Я постоял ещё несколько минут, потом принялся изучать крок(, составленные по описаниям Рогулина. Сам фламатер должен был находиться в западном направлении, вон за теми сопками. Эта мысль не принесла успокоения. Вокруг на глазах темнело, а я все ждал и ждал... Чего - сам не мог объяснить. Делегацию, наверное... Потом, очнувшись, первым делом обошел поселок. Все двери здесь были нараспашку. Каждый, кого заносила судьба в этот забытое Богом и людьми поселение, по-видимому, считал своим долгом перевернуть здесь все вверх дном. Повсюду валялись брошенные шкуры и сгнившие изделия из меха и кожи, крышки на сундуках и коробах в домах были откинуты. Набрел я и на неширокий, но достаточно глубокий ручей, разделенный на равные отрезки запрудами, представлявшими из себя сколоченные из толстоватых хворостин щиты. Наконец в избе, дверь в которую была подперта палочкой, обнаружил кровать и постельные принадлежности, а в картонном ящике из-под японского телевизора съестные припасы: несколько банок тушенки, в мешочках крупы, круг сухого картофеля и лука, пряности, соль в банке из-под кофе, само растворимое кофе в стеклянном фигурном пузырьке, сахар. Рядом с ящиком стояла тульская одностволка двенадцатого калибра, тут же патронташ с семью патронами. Два были снаряжены пулями. Оружие меня несколько успокоило, и все равно с каждой минутой недоумение все сильнее охватывало меня.
Я вышел на крыльцо, сел на ступеньки, засмотрелся на первую робкую звездочку, выступившую на темнеющем небе. Недолго длилось её сиротство, вот ближе к зениту загорелся ещё один огонек, скоро небосвод заискрился. Во всю ширь развернулись созвездия. Если бы не моя древняя кровь, не вера в тайное, я, возможно, не смог бы совладать с нахлынувшими на меня тоской и страхом одиночества. Даже стук крови в висках хотелось приглушить - того и гляди на эти громовые удары со всей округи сбежится нечисть, слетится воронье...
Сон не брал меня, ночь казалась особенно жуткой, скрывающей угрозу. Я остался один на один со звездным небом и дал волю самым темным инстинктам, которые, казалось бы, были придавлены образованием, человечиной... Я осторожно приоткрыл душу и ясновидящим взором попытался проникнуть в недра окружавших меня гор, в глубь речных струй; вобрал в себе посвист разгулявшегося к ночи ветра, клубы запахов, шелест ольховника и дрожание листочков на карликовых березах. Теперь местность не казалась мне чуждой. Чужой - да! Но не враждебной, не ощетинившейся злом. С удивлением я обнаружил, что окрестности Нонгакана - причем, на многие десятки километров вокруг, буквально вычищены от всякой порожденной Мирами возмездия нечисти. Даже припаха злых духов-абасов не было слышно. И я завыл - вольно, во весь голос. Мне не надо было вставать на четвереньки. Я уверенно пел на своих двоих. Наслаждался запахами, вглядывался в колодец, которым обернулось слово "миллионолетие". Жуть брала от его глубины, и все же дно у него было. Его можно было пощупать лапой.
Заснул под утро - точнее, расстелил постель и, завалившись на стеганое одеяло, забылся. Погрузился в волнующее сновидение - я любил жену, и на ладонях у меня не было никаких признаков шерсти. Сколько радости навеял этот сон! Благодарю тебя, Боже, припадаю к коленям. По твоей ли воле кто-то бесцеремонно прервал его? Начал дергать за плечо? Или по воле фламатера?
Я с трудом приоткрыл веки. Некто, напоминающий Дерсу Узалу, стоял возле кровати. Гостю было лет за семьдесят, по крайней мере, так мне показалось. Лицо морщинистое до такой степени, что даже рот более походил на треснувшую складку, чем на полноценное, губастое отверстие для приема пищи. Глаза карие, поблекшие... На голове дырявая шапочка с помпоном, из дырочек выбивались седые космы. Я удивленно уставился на шарик на макушке как же он в тайге не оторвался?
- Ты кто? - опасливо спросил старик.
- Вова, - ответил я. - А вы?
- Миша. Сторожу здесь.
- Что здесь сторожить? - удивился я
- Хозяйство, дома. Чтобы не пожгли. Ай-яй-яй, взрослый мужчина, зачем постель мял, белье пачкал?
- Твой, что ли, постель?
- Не твой, а моя. Ты меня в неучи не пиши, ты себя в неучи пиши.
Он помолчал, потом сел на стоявшую рядом табуретку, достал пачку "Марлборо", вытащил сигарету, оторвал фильтр и закурил.
- "Беломор" есть? - спросил он. - "Нищий в горах"?
Я непонимающе глянул на него, потом догадался.
- "Памир", что ли?
Он покивал и, когда я отрицательно покачал головой, указал на сигарету и поделился.
- Легкий табак, сладкий, несытный. Накуриться не могу, - Миша сделал паузу, потом поинтересовался, - Откуда будешь? Как сюда забрел?
Это был трудный вопрос - я поскреб в затылке, бросил взгляд на старика. Сторож, не мигая смотревший на меня, выглядел на редкость простовато. Ох, уж эта азиатская простота!
- По случаю... - пробормотал я.
- Паспорт есть? Удостоверение?..
- Есть. Хочешь посмотреть?
- Зачем, - он пожал плечами, - Носи... На чай тоже есть документ, в каждую коробочку кладут, по телевизору показывают, хвалят, а напиться не могу. Слабый, несытный... Зачем такой делают? Денег много стоит, - он затянулся, выпустил дымок, потом спросил. - Ты - летчик? Почему вертолета нет?
- А что, я похож на летчика?
Старик промолчал, затянулся.
- "Со слонами" нету?
Я смекнул, что он про знаменитый индийский чай спрашивает, и развел руками.
- А что есть? - старик пожевал застрявшую на губах табачинку, потом обвел руками вокруг себя. - Это мое. А что твое?
- Вон сумка, - кивком головы я указал на угол комнаты. Мне все больше и больше не нравились его расспросы. Он что-то знал, но делиться со мной не собирался.
- Сумка, - нараспев повторил Миша. - Хорошая сумка. Совсем новая, чистая... С ней по сопкам ходил? В тапочках?.. - он глянул на стоявшие возле кровати кроссовки.
Я сел на кровати.
- Ты что, прокурор?
- Не-е, прокурор в Усть-Нере сидит. В Оймяконе прокурор, а я сторож.
- Тогда зачем пытаешь?
Старик пожал плечами.
- Пришел в мой дом, лег на постель, мое белье стелил, помял, теперь ругаешься - зачем интересуюсь? Ладно, хулиганить не будешь?
Я недоуменно глянул на него.
- С огнем баловать, водку пить?.. - добавил он и, сделав паузу, предупредил. - Рыбу в ручье не трогай. Моя рыба. Вялить на зиму буду. Если очень захочешь, морду на верхней запруде ставь. В большую реку рыбу не пускай.
- Хорошо, - согласился я.
Старик встал и не попрощавшись вышел из избы. Я уже совсем было собрался подняться, как у старик вернулся, взял ружье, патронташ и вновь покинул дом.
Обескураженный, я оделся, умылся у рукомойника, вынес таз на крыльцо и плеснул мыльной водой в заросли кипрея. Потом сробел - не хулиганство ли это? Вокруг было тихо, солнце брызгало лучами, оплавляя седловину за рекой. Старика не видно - наверное, отправился рыбу в реке считать, чтобы потом знать, сколько я стащил. Вернувшись в избу, я прикинул насчет завтрака было неловко без хозяина трогать припасы. Ну, рассудил я, съем свой последний бутерброд - дальше что? Собственно, в тайге закон: набрел на охотничью избушку, схороненную баньку или явишься в поселок, подобный Нонгакану, можешь пользоваться солью, спичками, крупой. А тушенкой? Меня взяло сомнение. Решил разыскать сторожа, вышел на крыльцо - вокруг пусто. Я откашлялся и негромко, робея, окликнул Мишу. Потом, рассердившись на себя, заорал в полный голос.
Нет ответа.
Солнце, вскарабкавшись над ближайшей вершиной, безмятежно сияло в ясном небе. Путь его был чист, день обещал быть теплым, уже поутру на меня дохнуло жаром. Хоть загорай! Почему бы и нет. Комары мне не помеха. Я скинул рубашку, футболку, обошел поселок, добрался до ручья, двинулся вверх по течению, пока не забрел в кочковатое, гудящее от обилия кровососов болото. Меня-то они не очень донимали - попробуй прокуси три шкуры.
Я бывал в Якутии. Еще в студенческую пору... В расположенном в километрах двухстах на юго-восток Оймяконе.
Лежавшая передо мной речная долина, сопки, охранявшие её, относились к Яно-Оймяконскому нагорью - обширной, в несколько десятков тысяч квадратных километров области, на которой не было ни единого постоянного человеческого поселения, да и стада оленей под надзором пастухов тоже большая редкость в этих местах. Здесь хранился запас самого чистого воздуха на планете видимость была такая, что во время войны, создавая сеть опорных пунктов триангуляции I класса, проектировщики сочли возможным удлинить стороны треугольников до сотни-полутора сотен километров при норме в двадцать-двадцать пять километров. Здесь располагался полюс холода северного полушария. Здесь куда труднее найти уголок, по которому ступала нога человека. Горы вокруг были дики, живописны и невысоки - до двух с половиной тысяч метров. Здесь было царство тишины и природных звуков таких, как, например, жужжанье комаров, посвист ветра, плеск рыбы в ручье. Ее там было видимо-невидимо. У меня руки дрогнули. Спокуха, брат! Что там Миша говорил насчет "морды", по нашему - верши? Помнится, валялась возле дома. Если не сгодится, наладим удочку.
