Во Владимир Дмитрий приехал, едва теплом потянуло. Лед стоял на Клязьме, но уже набухал, синеть начал. Владимирцы ждали ледохода, выходили на берег поглазеть. Клязьма тронется - рыба пойдет на нерест. Рыбаки жгли костры, смолили лодки, чинили сети.
Затрещал лед - на весь Владимир громовые раскаты. Исписали Клязьму ледовые разводы, льдина на льдину полезла, потом шуга поплыла. Вышел Дмитрий на реку - с высокого берега далеко видно. Зазеленели леса и подлески, над деревьями закружились птицы: видно, гнезда облюбовывали, каркали резко.
Рядом с князем остановился воевода, речь об ином повел:
- Татар по весне ожидать надобно. Сейчас их табуны на выпасах.
Дмитрий промолчал. Всем известно, за добычей ордынцы в набег подаются летом, ближе к осени. А воевода свое продолжает:
- Два месяца, как городецкий князь в Орде. Снова промолчал Дмитрий, с тоской подумал: «Наведет Андрей татар - позор Невским». А вслух сказал:
- За наплавным мостом караулы усиль.
- Аль ордынцев это остановит? Клязьма для них не преграда, они вплавь перебираются.
- Не о том я, Ростислав. Вели городецкого князя перенять. Однако не хочу верить, что Андрей зло замышляет.
Усмехнулся воевода:
- Аль он добра ищет?
Спустились по тропинке с кручи, во дворец направились, дорогой продолжая переговариваться:
- Князья ростовские распри затевают.
- Из малой искры как бы пламя не заполыхало.
- Этого опасаюсь.
В конце первого летнего месяца великий князь ехал из Ростова, что на озере Неро. Было раннее утро. Серело небо, и на востоке зарделась утренняя звезда. Одиночными пересвистами пробуждался лес. Потом вдруг ожил, наполнился трелями и переливами.
День начался.
В свое время и Ростов, и Суздаль побывали стольными городами. Затем их сменил Владимир. На Клязьме сходились торговые пути на Волгу, а уже по этой могучей реке плыли суда в далекие края, богатые и таинственные земли Востока.
Но явились орды татаро-монголов, разорили Русь, и зачахла торговля, медленно угасло величие города Владимира…
Дорога от Ростова тянулась, минуя Переяславль-Залесский, пролегала землями мещерскими, где проживал мирный народ мещера. Он растил хлеб, охотился, бортничал, селился немногочисленными деревнями, платил выход Орде, выплачивал дань боярам, скрывался по лесным глухоманям, за болотными хлябями, выкладывая дороги по топям сосновыми слегами.
Ехал князь с дружиной по лесной окраине, глушь, чащоба - рукой подать. Дорога повела сосняком. Высокие деревья потянулись к небу. Петляет дорога: то расширится, то сузится. Гридни следуют за князем гуськом.
Иногда дорога вырывается на поляну и снова уводит в лес. Ведет князя мещерский мужичок-проводник, без седла трясется на брюхатой лошаденке, знай мурлычет песенку по-своему, а о чем - не разберешь.
Ведет он гридней лесистым, болотистым краем уверенно. Его не страшат топи, и уговор у него: выйдут на твердь - и конец его обязанностям, возвращается в свою деревню.
Под князем конь могучих статей, и идет он весело, играючи, то и дело длинным хвостом отгоняя всякого гнуса.
Великий князь Дмитрий задумался, мысли одна другую теснят. Об Андрее ничего не известно, а вот ростовские князья Дмитрий и Константин перессорились. Едва отца зарыли - не стало князя Бориса, - как братья от Белозерского удела часть земель урвали и едва меж собой не перегрызлись: каждый норовил на ростовский стол умоститься, - насилу примирил их великий князь.
Воевода Ростислав говорил: «Не доведи, княже, до усобицы, не то ввяжутся татары и примутся разорять и грабить Русь».
Вот и ездил великий князь мирить братьев. Каждый обиды высказывал, за бороды хватались. Будто восстановил мир князь Дмитрий. А надолго ли?
Слушал Дмитрий братьев и думал: «Вот так и они с Андреем друг друга попрекают. Злобствует Андрей, родство забыл, поди, перед ханом на коленях ползает».
Опустил Дмитрий голову. Молчат гридни, подремывают в седлах. Утомились, пора отдых дать да и мужика мещерского отпустить. Места дальше знакомые, и болотам конец. За той дальней опушкой леса владимирские, сколько раз езженые…
К исходу дня в лесу начало темнеть. Выбрались на поляну. Впереди избенка, по оконце в землю вросла. Дранка от времени потемнела. А оконце, затянутое бычьим пузырем, смотрит на мир одноглазо. У избушки - несколько колод с пчелами.
Навстречу князю шел старик бортник. Из-под кустистых бровей внимательно разглядывал гостей. Был он в летах, но крепок и голос имел молодой.
- Здрав будь, старик. Дозволь гридням передохнуть у тебя.
- Леса, княже, не меряны - и тебе, и гридням места достаточно. Присядь к тому столу, я тебя медком угощу.
Пока гридни стреноживали коней и разжигали костер, старик поставил на столик глиняную миску с медом, рядом положил ломоть ржаного хлеба.
В миске плавали куски вощины с янтарными каплями меда.
Положив ладони на колени, старик говорил не торопясь, будто вспоминая о чем-то:
- Меня, княже, Ермолаем кличут. А тебя я сразу признал. Последний раз встречал, когда отец твой Александр Ярославич вживе был. Невский хоть и суров казался с виду, однако справедлив. Вот здесь, на этом месте, сидел, разговор со мной душевный вел… А вскорости этими местами брат его Андрей с молоденькой женой от ордынцев бежал. Они его дружину посекли и Владимир разорили…
Слушал Дмитрий, головой покачивал. Потом подался вперед, сказал:
- Рассуди нас, Ермолай, с братом, правду говори. Насупился бортник, спросил:
- Тебя отец великим князем посадил?
- Истинно, старик.
Качнул головой бортник, промолвил:
- Не по правде жить хочет городецкий князь, не по правде.
Вокруг миски роились пчелы, жужжали. Ермолай следил за ними.
- Видишь этот рой? Эти пчелы хотят брать мед, какой поближе, без труда. Так и брат твой. И не мыслит он, чем все обернуться может. Не единожды видел я, как осы рой грабят, ровно ордынцы. А ростовские князья? Чем они лучше ос? Бесчестьем живут.
- Твоя правда, старик. Не раз думал я, жизнь дана человеку один раз, и много ли уносит он с собой в могилу, в загробную жизнь? Может, отречься мне от великого стола? Отчего брат ко мне неприязнь питает?
Улыбнулся бортник в бороду, хмыкнул:
- Откажешься, княже, от стола владимирского, городецкий князь и Переяславль-Залесский пожелает. Нет, княже, по старшинству тебе столом владимирским владеть.
* * *
Догорала последняя звезда, а городецкого князя сон не брал. Беспокойные мысли одна за другой в голову лезли. Дома случится такое, князь из хором на свежий воздух выберется, на небо посмотрит, вдаль глаза переведет, туда, где леса и луг приречный. За городской стеной хоромы боярские, палаты епископа…
А здесь, в Сарае, из каморки выйдет - со второго яруса только и видны в темени мазанки глинобитные, тополя высокие и небо в крупных звездах.
Смотрит князь, сколько душ человеческих прибрал Господь. Бог един что для православного, что для мусульманина, что для иудея. Человек под Богом ходит. Он дарует жизнь и волен забрать ее.
Побывав у ханши, городецкий князь ждал возвращения хана. Он надеялся, что Телебуг даст ему ярлык на великое княжение. Придет время, и удельное княжество будет принадлежать ему.
Но планам городецкого князя не суждено было сбыться. По Сараю, ближним и дальним улусам поползла зловещая весть: Телебуга убили!
Кто и как это сделал, никто не знал. Одно говорили: ханом Золотой Орды стал Тохта.
В душевном расстройстве был князь Андрей: ужели, думал он, до следующих весенних дней сидеть ему в Сарае?
Однажды прокрался в караван-сарай мурза Чаган. Пришел, таясь, и сообщил: новый хан велел всех жен Телебуга вывезти в улус, что у гор Кавказских, и лишь ханше Цинь позволено остаться во дворце.
В неведении пребывал городецкий князь. Тоненькой ниточкой теплилась надежда, что Тохта будет благоволить к Цинь и она сумеет замолвить за городецкого князя доброе слово…
Минул месяц в выжидании. Князь Андрей уже и надеяться перестал, когда за ним прибыл слуга хана и повел его во дворец.
Городецкий князь шел знакомой дорогой, какой вели его к ханше. Миновав многочисленные караулы, он очутился в просторном зале, где толпились ханские вельможи.
Быстрым взглядом Андрей отыскал самого хана. Маленький чернобородый хан в зеленой чалме и зеленом чапане с изумрудными застежками сидел на высоком, отделанном перламутром троне и в упор разглядывал русского князя.
Тохту окружали ханские советники и темники. Они тоже смотрели на шагавшего по красной дорожке городецкого князя. У того в коленях дрожь, и голову не покидала мысль: подобру ли воротится?
Остановился в нескольких шагах, низко поклонился. Произнес заученное приветствие:
