок, по которым составлялись искусственныя биографии. Сохранился список церковнаго устава с витиеватой припиской, из которой видно, что он писан в 1438 г. при тверском епископе Илии, рукою дьяка Андрея, для Успенской церкви (в Желтиковом монастыре): рядом с этой припиской помещена любопытная записка о приезде в Тверь митр. Киприана и нескольких епископов в 1390 г. с описанием суда над тогдашним тверским епископом Евфимием и возведения Арсения на его место. В одну новгородскую летопись занесена другая записка — о кончине Арсения, с ясными указаниями, что она написана одним из лиц, близких к епископу, на которых ссылается автор жития в предисловии. Обе писаны чистым книжным языком того времени; вторая даже начинается нравоучительным предисловием, не чуждым витиеватости. Сличая их с житием, легко заметить, что последнее по ним излагает разсказ о тех же событиях. Вслед за движением монастырей-колоний, более и более углублявшихся в пустыню, и русская агиобиография с XV в. идет туда же и там находит новыя средоточия и новый материал для своего развития. Обзор наш также должен перейти от житий, составленных в городах, к тем, которыя выходили из келий пустыннаго монастыря.
Здесь, по всей вероятности, написано было в XV в. «воспоминание» об архиеп. новгородском Ионе, любопытное и по содержанию, и по литературной форме. Довольно странно, что это воспоминание обыкновенно относят к половине XVI в., прибавляя иногда, что оно написано не раньше царствования Ивана IV. В первых строках записки встречаем слова, обличающия в авторе современника не только Ионы, но и предшественника его Евфимия (ум. в 1458 г.): «В чин же и зде приложися вспомянути его (Иону) по преп. архиеп. нашем Еуфимии, иже восиавшу пред очима нашима, и добродетелей его и благодеяний вся мы приимателе и сведетеле суще». Архиеп. Филарет возражает на это, что «в воспоминании есть несколько хронологических неточностей, не совсем уместных в описании современника», а о делах Ионы в княжение Ивана III в воспоминании ничего не сказано, что опять странно в современном описании. Последнее, разумеется, нисколько не мешает верить тому, что говорит автор записки, и было бы одинаково странно и в биографии, писанной в XVI в.; хронологическия же неточности неуместны везде и возможны везде, а в воспоминании об Ионе оне скорее объясняют выписанныя слова, чем дают основание сомневаться в их правдивости. Разсказывая в начале о Евфимие, автор вспоминает о нападении Витовта на Порхов, поставившем Новгород в большое затруднение, и прибавляет: «Обаче последи вздаст ему Господь ординьскими цари». За этим следует разсказ о поражении Витовта Татарами, в котором легко узнать знаменитый в свое время бой на Ворскле в 1399 г., тогда как нападение на Порхов, о котором говорит записка, было в 1428 г. Писатель половины XVI в., всего вероятнее, и не вспомнил бы сам об этих событиях, тем более что они вовсе не относятся к биографии Ионы, или разсказал бы о них правильно, по письменному источнику; автор воспоминаний, писавший вскоре по смерти Ионы, еще помнил их по преданию, но уже забыл их хронологическое отношение. Так же объясняются и другия, менее крупныя неточности в его разсказе. Но в конце разсматриваемаго памятника есть другое указание на время его происхождения, более ясное, чем приведенное выше: разсказав о кончине Ионы, воспоминание продолжает: «И второму лету уже исходящу по успении его, и никтоже доднесь смрада обоняв явися от гроба его». Ясно, что записка писана в конце 1472 г. К этому можно прибавить, что в житии митр. Ионы, писанном в половине XVI в., есть ссылка на эту записку об архиеп. Ионе. Состав и литературный характер записки подтверждают ея раннее происхождение. Некоторыя выражения в ней дают понять, каким образом она явилась. Из первых строк ея видно, что она служит продолжением чего-то: «Воспомянути и блаженнаго нашего пастыря Иону добро ноне малым словом; в чин же и зде приложися вспомянути его по преп. архиеп. вашем Еуфимии». Записка начинается разсказом о том, как Евфимий, еще не будучи владыкой, ходил послом от тогдашняго архиеп. Евфимия I (в 1428 г.) к Витовту просить мира и как потом, став владыкой, он трудился за свою паству. Сославшись здесь на житие Евфимия, написанное по поручению Ионы, записка повторяет: «Сего же самого… Иону вспомянути приложися ныне к памяти Еуфимиевы». Записка оканчивается не совсем ясно изложенной заметкой: «Сиа ми вспомянушася о приснопамятном сем архиеп. Ионе мала, яже инии оставища, иже болшая памяти писавшеи, и елика тии оставиша аки мала и не вписаша к прочим своим писменом, мы приложихом вспомянути по блаженнем Евфимии о священнем Ионе». Здесь трудно видеть указание на другое, более полное житие Ионы; автор хочет только сказать, что он записал опущенное другими. Действительно, у Пахомия в житии архиеп. Евфимия, на которое ссылается автор записки, опущены нападение Витовта на Порхов и посольство Евфимия, бывшаго тогда игуменом, а о последнем событии молчат и летописи; точно так же древния редакции жития Михаила Клопскаго молчат о первом появлении юродиваго в Новгороде и о встрече его с будущим архиеп. Ионой, о чем разсказывает записка. Эти жития, по-видимому, и имел в виду ея автор, говоря об «иных, болшая памяти писавших». Этим объясняется происхождение записки. Автор, несомненно Новгородец, как видно по его выражениям, и, может быть, отенский инок, переписав или прочитав житие Евфимия, решился написать в виде обширной приписки или дополнения воспоминание и о преемнике его, причем кстати разсказал черту и о Евфимие, опущенную Пахомием. Такое происхождение записки отразилось на ея изложении. Автор не имел намерения составлять полное и стройное жизнеописание: он пишет, что вспомнилось, и пишет наскоро, без справок и не отделывая своего труда. Этим объясняются как его фактическия неточности, так неправильность и нестройность изложения. Записка представляет наглядный образчик тех первоначальных, черновых записок, большею частию погибших, на которыя так часто ссылаются позднейшия жития и в которых, как выражается Епифаний про свои черновыя записки о преп. Сергие, «беаху написаны некыа главизны о житии старцев памяти ради, аще и не по ряду, но предняя назади, а задняя напреди». Разсказав несколько «главизн», или эпизодов из жизни Ионы до вступления на новгородскую кафедру и из первых лет святительства (1458—1462), записка говорит очень мало о дальнейшей деятельности Ионы до кончины (в ноябре 1470 г.). Самый разсказ идет «не по ряду»: начав его временем иночества и игуменства Ионы в Отней обители, автор обращается потом к детству его и передает пророчество о нем юродиваго Михаила; события разновременныя он ставит иногда рядом, не указывая хронологическаго разстояния между ними. Потому же, несмотря на присутствие книжности в изложении записки, она чужда обычных приемов житий. Наконец, для критической оценки тех мест в ней, где она касается отношений архиеп. к Москве, необходимо отметить политический взгляд автора. Его «воспоминание» любопытно потому, что писано в эпоху, когда окончательно решалась судьба Новгорода. Мы уже замечали выше, что тогда были в ходу легенды о близкой печальной развязке. Происхождение этих легенд понятно: сторона, державшаяся Москвы, находила в них нравственное оправдание своего образа действий. Разсказывая о беседе новгородскаго владыки с великим князем Василием в 1460 г., когда Иона, ходатайствуя о своей пастве, обещал князю молиться об освобождении сына его от ордынских царей и заплакал о судьбе, какую готовит себе Новгород своими смутами и усобицами, автор замечает: «Проувиде бо духом, яко людем его невозможно до конца содержати в свободе града своего продерговающияся ради неправды в них и насилия». Жизнеописание преп. Димитрия Прилуцкаго, другая биография, вышедшая из обители, отдаленной от старых средоточий письменности, каким не была Вологда, имеет характер стройнаго жития, написаннаго по всем правилам агиобиографии XV в. Все списки называют автора его Макарием, игуменом основаннаго Димитрием монастыря. Время составления этого жития не ясно. У Макария нигде нет намека, чтобы он был современником и учеником Димитрия; но встречаем в житии заметку, что главным его источником служили автору разсказы Пахомия, который пришел из Переяславля к Вологде вместе с Димитрием и был его преемником по управлению новооснованным монастырем. Сохранилось еще известие, что Макарий был пятым игуменом Прилуцкаго монастыря. С другой стороны, в ряду посмертных чудес, описанных в биографии, встречаем разсказы о разорении Вологды Вятчанами во время княжеской усобицы и о нападении Димитрия Шемяки зимой на этот город. Последнее по летописи было в 1450 г. Из этих известий можно заключить, что Макарий писал в начале второй половины XV в. На то же указывают и литературныя пособия, которыми пользовался Макарий. Труд свой он снабдил предисловием и похвальным словом, написанными с обычной витиеватостью тогдашних наших агиобиографов-подражателей. На обработке предисловия у Макария заметно влияние предисловий к Епифаниевскому житию Стефана Пермскаго и к Пахомиевскому житию Сергия; по поводу чуда с одним из Вятчан приведен разсказ из жития Стефана Сурожскаго, которое стало распространяться в нашей письменности, по-видимому, около половины XV в. Сказанным едва ли не ограничивается все, что можно сказать с уверенностью о труде Макария: более подробный разбор его затрудняется тем, что в рукописях именем одного и того же автора обозначаются две разныя редакции жития и трудно решить, которая из них первоначальная. Говоря о прилуцком игумене-биографе, обыкновенно имеют в виду наиболее распространенный текст жития, какой находим в Макарьевских минеях. Ниже, в связи с позднейшей переработкой биографии основателя Прилуцкаго монастыря, будут указаны признаки, обличающие присутствие позднейших элементов в этом тексте.
