Страшное, почернелое, со струпьями на щеке и носу, с ввалившимися глазами, оно казалось непомерно скуластым.
Он поднялся, застонав от боли, застегнул измятый мундир и, надев форменную фуражку, завернулся в шубу. Старик хозяин подал ему палку. Семенов и коряк с помощью старика вынесли есаула и усадили на нарты.
Снова заскрипел снег под полозьями, и через несколько минут нарты остановились у дома с сияющими через обледеневшие стекла окнами. Это был дом Завойко, губернатора Камчатки.
Снова мучительное путешествие на крыльцо при помощи спутников. Как во сне, Мартынов открыл дверь. Два лакея вскочили с лавок ему навстречу.
- Есаул Мартынов, - еле слышно сказал им Платон Иванович, отдавая шубу и фуражку.
- Есаул Мартынов! - прокричал лакей, распахивая перед ним двери и с нескрываемым изумлением глядя на помятое платье и обмотанную оленьей шкурой ногу визитера (у Завойко был вечер).
Мартынов шагнул к раскрытым дверям, опираясь на палку. В глазах потемнело от боли, но он превозмог себя.
Навстречу ему шел небольшого роста человек в распахнутом мундирном сюртуке, с красивым круглым лицом, на котором вместе с любезной улыбкой было выражение недоумения. За ним в ярко освещенном зале виднелись еще какие-то любопытные и удивленные лица.
Приставив палку к стене, есаул вытянулся во фронт, четким жестом выдернул из левого обшлага пакет и шагнул вперед. Невыносимая боль пронизала его, но он успел твердо сказать, подавая пакет.
- Есаул Мартынов, курьером от генерал-губернатора, имею честь явиться!
Завойко принял пакет и невольно посторонился. Мартынов во весь рост рухнул перед ним на пол.
Раздались женские крики, изумленные возгласы мужчин. Гости толпились к дверям, желая увидеть, что случилось.
Два флотских офицера перенесли на диван бесчувственного есаула.
Сквозь группу гостей поспешно протеснился доктор. Он расстегнул крючки чересчур свободного воротника мундира на исхудавшей шее Мартынова, кто-то подал стакан воды; он побрызгал на есаула, но тот не приходил в себя.
- Предельное истощение, - сказал доктор, щупая пульс и оборачиваясь к вопросительно смотревшему на него Завойко.
- И с ногой у него что-то, - проговорил капитан транспорта "Двина", указывая на безобразно замотанную в шкуру ногу есаула.
- Господа, господа, прошу прощения! - проговорил доктор, которого теснили любопытствующие гости. - Господа, прошу вас перейти в другую комнату
При есауле осталось несколько офицеров, Завойко и доктор. Он размотал шкуру, еще больше разорвал штанину. Склонившись низко, осмотрел ногу и, поднявшись, тихо сказал:
- Обморожена. Следовало бы ампутировать стопу.
Все молчали.
- Риск огромный, господин Мартынов слишком ослабел, - прибавил доктор.
- Надо все сделать, чтобы спасти его и сохранить ему ногу, - сказал Завойко.
Мартынова немедленно перенесли в лазарет. И, в то время как петропавловский врач и врач "Авроры" хлопотали над бесчувственным Мартыновым, в кабинете Завойко обсуждались практические мероприятия по эвакуации Петропавловска
Железный организм Мартынова благополучно вынес ампутацию. Уход за ним был самый тщательный. Жена Завойко и жены других офицеров поочередно дежурили у его постели. Кормили его всем, что только можно было достать лучшего и питательного.
В то время как Мартынов медленно, но верно выздоравливал, Петропавловский гарнизон день и ночь работал, готовясь к походу. Снимали и срывали батареи, разгружали склады и грузили корабли. Во льду Авачинской губы прорубили канал и подвели суда ближе к выходу, чтобы при первой возможности выйти из бухты. Весна началась быстрая и дружная. Город опустел, все официальные лица и часть жителей перебрались на корабли. Остались только те, кто корнями прирос к камчатской суровой земле.
При первой же возможности, прорубаясь сквозь лед на чистую воду, корабли вышли в море и под носом эскадры неприятеля, во много раз сильнейшей, ушли к Амуру. Противнику случайно удалось захватить только шлюпку с несколькими матросами. В самом Петропавловске англо-французская эскадра нашла лишь пустые склады упраздненной крепости. Морская же сила России - корабли по-прежнему оставались угрозой врагу.
ЧЕТВЕРО МАТРОСОВ
1
Авачинская и Ключевская сопки сияли на закате своими розовыми снегами. Замершие воды Авачинской губы стекленели в неподвижности, отливая перламутром. Противоположный берег как бы висел в воздухе, отделившись от зеркальности вод.
На мысах и отмелях в окрестностях Петропавловска стучали топоры и звучали голоса. Всюду было необычное оживление. Желтела земля в только что отрытых насыпях, темнели плетеные туры батарей. Матросы с песней тянули по песку на батарею тяжелые корабельные пушки. На плацу перед губернаторским домом мичман флота обучал строевому шагу и ружейным приемам волонтеров из чиновников. В порту стояли фрегат "Аврора" и транспорт "Двина". На них было тихо и безлюдно. Все были на берегу, на работах по постройке укреплений, и только часовые каждые полчаса отбивали склянки да на мостиках виднелись скучающие фигуры вахтенных офицеров.
В ожидании нападения соединенной англо-французской эскадры гарнизон города, усиленный сибирским линейным полубатальоном, прибывшим на транспорте "Двина", деятельно готовился к обороне.
Положение было очень неясно. Могло прийти еще подкрепление - эскадра графа Путятина, состоявшая из парусных фрегатов, корветов и паровой шхуны, но вернее было, что неприятель опередит их и будет здесь раньше.
По бухте разносился равномерный стук уключин. Это бот № 3 шел на веслах к выходу в Авачинскую губу. Боцман Усов и три матроса Камчатской флотилии 47-го флотского экипажа были посланы на нем за кирпичом в Тарьинскую губу. Переночевав там, они должны были на рассвете идти обратно с полным грузом.
Боцман Усов, коренастый, могучий старик с седыми баками, перешибленным носом и острыми серыми глазами под лохматыми бровями, уже давно служил на флоте. Матросы Попов, Бледных и Удалов - много моложе. Удалов, румяный, с русым чубом и веселыми синими глазами, был общий любимец и баловень всего экипажа; даже суровый Усов снисходительно относился к шуткам, не щадившим и его почтенную особу. Старый боцман ценил в Удалове лихого моряка.
Сейчас Удалов испытывал терпение старого служаки и свою собственную судьбу: он бился об заклад с Сидоренко, унтер-офицером с "Авроры", на штоф водки, что в течение трех дней будет величать старика "дядя Усов" вместо "господин боцман" и что тот не отвалит ему за это линьков.
2
Утренний ветерок тянул порывисто, но слабо. Тяжело груженный бот, кренясь под ветер, разваливая тупым носом гладкую воду, неторопливо бежал по спокойной воде Тарьинской бухты. Медленно отодвигались берега, и все шире и просторнее открывался проход на главный рейд.
- Смотри, ребята! - сказал Бледных, сидевший на баке.
Из-за мыса один за другим открывались корабли. Они были еще далеко, почти на середине рейда; на белых бортах темнели шахматные квадраты закрытых пушечных портов. Неподвижно высились просушиваемые паруса, далеко отражаясь в зеркальной воде. Курс бота лежал прямо на эскадру, и громады белоснежных пирамид росли на глазах.
Изуродованное лицо Усова стало серьезным, и он, хмуря седые брови, внимательно вглядывался в силуэты судов, твердо сжимая румпель жилистой корявой рукой.
- Цельная эскадра, - продолжал Бледных. - Вон корвет20. Вон еще корвет! А это фрегат, - здоровый, поболе нашей "Авроры" будет. А вон еще фрегат, поменьше... А тут, гляди, шхуна, барк...
- Бриг это, - поправил Удалов.
- Верно, бриг, - согласился Бледных.
- А вон еще корвет, - сказал Попов. - Чего же это, неприятель, что ли, а?
- Может быть, - сказал Усов и до боли стиснул челюсти.
Матросы нахмурились.
На палубах брига и корвета можно было разглядеть людей, не спеша заканчивающих утреннюю уборку. Флагов еще не было ни на одном корабле.
- Нет, ребята, - уверенно сказал Удалов, - это нам подмога подошла. Гляди, все тихо да мирно. Ни пальбы, ни тревоги. Ишь паруса сушат. Наши корабли.
- А салюта почему не слыхать было? - с сомнением сказал Усов.
- Эвона! - засмеялся Удалов. - Из-за сопки не доносит, звук стороной идет. Намедни, как мы за кирпичом ходили, на "Авроре" артиллерийское ученье было, а мы не слыхали...
- И то... - кивнул головой Усов, не отрывая своих маленьких глаз от эскадры, которая действительно имела мирный вид. - Однако надо круга дать, - сказал старик, отводя румпель. - Не ровен час, неприятель.
- Дядя Усов, идем прямо! Охота взглянуть поближе - может, новости какие узнаем, дядя Усов, - улыбаясь, попросил Удалов.
- Я те не дядя, а господин боцман! - обрезал его старик. - И непрошеными соваться нечего, как раз под беду попадешь.
- Да нет, видать, верно наши. Вон, гляди, с русленей21 рыбу удят. Бледных указал на корвет, где действительно несколько человек удили, ловко выхватывая из воды сверкающую, как солнечный зайчик, рыбу.
